Кузнецова Дарья Андреевна

Я выбираю свободу! [в работе]

Бельфенор Намиаль Маальт-эль из корней Серебряного Дуба

Статуя была... странной. Я разглядывал её и никак не мог понять, нравится мне это изображение или нет. Художник, безусловно, был талантлив, и статуя казалась живым существом, лишь с непонятной целью припорошенным мраморной пылью. А вот с сюжетом уже были серьёзные трудности.

Начать с того, что ростовое изображение местного героя, долженствующее вызывать уважение и почтение, я разглядывал сверху вниз, и уже это было дико. Да и в остальном образ был... малоприятным. Или, вернее, малопонятным. Мужчина сидел на корточках, одетый в потрёпанную полевую форму, - причём этот эффект потрёпанности явно был придан скульптором намеренно, - и с лёгким насмешливым прищуром глядел на зрителя снизу вверх. В зубах была зажата папироса, которую он прикуривал от огонька в правой руке, прикрытого от зрителя и ветра левой ладонью. У ног его лежал разворошенный вещмешок, на плече висела винтовка, в запечатлённый художником момент упёртая прикладом в землю. Что касается лица статуи... насчёт портретного сходства я был не уверен, поскольку лично с этим героем знаком не был, но на все свои изображения он походил и полностью соответствовал всем рассказам о себе. Резко асимметричная стрижка с переходом от выбритого левого виска к спадающим до плеча длинным прядям справа откровенно диссонировала с безукоризненно правильными аристократическими чертами лица. А ещё -- выставляла на всеобщее обозрение рваное левое ухо, "украшенное" дополнительно привлекающей внимание серьгой. Которая, кстати, в самом деле была серебряной, вставленной в каменное ухо статуи.

В конце концов я пришёл к выводу, что каменная копия раздражает меня не меньше, чем покойный оригинал, и решил, что художник явно достоин похвалы уже за одно это. Но подобным "произведением искусства" я бы не украсил даже сортир для слуг.

- Ты что ли будешь особенно доверенный посланник и прочая, и прочая? - раздался рядом недовольный женский голос и я едва удержался от неприязненной гримасы. Адресована она была не неожиданной собеседнице, а окружению в целом. Местный слишком быстрый говор с раскатистой "р", неразборчивыми "б" и "в" и неизменно мягкой "л" всегда вызывал у меня ощущение, что собеседник то ли издевается, то ли слаб на голову.

Впрочем, последнее утверждение показалось особенно справедливым, стоило перевести взгляд на особу, привлекшую моё внимание. Это была... нищенка? Во всяком случае, первое впечатление говорило именно об этом, как бы дико это ни звучало: на первый взгляд она казалась чистокровной. Хотя с местными ни в чём нельзя быть уверенным наверняка. Особенно -- в отсутствии инородных примесей.

Взъерошенная копна волнистых чёрных волос (к счастью, хотя бы чистых) была... наверное, собрана в причёску, если можно применить это слово к подобному безобразию. Слева волосы были убраны в несколько тонких косичек, заплетённых по направлению от лица к затылку, что создавало ощущение залысины, справа -- свободно спадали, перехваченные на уровне шеи несколькими витками обыкновенной бечёвки. В ухе, кстати, поблёскивала такая же серьга, как у статуи. Впрочем, как раз эта деталь вызывала меньше всего негативных эмоций: ушко было вполне изящным и даже красивым.

Узкое лицо от природы тоже было красивым, только его обладательница относилась к собственной внешности откровенно наплевательски. Обветренные губы, впалые щёки и тени под глазами, выдающие любительницу "сладкого забвения" - наркотического вещества, в последние годы весьма популярного. Из-за этих тусклых синяков и без того тёмные глаза странного фиолетового цвета казались двумя провалами.

Одета женщина была в простое мешковатое платье из грубого полотна, едва прикрывавшее колени. На гибкой стройной фигуре даже оно смотрелось бы почти пристойно, если бы не было залатанным в нескольких местах и грязным по подолу.

