Право на риск

ПЕРВЫЙ РАУНД

До сих пор для меня остается тайной, по чьей доброй воле мне посчастливилось попасть в полярную авиацию. В 1935 году я работал наблюдателем в Главном гидрографическом управлении морского флота. Правда, мне приходилось летать над Карским морем. Вместе с летчиками Алексеевым, Махоткиным, Атношевым я занимался составлением полетных карт и вел аэрофотосъемку. Но подобные полеты вызывали лишь злость от собственной беспомощности, потому что никаких специальных аэронавигационных приборов не существовало. Пилоты ориентировались по земле, и стоял у них в машине намертво закрепленный компас. Вот, собственно, и все.

Могут возразить: мол, как же так! Роберт Пири уже достиг полюса, туда летали на дирижаблях. Ответ прост: шли и летали, держась за долготу — за избранный меридиан, — словно за веревку.

Началом нити Ариадны являлись координаты точки отхода, определенные астрономическим методом по небесным светилам. В дальнейшем этим же способом проводился контроль изменений координат по мере продвижения экспедиции. С развитием воздухоплавания стало ясно, что добираться до полюса и вообще летать в высоких широтах на тихоходных неуклюжих дирижаблях дело чрезвычайно рискованное. Взять хотя бы трагический полет «Италии», о котором рассказано в фильме «Красная палатка»… Для современного читателя то (для нас недавнее) время покажется едва ли не пещерным веком, когда радио было далеко от современного уровня и мы не знали толком о причинах магнитных бурь, нарушающих связь. Не существовало ни радиолокации, ни отработанной практики радиопеленгации, ни тем более электронно-вычислительных машин. О метеорологических ракетах, спутниках и не мечтали. Не знали и о погоде на маршруте, верили больше не в мотор, а в бортмеханика, его золотые руки.

Да и летали в высоких широтах столь же редко, как пока в околоземной космос. Даже еще реже. А нужда в освоении Арктики была большая. Впрочем, говорить о достаточном освоении Севера и сейчас еще рано, а тогда мы не имели даже приличных карт наших земель в Арктике.

О том, что сделано в те годы, свидетельствуют названия островов хотя бы архипелага Северная Земля: «Большевик», «Комсомольская правда», «Известия ВЦИК». Множество земель своими наименованиями на географических картах мира точно показывают время их открытия.

Но к истории освоения Арктики нам так или иначе придется возвращаться. Важно одно: в то время освоение Арктики было делом столь же героическим, сложным и трудным, как в наши годы освоение околоземного космического пространства.

И вот осенью тридцать пятого года глубокой ночью в моей ленинградской квартире раздался телефонный звонок. Тогда я совсем не был привычен к поздним разговорам по телефону и снял трубку, чтоб отчитать кого бы то ни было.

— Ну, — сонно буркнул я.

— С вами говорит Водопьянов…

Вздохнул, положив трубку на рычаг, и подумал: «Какому балбесу приспичило разыгрывать меня в столь поздний час?»

А телефон заливался снова.

«Что ж, придется принять условия игры», — решил я и с издевочкой спросил в телефон:

— Водопьянов?..

— Да. Чего же сразу не стали разговаривать, товарищ Аккуратов?

— Кто ты?

— Да Водопьянов, Водопьянов, черт побери! Депутат Верховного Совета, Герой Советского Союза, летчик.

— Что вы ночью звоните?

— Узнал, что ты дома, и звоню. Никак не застану. То тебя нет, то меня, а дело срочное.

Я начинал верить, что действительно разговариваю с Водопьяновым, но сомнения еще не оставили меня совсем.

— Ну что вам нужно… товарищ Водопьянов?

— Хочу взять тебя штурманом. Летим на Землю Франца-Иосифа.

— Сейчас… или завтра?

Водопьянов рассмеялся:

— Не разыгрывают тебя! Дело очень интересное, серьезно. Давай встретимся и поговорим.

