Но сейчас. Сейчас у нее было полчаса, чтобы признаться себе…. Чтобы захотеть жить. Чтобы забыть о снотворном, без которого не начинается ни одна из ее ночей. И вспомнить о мечтах, о мыслях и надеждах, которые наполняли ее когда-то давно. Так давно, что, кажется, это было в прошлой жизни.

Запнувшись за камень, Мила Ларина, чуть не полетела носом на асфальт, но удержала равновесие и громко рассмеялась над собственной неуклюжестью. Ветер кинул листья ей в лицо и женщина снова покачнулась. "А ведь я стою посреди дороги. Как я здесь очутилась! — пронеслось у нее в голове, перед тем, как в глаза ударил слепящий свет фар. " Черт, а у меня еще оставалось пять минут…."

"Темно. И больно. Как больно. Я не могу открыть глаза. Умерла? Это вряд ли. Иначе не было бы боли. Жива. Тяжелый вздох. "Я не одна? Я чувствую чье-то присутствие. Это одна из способностей, которые я спрятала давно, но сейчас боль выпустила их. Но я не слышу мыслей. Не чувствую жизни, рядом с собой. Неужели все-таки мертва? Нужно попытаться открыть глаза, а не философствовать. А..х. Не могу. Я словно сплю, но ощущаю окружающий мир, и я в теле. Мне больно. Не могу не о чем думать, кроме боли. Нужно понять, где ее источник. Нога, левая нога и ребра. Меня сбила машина. Точно. Блеск фар. Еще я помню музыку. Чертов ублюдок-водитель ехал, балдел, может, даже подпевал и дергал ногой в такт мелодии. Разве ему до меня. Значит, это он меня привез сюда. Я не в больнице — это точно. Я открываю глаза. Боже, что это? Все словно в тумане. Какая красивая комната, словно из моих снов. Просторно. Сумрачно. Торжественно тихо. Бледно-голубые стены, высокий потолок, изящная мебель, дорогие побрякушки, изысканная обстановка в венецианском стиле. Здесь, как в музее, а я лежу на кровати, большой и удобной. Я слышу шаги. Сильные властные, уверенные, неуловимые…. Так бывает? Я вся перехожу в слух. Мне не страшно. Я давно разучилась бояться. По-прежнему очень больно, да так, что не могу повернуть голову и увидеть своего обидчика. Но вот его лицо склоняется надо мной. Боже, как он красив! Я хочу плакать, глаза щиплет. Дыхание срывается, а сердце пускается вскачь. Синие непроницаемы холодные глаза смотрят на меня или сквозь меня. Не могу понять. Этот взгляд изучает, засасывает, лишает сил. Какие черные зрачки, а за ними пустота. Губы чувственные, четко очерченные и сложенные в слабое подобие улыбки. Нос тонкий, брови, словно у женщины — изогнутые и высокие, скулы впалые, а ресницы пушистые, шелковистые, ухоженные светло-русые с золотинкой волосы мягкой волной касаются моего лица. Я никогда не видела подобной идеальной красоты. Он мне снится. Я пытаюсь вернуться себя, я не слышу его мысли. Или мои выстроенные за десятилетия барьеры слишком велики, что мне теперь не снять их.

— Привет. Я Ричард. — Тембр голоса совершенно неописуем, он словно ласкает, пронзает, струится сквозь меня. Серебристый звон колокольчиков раздается в голове, накрывает тонкой паутиной блаженного умиротворения. Я во власти этого голоса и его красоты. Почему же я не слышу его мысли? Впервые за столько лет мне это действительно нужно, жизненно необходимо. Туман снова окутывает с головы до ног, растворяя золотую паутину радости и счастья. Теперь я чувствую покой и негу. Я словно плыву. Как во сне. Его улыбка, ямочки на щеках…. Теплые влажные губы касаются моего лица. Если я сплю, что пусть это мгновение длиться вечно. Пусть он целует меня. Всегда. И, как ответ на мои мольбы, его руки, прохладные и нежные, снимают с меня блузку так умело, так быстро. Я не успеваю за ним. Он — сильный. Его тело состоит из твердых мышц, я глажу его ладонями и слышу свой собственный стон. Да. Мне именно это нужно. Сейчас…. Я так устала. Я так хочу тепла. Капельку тепла и надежды на то, что все еще жива и нужна…."

Глава 2

"Чувство — это хищный зверь,

Вцепившийся когтями в разум."

Лопе де Вега.

