Око тайфуна

Бухта лежала в черных безжизненных сопках, как тусклое зеркало. На этом зеркале спали глухие и настороженные тени кораблей. Слева, вдали догорало созвездие города, самый край этого созвездия, потому что центр его прятался за мысом. Темноту только изредка вспарывали вспышки ратьера: корабли будто жаловались друг другу, что вот вокруг ночь, хмарь и тоска, что кили их стынут и дубеют в ледяной воде. Степан прикурил от окурка новую папиросу и выпустил окурок. Услышал, как коротко зашипело внизу, будто кто-то сказал: «Тс-с», и все вокруг вправду заглохло, тяжело и сонно. Стояла тишина. Только изредка над водой певуче стонали, перекликались корабельные склянки. А потом умолкали, и немота, еще более глубокая, вновь повисала над водой. В эти предрассветные часы мичман Степан Дубовец все чаще последнее время испытывал щемящую, но чем-то даже приятную тоску. Будто на несколько минут чья-то жесткая рука отпускала сердце. Словно какой-то теплый дождь орошал на минуту его душу.