Мой собеседник назвал место, время и дал отбой. Пробовал заснуть — не вышло. Хотелось бы мне посмотреть сегодняшнего штурмана, которому позвонил Шаталов и предложил бы быть навигатором космического корабля. Однако до того самого момента, когда я увиделся с летчиком — героем челюскинской эпопеи — и узнал его, мысленно сличив с фотографией, висевшей у меня дома над письменным столом, мне чудилось и чудилось, будто я жертва розыгрыша, до которых и сам охоч.

Михаил Васильевич подтвердил: мол, хочет взять меня навигатором в первый высокоширотный полет Москва — мыс Желания — бухта Тихая. И далее…

Он так и сказал:

— И далее…

— На полюс?!

— На подступы к нему.

Предложение было настолько увлекательно, неожиданно, интересно и трудно, что я забыл вертевшийся на языке вопрос: от кого Водопьянов узнал обо мне и моих попытках разобраться в проблемах самолетовождения в высоких широтах. Выглядел Водопьянов право моложе, чем на фотографии. Может быть, потому, что был быстр и ловок в движениях, меток в разговоре, понимал собеседника с полуслова, улыбчив.

То, что нам предстояло совершить, не укладывалось ни в какие нормы тогдашнего понимания авиации. И сегодняшнего тоже.

— Но ведь нам наверняка придется лететь не только вслепую, но и втемную! — невольно вырвалось у меня.

— Как же это?

— Без постоянной связи с землей, без ориентиров. Даже мой крохотный опыт подтверждает: идти над погодой, над облаками очень трудно.

— Над погодой… Это интересно, ново… — горячо проговорил Водопьянов. — А что трудно — так это хорошо. Другим легче будет. Это от нас и требуют: изучить подступы к Северному полюсу.

— Кто летит?

— Пока пойдет звено из двух машин.

— А кто второй штурман?

— Нет второго штурмана. Ты один на двоих.

На душе стало грустно, но я постарался не подать вида. Два самолета — не один, друг другу всегда можно помочь. Однако и ответственность большая. И я очень живо представил себе, как будет трудно держаться нам рядом в тумане, при слепом полете.

— Зато на командирском самолете будет радиокомпас и другая радиоаппаратура, — сказал Водопьянов. — Полет не рекордный, но уникальный. Ведь никто еще не совершал преднамеренной посадки на дрейфующие льды.

— На дрейфующий лед? — удивился я. И это после предостережений прославленных полярников, считая покорителя Южного и Северного полюсов Амундсена? Я не ослышался, но помнит ли о предостережении Водопьянов? И я заметил: — Амундсен пробовал…

— Именно пробовал, — кивнул Михаил Васильевич. — И гидроплан они бросили, когда садились в полынью. Второй вытащили на льдину и кое-как с грехом пополам взлетели. После того Амундсен зарекся от таких экспедиций, считая их безумием… Ты это хотел сказать?

— Да. Амундсен и погиб, очевидно, в таком полете при спасении экспедиции Умберто Нобиле.

— Это все знают, — кивнул Водопьянов.

Интересно складывался у нас разговор. Михаил Васильевич, человек добрый и с открытой душой, не желал ни трудности прятать, ни задачу уменьшать. Поспорить с самим Амундсеном, легендарным полярным исследователем! На деле доказать возможность безопасной посадки и взлета с дрейфующего «аэродрома» в сердце Ледовитого океана! Это ли не мечта, не цель молодого человека, едва знакомого с Арктикой.

— Как ты, товарищ Аккуратов, относишься к этой «безумной» затее? — спросил Водопьянов, закончив разговор об Амундсене.

— Лететь, по-моему, можно. Насчет посадок на дрейфующие льды не спец. Но на льды Белого-то моря посадки совершали? Бабушкин, например…

— Садились. Только Бело-то море что река. А в Арктике дрейфующие льды. Обстановка меняется каждый час. Раздавит «аэродром» — кукуй. Мы будем там одни. В беде нас, конечно, не оставят, но и надеяться особо не на кого.