Яркий солнечный свет болью отозвался в мозгу Людмилы Лариной. Распахнув глаза, она удивленно огляделась.

— Где я? — изумленно пробормотала она. Заглянув под одеяло, она обнаружила, что полностью обнажена. Короткие обрывки воспоминаний промелькнули в больной голове. Она помнила, как шла по парку. Вечер был таким приятным, а воздух таким чистым и свежим, мысли легкими…. Потом….

Ее сбила машина….

— Господи! — воскликнула Мила и вскочила. Обстановка комнаты, в которой она находилась, была, мягко говоря, роскошной. Здесь явно потрудился опытный дизайнер с превосходным вкусом. Тяжелые парчовые шторы плотно закрыты, но в щель между ними пробился один солнечный луч, и именно он ослепил Люду и заставил проснуться. Оглядевшись, в поисках одежды, она увидела бледно-голубое платье, аккуратно повешенное на спинку кресла возле кровати. Оно не принадлежало ей. Чье? А где же ее блузка и джинсы? Кто раздел ее?

Мелькнуло короткое воспоминание…. Красавец-мужчина, его обволакивающий голос, сильное тело, ласкающие грудь руки и наслаждение, дикое, ослепляющее, преступно-греховное.

Не может быть!

Ее сбили, а потом еще и соблазнили?

"Неужели я изменила мужу?"

В такие моменты лишь порядочная женщина вспоминает о муже и терзается муками совести.

И где этот ублюдок, как бы хорош он не был? Ну, все он не жилец! "Убью, растопчу, запинаю…"

Мила метнулась к креслу. Рядом с платьем лежало нижнее белье и чулки, тоже не принадлежавшие ей. Но, слава богу, явно новые. Откуда у этого извращенца женские вещи? Он что еще и трансвестит? И где он сам? Испугался и убежал, оставив ее в своем шикарном холодном дворце? Одевшись в то, что ей оставили, Мила нашла свою сумку, туфли и давно устаревший и потертый малиновый вельветовый пиджак, смотревшийся поверх модного красивого платья, причем еще и голубого, ну, совсем никак. Просто никакуще….

— Эй, мистер, где вы? — крикнула она, но никто не отозвался. Удивляясь собственному спокойствию, а, может, это был легкий шок после пережитого, Мила подошла к большому настенному зеркалу в старинной узорной раме, явно сделанной на заказ, или купленной в антикварной лавке. К стеклу было приклеена записка, которая гласила: "Я найду тебя". Бог мой, сколько пафоса!

— Больно надо. — Скорчила лицо Мила. Она сдернула бумажку и, смяв, бросила на ковер. Боль вернулась к ней и отдалась неприятной пульсацией в левой ноге и правом виске. Помимо разлохмаченных волос, женщина обнаружила несколько ссадин на своем лице. И совсем упала духом. Этот мачо-гонщик точно не нормальный, раз покусился на нее.

Вздыхая и охая, Ларина вышла из спальни и побрела по коридору, который привел ее к лестнице. Она медленно ковыляла вдоль анфилады закрытых дверей и не могла поверить, что в их городке еще есть подобные особняки. Дом был старым, древностью веяло от его стен. И не смотря на реставрацию, хозяин пожелал сохранить первоначальный облик здания. Современные коммуникации, искусственно состаренная мебель, предметы быта средних веков навевали странное ощущение соприкосновения с прошлым. А легкий полумрак добавлял в восприятие смесь страха и восхищения. Это сложно выразить словами. Непостижимо и волшебно. Ей хотелось бы разглядеть дом подробнее и тщательней, но она находилась не в той ситуации и не подходящем расположении духа. Мила спустилась по винтовой лестнице, застеленной толстым мягким ковром, и оказалась в шикарной гостиной, выполненной в языческом стиле. В глаза бросилось огромное массивное кресло из красного дерева, стоявшее возле камина. Оно больше походило на трон. Под ним валялась шкура кого-то животного. Остальная мебель тоже была громоздкой, обитой кожей.

— Мадам, доброе утро. — Испугав ее своим внезапным появлением, произнес невысокий лысый мужчина преклонных лет в строгом черном костюме. У него было не выразительное, но очень приятное лицо, испещренное бороздами морщин.

— Какое оно на хрен доброе! И какая я вам, блин, мадам. — Завопила Мила, обрадовавшись, что есть на кого выплеснуть свое негодование. Ярость только усугубляла головную боль, но Ларину уже было не остановить. — Кто вы, черт возьми, и что я здесь делаю?