Александр Васильевич Новиков Колокольня 2002
Сборник стихов и песен написанных в разные периоды времени, от конца семидесятых до наших дней.
БЕЗРАБОТНЫЙ МУЗЫКАНТ
Колокольня
Уродился я один, но ты мне – двойня.
Тот же звон в башке и та же долговязь.
Ах, ты милая сестренка – колокольня,
Как чудесно, что ты тоже родилась!
Значит, будет мне не одиноко
Задираться выше над толпой,
Как с надеждой в небо синеоко
Задирает голову слепой.
Уродился я таким и маюсь звоном.
Так давай же мы с тобою вдругорядь
Как по нотам проиграем по иконам –
А по чем же мне еще с тобой играть?
Иззвонимся вдрызг до хрипа в душах,
Знаешь ты, и я все знаю сам:
Нас с тобою первыми порушат,
Потому что – ближе к небесам.
Точно помню, я не был крещён
Точно помню, я не был крещен –
Было плохо в то время с крестами.
Был тогда не Никита еще,
И уже, точно помню, не Сталин.
Я родился под звон портупей –
Где уж было желать под иконы!
Океан... Он совсем не купель,
И совсем не иконы – погоны.
Это было давно. Не вчера.
Мне, как самую высшую меру,
Напророчили – «в офицера»,
И крутую сулили карьеру.
Но по мне не пришелся мундир
И казарма со злыми клопами.
Был один я в семье дезертир,
Не желавший чужими стопами.
И лицо было бито мне в кровь.
Злобу выплюнув вместе с зубами,
Думал я: «Что такое любовь?
Видно, если не бьют сапогами».
И под грохот бездомных колес
Я опасную мудрость усвоил:
Самозванцев и маршальских звезд,
Как крестов, на России с лихвою.
Не имел я на теле креста
И плевал на погонную силу.
А везло мне, ей-богу, спроста,
Так везло, будто с неба валило!
Не моими костями мощен
Путь, отмеренный ровно верстами.
Точно помню: я не был крещен –
Было плохо в то время с крестами.
Подсолнух
От жары затих, не дышит вечер сонный.
Дом когда-то был, я помню, угловой,
Где на изгородь уставился подсолнух
И кивает мне ушастой головой.
Гаснет пламя, и ломают руки спички.
Кольца дыма повисают за плечом.
Дом чужой, но да послушные привычке
Пальцы шарят по карману за ключом.
Эй, подсолнух, как ни пялься, не узнаешь –
Ты живешь на свете только первый год.
Эй, подсолнух! Эй, подсолнух, зря киваешь –
Каждый третий здесь меня не узнает.
Тянет душу, как сиротская гармошка,
Дверь не скрипнет – как к воротам приросла.
Эй, подсолнух, покивай еще немножко –
Мысли кругом, будто лодка без весла.
Пособи мне – стукни стеблем прямо в раму,
Бей, покуда растеряешь семена.
Эй, подсолнух, желторотый, глупый самый,
Ты махни мне, если выйдет не она.
Эй, подсолнух, что увидишь на дороге,
Глаз тараща от темна и дотемна?
Эй, подсолнух! Эй, подсолнух длинноногий,
Не идет ли где по улице она?
Новой краской, видно, крашены ворота,
И мальчишки с крыш глазеют наверху.
Эй, подсолнух, оборвут тебя в два счета –
И не сыщешь по дороге шелуху.
Одногодки, сорванцы и шалопаи
Хитро шепчут и мотают головой.
Эй, подсолнух, видишь, мне один кивает?
Самый шустрый среди них, конечно, твой!
Эй, подсолнух, зря ты, видно, лупоглазый,
С любопытством шею тянешь за плетень.
Эй, подсолнух! Эй, подсолнух, слышишь, сразу
Головы своей лишишься в тот же день.
На Восточной улице
На Восточной улице
На карнизах узких
Сизари красуются
В темно-серых блузках.
Тень ложится под ноги,
Я шагаю дальше,
Где клаксоны-окрики
Горло рвут до фальши.
Не спешу, как было, я
Два квартала выше,
Где такие милые
Три окна под крышей,
Где ронять мне выпало
Вздох обиды тяжкий,
Там сирень рассыпала
Белые кудряшки.
А еще два тополя
В побрякушках лунных
Мне листвой так хлопали
За лихие струны!
И в лады потертые
Вдавленное слово
Ветер мне развертывал
В переборы снова.
В песни да припевочки,
Словно ленты в косы,
Темноглазой девочке
Золотоволосой.
Буйствовал, досадовал,
Тенью – мимо окон,
Да к щеке прикладывал
Непослушный локон.
Лет-то сколько минуло:
Посчитать – потеха!
Вроде как сединами
Потрясти приехал.
Да разве все упомнится –
Не прочтешь, как книжку:
Память – девка-скромница,
Слов у ней не лишку.