Но самое главное, что окончательно вывело меня из равновесия, она была босой. Узкие маленькие стопы совершенной формы были покрыты пылью, и я всё-таки не удержался от неприязненной гримасы. Как можно было настолько себя запустить?!

А ведь, если абстрагироваться от одежды и вот этой небрежности и представить эту особу прилично одетой, получится нечто весьма эффектное и даже удивительное. Необычные яркие глаза, точёные черты лица, изящная фигура... Да один цвет волос -- редкий, чёрный в синеву -- чего стоил. Пожалуй, такой красотой не пренебрёг бы и сам Владыка. Откуда она тут только взялась? И почему никто до сих пор не догадался взять за шкирку и как следует прополоскать это недоразумение, приведя в порядок? Никто не позарился и не пожелал разглядывать цветок под слоем мусора? Впрочем, не удивлюсь, если обитателей этого свинарника всё устраивало и так.

Определённо, уничтожение этой клоаки было достойной целью жизни. Жалко, что всё вышло именно так, как вышло.

- Что тебе надо? - спросил я. Получилось, к счастью, вполне ровно и даже нейтрально. Откровенно выказывать неприязнь даже к такому... позору вида -- неприлично. Даже несмотря на то, что эти существа давно считаются выродками и вообще шуткой Матери-Природы.

- Мне? - нищенка вскинула брови, окинув меня насмешливым взглядом. Взгляд был вызывающе-насмешливым и даже почти надменным, и принадлежал он полностью уверенной в себе и довольной своим положением женщине, а никак не несчастной оборванке. - Мне уже давно от вас ничего не надо, я уже получила всё, что хотела. Это ты притащился стелить коврик для своего Владыки.

- Коврик? - переспросил я.

- Ну, умолять, стоя на коленях в пыли, это же так неэстетично, - язвительно фыркнула она.

- Ещё одно слово в подобном тоне... - подчёркнуто холодно начал я, но женщина оборвала мою речь.

- Привыкай, светленький. Это -- самый дружелюбный тон, на который вы можете здесь рассчитывать после того, как мы вас нагнули и хорошенько... выпороли, - рассмеялась женщина, и я с трудом удержался, чтобы не схватить её за горло. За тонкую изящную шею, которую я вполне мог сломать одним движением и даже, наверное, одной рукой. - Валёк может миндальничать и следовать этикету, он вообще слишком добрый, а больше ни от кого ты лучшего обращения не получишь. Ещё скажи спасибо, что я согласилась потратить на тебя своё время и поработать экскурсоводом. И что согласилась именно я, а не кто-то из ребят, предлагавших радикально решить проблему вашего существования и сжечь ваше Великое Древо до основания.

Я на мгновение прикрыл глаза и постарался взять себя в руки, призвать к порядку беснующееся внутри пламя. Хотелось свернуть ей шею как кролику и сжечь дотла весь этот грязный обшарпанный город, но -- такой возможности и такого права у меня не было. Как ни противно это осознавать, оборванка говорила правду. И, наверное, она имела право злорадствовать. Они все имели на это право, потому что победили. Мы начали эту войну, желая стереть их с лица мира, а они -- прекратили, едва не стерев нас. Это было... унизительно.

Унизительной была вся эта поездка, унизительным был этот мир. Многие -- и я среди них -- желали бы умереть, но не увидеть такого финала. Но Владыка решил склонить голову и принять позорный мир, спасая жизни оставшихся подданных, и за это его можно было уважать. Можно, но у меня не получалось. Наверное, именно поэтому он -- Владыка, а я просто вынужден до конца исполнить свой долг, следуя присяге.

Мелькнула злорадная мысль, что главное унижение -- прилюдное, подлинное, - ждёт как раз самого Владыку, и это помогло смирить гнев. Потерплю. В конце концов, недостойно Перворождённого впадать в ярость из-за нескольких слов какой-то... убогой. Недостойно, но в моём случае очень трудно. Хороший маг огня -- плохой дипломат и политик.