Эрих Фромм

Психоанализ и религия

Предисловие

Эту книгу можно считать продолжением размышлений, изложенных в «Человеке для самого себя», исследовании психологии этики. Этика и религия тесно связаны друг с другом, поэтому частично темы этих двух книг совпадают. Но в этой книге я попытался сосредоточиться на проблеме религии, тогда как в «Человеке для самого себя» речь шла преимущественно об этике.

Взгляды, получившие выражение в этих главах, ни в коей мере не показательны для «психоанализа». Есть психоаналитики, являющиеся убежденными верующими, тогда как другие считают сам интерес к религии симптомом нерешенных эмоциональных конфликтов. Позиция, принимаемая в этой книге, отличается и от первого варианта, и от второго и по большей части характерна для образа мышления третьей группы психоаналитиков.

Я хотел бы выразить свою благодарность жене не только за многочисленные поправки, которые были непосредственно внесены в текст книги, но и, что главное, за все то, чем я обязан ее пытливому и проницательному уму, который в столь значительной степени способствовал моему собственному развитию, повлияв, следовательно, и на мои идеи о религии.

1. Проблема

Никогда раньше человек не подходил к осуществлению своих самых заветных желаний так близко, как сегодня. Наши научные открытия и технические достижения позволяют нам представить день, когда для всех голодных будет накрыт стол, день, когда род человеческий объединится в одно сообщество и перестанет жить разобщенно. Для раскрытия умственных способностей человека и усложняющихся навыков организации общества, для сосредоточения сил, преследующих ту или иную цель, понабились тысячелетия. Человек создал новый мир с присущими ему законами и судьбой. И глядя на свое творение, он может сказать, что оно поистине хорошо.

Но может ли он сказать то же самое, глядя на самого себя? Приблизился ли он к осуществлению другой мечты человеческого рода – мечты о совершенстве самого человека? Мечты о человеке, возлюбившем ближнего своего, человеке справедливом, правдивом и осуществляющем собою то, чем он потенциально является, то есть образ Божий?

Сам этот вопрос вызывает смущение, поскольку ответ оказывается мучительно очевидным. Хотя мы создали множество чудесных вещей, мы не смогли сделать из самих себя тех, ради кого стоило бы прилагать все эти чудовищные усилия. Наша жизнь – это не жизнь в братстве, в счастье, в довольстве, но жизнь духовного хаоса и ожесточения, опасно приблизившихся к состоянию безумия, но не истерического безумия, встречавшегося во времена Средневековья, а того, что родственно шизофрении, при которой утерян контакт с внутренним миром, а мышление откололось от чувства.

Взять хотя бы некоторые из новостей, которые мы читаем в газетах каждое утро и каждый вечер. В качестве меры против засухи в штате Нью-Йорк предлагают молить Бога о ниспослании дождя, и одновременно специалисты по управлению погодой пытаются вызвать дождь химическими реагентами. Уже больше года нам сообщают о летающих тарелках; одни говорят, что их нет, другие – что они реальны и что они являются новым компонентом нашего собственного или зарубежного вооружения, тогда как третьи вполне серьезно заявляют, что эти тарелки – машины, посланные обитателями некоей другой планеты. Нам говорят, что никогда у Америки не было таких ярких перспектив, как в середине двадцатого столетия, но на той же странице обсуждается вероятность войны, а ученые спорят о том, приведет ли использование атомного оружия к уничтожению земного шара.

Люди ходят в церковь и слушают проповеди, в которых излагаются основы любви и милосердия; и те же самые люди сочтут себя в лучшем случае глупцами, если вдруг усомнятся в том, что следует продавать товар по цене, которая, как им известно, для покупателя недоступна. В воскресной школе детей учат тому, что честность, искренность и забота о душе должны быть руководящими принципами жизни, тогда как сама «жизнь» учит нас тому, что, следуя этим принципам, мы могли бы в лучшем случае стать непрактичными мечтателями. У нас есть в высшей степени развитые возможности для общения при помощи печати, радио и телевидения, но день за днем нас кормят бредом, который показался бы оскорбительным рассудку даже ребенка, не будь он приучен к нему сызмальства. Со всех сторон слышны голоса, утверждающие, что наш образ жизни делает нас счастливыми. Но сколько людей в наше время действительно счастливы? Интересно вспомнить о недавно публиковавшемся в журнале «Life» случайном снимке, на котором запечатлена группа людей, ждущих зеленого света на переходе. Примечательным и шокирующим в нем было то, что эти люди, выглядевшие совершенно оглушенными и испуганными, на самом деле были не свидетелями ужасной аварии, а, как поясняет текст под фотографией, обычными горожанами, идущими по своим делам.

