Елена Долгова

Центурион

Посвящается брату

Не дано увидеть те силы, которые позволено только ощущать.

Апулей

Пролог

Легкий северный ветерок отпел свое еще ночью, так и не сумев разогнать плотный туман. Белесые жгуты и космы оплели гигантский монолитный обломок, сотни лет назад застрявший между скал, сами скалы, крошево мелкого камня и маленький бункер, прилепившийся к монолиту.

Покой. Сырость. Неподатливый, тяжелый камень. Белая мгла. Молчание.

Тот, кого называли – Второй, повернул штурвал, отворил стальную дверь, выглянул наружу, вдохнул влажный воздух. Молочная пелена скрыла горизонт – камень-основание словно завис в мутной, желеобразной пустоте. Человек постоял немного, справляясь с привычной неловкостью: за месяцы жизни в горах он так и не сумел поверить в надежность висячего камня. В молочном месиве чернел шест мачты. Второй подошел поближе, личным жетоном открыл крышку в массивном основании, склонился над осветившимися шкалами приборов.

– Ох, Разум…

Результат обескуражил. Человек повторил бессмысленный жест, рудимент прошлого – он постучал ногтем по корпусу индикатора. Светящаяся полоса – бесплотный заменитель стрелки – не дрогнула. Призывно пискнул уником.

– Слушаю, Первый.

– Проблемы?

– Да как сказать. Тебе не снились сегодня кошмары? У нас тут зашкалила фоновая пси-активность.

– Индикатор сломался?

– Нет.

– Так не стой там – возвращайся.

– Сейчас…

Второй сделал шаг к бункеру и остановился. “Я забыл закрыть крышку” – понял он. Человек повернулся, прикрыл мягко мерцающий индикатор стальным щитком, убрал жетон из щели. “Теперь все”.

Второй преодолел половину короткого пути к бункеру, беспокойство почему-то не отпускало. Он оглянулся – стальной щиток крышки так и остался открытым, полыхал рубином аварийный индикатор, в щели сиротливо торчала забытый жетон. “Туман, будь он проклят. Я сам не свой от тумана и этого повисшего над миром камня…”.

Второй вернулся к мачте. Закрыл. Защелкнул. Вынул жетон. Положил в нагрудный карман куртки. Отошел. Оглянулся.

Жетон торчал в щели.

– Первый, Первый! Тревога первой степени! У меня устойчивая пси-наводка!

– Что?! Нуньес, брось все как есть, немедленно возвращайся. Я встречу.

– Что?!

– Назад, быстро!!!

– Мне плохо… потеря ориентации.

– В бункер!

– Куда? Я не вижу…

– Держись, я сейчас выйду и помогу тебе.

– Поздно, командир… Бесполезно. Прощай. И… не… открывай. Мне.

Первый потрясенно замолчал в стальном чреве бункера, прислушиваясь к сумбурному треску помех в уникоме.

– Второй!

Молчание.

– Нуньес, ты меня слышишь? Ты можешь говорить?

Тишина сменилась слабым скрежетом – кто-то острым предметом царапал броню двери.

– Это ты, Второй?..

Скрежет прекратился.

Первый нерешительно дотронулся до замка. Звуки извне почти не проникали в бункер, уником издавал словно бы частое, прерывистое дыхание.

– Нуньес?

Невидимое существо коротко всхлипнуло.

– Держись, друг, я открываю.

Первый повернул гладкий, холодный круг штурвала, отворил тяжелую дверь.

Пусто. Струи тумана клубятся меж остробоких камней.

Человек помялся на пороге, потом, сам не зная, зачем, вытащил пистолет, взвесил на руке привычную тяжесть оружия.

– Все в порядке. Выходи, Нуньес.

Никого. Первый постоял еще, с удивлением посмотрел на собственный пистолет, дотронулся левой рукой до сухого, горячего лба – захотелось шагнуть в рыхлую белизну, навстречу влажной, мягкой, освежающей прохладе. В конце концов, зачем стоять на месте – надо найти Второго. Нельзя позволить Второму просто так, одному, бродить в тумане…

Где-то в густой белизне упал камешек. Первый сделал шаг.

Еще один осторожный шаг…

Сделать третий шаг он уже не успел.

Часть первая.