А быть может, блудница
Изменила напрoчь?
Посредине улицы,
Оступившись – навзничь.
Одно собрание 1970 года
Коллектив здоровый мутим, травим мы,
Как мы смели, подлецы!
Взвился с места комсомолец правильный,
Закивали одобрительно «отцы».
– Вот, слыхали, воют «быдлов-роллингов»,
Нам ни спать и ни учить под вой! -
И президиум сверкнул очами кроликов,
И, казалось, выкрикнул: «Конвой!..»
Замер сход. Застыли оборванцами
Трое мы – бродяги на балу.
И, вчера еще довольный танцами,
Факультет в пылу клеймил «хулу».
Конница идейной жандармерии
С шашками речевок наголо
Вырубала нас, чтоб не намерились
Повторить подобное падло.
Господи, да вы ли это, девочки?
Мужики, да вы ли это тут?
Кто он вам? В припадке к небу вздев очки,
Тыча в нас, командует: ату!..
Кто он, наставляющий так истово
Нас заткнутся впредь и вас – смолчать? –
С расстоянья пушечного выстрела
Мастер выявлять и обличать.
Нас тогда оставили, не выгнали.
Видно, нам написано на лбу.
Руки все согнули, руки выгнули –
И решили, стало быть, судьбу.
Мы потом давились дымом «шипочным».
Был осадок горек и тяжел.
Узнаю с тех пор я безошибочно
Всех, кто на собранье не пришел.
Пугачёв
Стуком скорбным и утробным
Гвоздь последний в месте лобном,
Ноет колокол в висках.
В нос шибает дух сосновый,
Дело стало не за словом
На оструганных досках.
Не в карете золоченой
Ждут Емельку Пугачева.
Тьма юродивых окрест.
Жернова молвы скрипучей
Голоса смешали в кучу:
«Четвертуют, вот те крест!..»
На задворках и в пристенках
Унимают дрожь в коленках
Бабы, истово крестясь.
На чурбане злая метка –
Не мила ли станет клетка,
Коли выкликнут: «Вылазь!..»
Сорванцы – вершок от пола,
Глаз не кажут из подола:
- Ан привязанный, аль нет?!.
- Чай, душа на нитке в теле…
- Твой черед пришел, Емеля…
- Дострадай же напослед…
А над рощей крик вороний –
Вперебой его хоронят,
Изнуренные постом.
И над грешным да немощным,
Одуревши от всенощной,
Клювы щелкают хлыстом.
А за нервы тянут души
Христарады да кликуши:
- Что анафему жалеть?..
«Чай, болезному яму-то
Поделом теперь за смуту!» -
Свистнет сотникова плеть.
Вот и сам. Глаза упрямы.
Шаг тяжелый, шаг корявый –
Не помилуют, небось.
И под дробное стучанье
Крест последний на прощанье
Кинул смертным, словно кость.
Ляг на крест, расправь-ка плечи!
Палачам команда: «Сечи!..»
Прокатилось эхом: «А-а-ах...»
И хрипел он, пропадая:
- Так и быть, за всех страдаю... -
Муку стиснувши в зубах.
А за дальнею слободкой
Поминают смерды водкой
На последний на пятак:
Был вожак в лихом заделе.
Не один ты, чай, Емеля, –
Может, сыщется смельчак!..
Гитара и шарманка
Гитара спорила до хрипоты
С невозмутимою шарманкой:
«Как можешь ты, как можешь ты
Одно и то ж до поздноты,
И в ясный день, и спозаранку?»
Терзался струнами потертый гриф,
Шарманка сонно отвечала.
Но иссякал ее мотив,
На полуслове прекратив,
И начиналось все сначала.
Я играю, я играю,
По чужим дворам шагаю,
Наша музыка – «шарман».
Жучка, шляпа вниз тульею –
Мы живем одной семьею,
Право-слово, не обман.
При свечах или при звездах
Звуки легкие, как воздух,
Слух ласкают и парят.
Для глухих, немых, незрячих
Верно служит старый ящик
Много, много лет подряд.
Я играю, я играю,
Не хвалю и не ругаю,
Мой хозяин мил-хорош.
Как бы ручку ни крутил он,
Отвечаю я мотивом –
Мы поем одно и то ж.
А продаст меня другому,
Хоть плохому, хоть какому,
Как наскучившую кладь –
В ту же стойку встанет жучка,
Так же в руку ляжет ручка,
И начнется все опять.
Мой хозяин звезд не схватит,
Но зато за это платят,
И врагов не наживешь.
А вот твой – поэт ретивый –
Ищет новые мотивы –
Так и сгинет ни за грош.
Я играю, я играю,
Восемь нот перебираю.
Скажут: «Смолкни!..» – Я молчу.
А твоим певцам-страдальцам
Рубят головы и пальцы.
А я ручку, знай, кручу.
А я ручку, знай, кручу.
А я ручку, знай, кручу...
Дом