Мы цепляемся за веру, будто мы счастливы; мы учим детей тому, что наше поколение прогрессивнее любого другого, жившего до нас, что со временем все наши желания исполнятся, так что ничего недостижимого просто не останется. Поверхностные наблюдения подтверждает эту веру, которую в нас без конца вбивают.

Но услышат ли наши дети голос, который скажет им, куда идти и ради чего жить? Каким-то образом они, как и все люди, ощущают, что жизнь должна иметь смысл. Но в чем он заключается? Разве могут они найти его в противоречиях, в лицемерии и в циничной покорности, встречающихся на каждом шагу? Они стремятся к счастью, истине, справедливости, любви, к какому-нибудь объекту почитания; но способны ли мы удовлетворить их стремления?

Мы столь же беспомощны, как и дети. Мы не знаем ответа, потому что мы забыли даже, как ставить вопрос. Мы притворяемся, будто наша жизнь стоит на твердой основе, и отворачиваемся от теней беспокойства, тревоги и смятения, которые никогда не покидают нас.

Для некоторых людей ответом оказывается возвращение к религии – но не как акт веры, а лишь как средство против невыносимого сомнения; они принимают такое решение не из набожности, но ради успокоения. Исследователь современной ситуации, обеспокоенный не Церковью, но душою человека, рассматривает этот шаг в качестве еще одного симптома нервного расстройства.

Те, кто пытается найти решение посредством возврата к традиционной религии, находятся под влиянием мнения, которое часто поддерживают ее адепты: мы якобы должны выбрать между религией и тем образом жизни, который нацелен на удовлетворение одних лишь инстинктивных нужд и на поиск материального благополучия. Если, следовательно, мы не верим в Бога, у нас нет ни права, ни основания верить в душу и ее запросы. Проповедники и священники представляются единственной профессиональной группой, заботящейся о душе, то есть единственными защитниками идеалов любви, истины и справедливости.

Но исторически так было не всегда. Хотя в таких культурах, как Египет, «врачевателями души» были священники, в других, например в Греции, эта функция, по крайней мере частично, была передана философам. Сократ, Платон и Аристотель не утверждали, будто они говорят от имени некоего откровения, они ссылались лишь на авторитет разума и собственную заботу о счастье человека и раскрытии его души. Они заботились о человеке, который являлся для них важнейшим предметом исследований как цели в себе. Их трактаты по философии и этике являлись одновременно работами по психологии. Эта античная традиция была продолжена Возрождением, и весьма характерно, что первая книга, в заглавии которой использовалось слово «Psychologia», носила подзаголовок «Hoc est Perfec tione Hominis» («Сие о совершенстве человека») [1]. Своего расцвета эта традиция достигла в период Просвещения. Основываясь на собственной вере в разум человека, философы Просвещения, бывшие в то же время исследователями человеческой души, утвердили независимость человека как от политических оков, так и от оков суеверия и невежества. Они учили человека, как уничтожить те условия жизни, которые требовали сохранения иллюзий. Их психологические исследования были основаны на стремлении открыть условия человеческого счастья. По их словам, счастье может быть достигнуто только тогда, когда человек достиг внутренней свободы; лишь тогда он может умственно исцелиться. Однако за годы жизни нескольких последних поколений рационализм Просвещения претерпел драматические изменения. Опьянев от материального процветания и успехов в покорении природы, человек перестал считать самого себя главным вопросом жизни и теоретического исследования. Разум как средство открытия истины и проникновения сквозь поверхность явлений к их сущности был оставлен ради интеллекта как простого инструмента для манипулирования вещами и людьми. Человек перестал верить в способность разума устанавливать непреложность норм и ориентиров человеческого поведения.