Свободная Каленусия

Глава I

Септимус

Каленусийская Конфедерация. Сектор западного побережья. Порт-Калинус. Штаб-квартира Департамента Обзора.

Бухта, по форме напоминающая копыто, давным-давно глубоко врезалась в каменистый, источенный штормами западный берег. Бетонно-стеклянно-стальное чудо Порт-Калинуса охватывает бухту подковой. Светлая скала Мыса Звезд ограничивает город с юга. На севере – ничего, кроме длинной, мутно-белой полосы прибоя.

Столица Каленусии не манит путешественника ни пышными красотами морского курорта, ни тихим комфортом провинциальных материковых городков. Здесь бьется бюрократическое сердце Конфедерации. Пригороды застроены фешенебельными виллами и домами попроще, но тоже неплохими – сенаторы Каленусии, чиновники Калинус-Холла и бесчисленные клерки Департаментов стараются вить домашние гнезда подальше от гудящего, деловитого центра.

Город роскошен. Не дороговизной архитектурных украшений – каленусийцы предпочитают роскошь смелых идей. Дворец президента и Сената, Калинус-Холл – пристанище свободно избранных отцов народа, напоминает руку, указательный перст которой устремлен куда-то в задернутое городской дымкой небо. Яркие крыши домов громоздятся ярусам цветных скатов, чистейшие улицы размечены с геометрической точностью. Квартал Департаментов – улей, плодящий чиновников, занимает в центре Порт-Калинуса идеально ровный квадрат. Дорогие лощеные костюмы гражданских чиновников (“Промышленность, господа! Морские перевозки, транспорт, связь!”) мешаются с экзотическими, подчеркнуто небрежными хламидами интеллектуальной элиты, робы техников – с удобными серыми мундирами специальных Департаментов.

Здание Администрации Департамента Обзора довлеет над кварталом – архитектурный скандал, приютивший директорат “наблюдателей”, возводили по проекту модного модерниста.

Архитектор, стойкий либерал, отмеченный ежиком зеленоватых волос, худобой, желчной прозорливостью и оспиной профессиональной гениальности, барабаня пожелтевшими от табака кончиками пальцев по столику кафе, так разъяснял идею проекта закадычному другу:

– Наше общество, Монти, яростно жаждет свободы. Стремление к свободе у нас, каленусийцев, в крови. Говорят, что власть развращает – бред, истина для недоучек. Сакральный ужас и магия притягательности власти в другом – она лишает свободы не угнетаемого, но властителя. Носитель власти лишен возможности радоваться естественному ходу вещей, становясь материалом поддержания этой естественности. Чем выше власть, тем меньше способных к истинному самоотречению. Отказавшийся от власти – свободен…

Собеседник архитектора растеряно вертел головой, прикидывая, в каком углу пристроен пси-детектор – лояльность эмоций посетителей кабаков подлежала усиленному контролю.

– Но, Финти…

– Никаких “но”. Больше власти – меньше свободы. Чем меньше облеченных реальной властью, тем больше свободных. Я, не одобряя, понимаю “глазков”…

Несчастный Монти ежился, в душе проклиная многоречивую, пьяную знаменитость…

Ориентировка на архитектора Финтиана попала в сайбер-сеть Департамента Обзора спустя всего-то три часа. Шеф Департамента (псевдоним – “Фантом”), только махнул рукой – причуды либеральной интеллигенции Каленусии пользовались традиционным попустительством “наблюдательных”.

Как ни странно, архитектурный проект мятежного духом модерниста – ступенчатая пирамида – был принят Департаментом не без сдержанного удовольствия.

Каждый ярус возводился уже и громоздился выше. Шахты скоростных лифтов пронизывали Администрацию насквозь, подъемники гудели, исправно возили деловитых “глазков”, ступенчатые бока архитектурного монстра чуть заметно вибрировали, блистали стеклом, красовались матовым металлом.

В тот день, который положил начало истории о большой каленусийской ментальной Аномалии, на восемнадцатом ярусе пирамидального символа свободы, в небольшом кабинете, у нежно-зеленого монитора сайбер-сети сидели двое – долговязый Септимус Хиллориан, полковник в серой форме “глазка” и его помощник – молодой деловитый парень в коричневой робе технического специалиста.