А тут сообщил граф своему управляющему, что приедет на Новый год. И к приезду нужно организовать театр. Граф писал, что артистов пришлет из Питера. А управляющему наказывал, чтобы он набрал из местных мужиков и баб людей, склонных к пению и играм на инструментах, и чтобы к его приезду был в имении свой хор и оркестр. Однако о театре и о музыке немец имел понятие малое.

То-то задал граф Гущин задачу своему управляющему!

ДУДКА

Говорила Варвара, что не уйти Митьке от Мавры Ермолаевны. А получилось иначе. Только не так, как он сам думал.

По весне, как только появилась на лугу трава, барыня приставила Митьку к новому делу - пасти гусей.

Сделал Архип Митьке дудку. "Это, - сказал, - для каждого пастуха вещь первейшая". Варвара сшила торбу для хлеба, напутствовала: "Только смотри далеко от гусей не отходи. И упаси боже, чтоб в графские хлеба не зашли! Не ровен час, увидит сам Франца Иваныч, ужо тогда тебе будет".

А про немца Митька уже слышал, и не раз, и все недоброе.

"Этот Франца, - говорил Архип, - скупее свет не видывал. Он лошадям и то корм сам отсыпает".

"Немец-то антихрист, - шептала Варвара. - В церковь не ходит, постов не блюдет".

И чуть что, так пугала Митьку:

"Вот барыня продаст немцу - будешь знать!"

Пасти гусей Митьке нравилось. Угонит их лугом подальше от дома, развалится на траве. Гуси ходят, траву щиплют, а Митька на дудке играет. И так наловчился, что Архип только головой качал: "Ить и здорово это у тебя получается!"

И вот однажды - дело уже летом было - угнал Митька гусей лугом почти до гущинского парка. Сел на бережку, заиграл на дудке и не заметил, как гуси зашли в графские овсы. А в это время с горки от графского имения спускался на дрожках управляющий Франц Иванович и увидел гусей и Митьку.

- О майн гот!* - воскликнул немец, повернул лошадь и съехал на луг.

_______________

* О м а й н г о т! (нем.) - О боже!

Вылез из дрожек, стал к Митьке красться. Переступил раз, два... и вдруг замер.

А Митьку ровно кто дернул. Обернулся - немец! Дудка сама из рук вон. А тут еще увидел гусей в овсах и совсем оробел. Вскочил - бежать!

- Стой, стой! - закричал немец. - О, ты есть музыкант!

Отбежал Митька в безопасное место, остановился. Взглянул - немец ничего такого дурного не говорит, а в сторону гусей даже не смотрит.

- Иди сюда! - манит немец. - Я есть не злой человек.

Поколебался Митька, потом подошел, однако встал так, чтобы чуть что сразу бежать.

- О, ты есть музыкант! - снова сказал управляющий. - Ты чей есть? спросил.

- Барыни Мавры Ермолаевны, - ответил Митька.

- Гут, - протянул немец. - Зер гут.

Потом нагнулся, поднял с земли дудку, покрутил в руке, усмехнулся. Порылся управляющий в кармане, достал кусок сахару, сунул Митьке; сел на коня и уехал.

Посмотрел Митька на сахар, хотел сгрызть, а потом спрятал в карман. Решил: как убежит - матери принесет гостинец. А про себя подумал: "Говорили - немец злой. Вовсе он и не злой".

НЕМОЙ

Долго торговался немец с Маврой Ермолаевной. Наконец выменял Митьку на два мешка овса и старую графскую перину Перина и решила все дело. Уж больно хотелось барыне поспать на графском пуховике!

Привел немец Митьку в небольшую избу, сказал: "Здесь есть твой дом". Глянули на мальчика четыре женских глаза - два молодых, недобрых, два подслеповатых, старых, от которых повеяло домашним теплом.

Изба, куда привел управляющий Митьку, стояла тут же, на господском дворе. Жили в ней дворовая девка Палашка и тетка Агафья - барская повариха.

Вначале Митька всего боялся, а больше всего девки Палашки. Уже в первый вечер, когда ложились спать, Палашка стала кричать:

- И кой черт этого кутенка сюда сунули!

Хорошо, заступилась тетка Агафья.

- Тише! - крикнула она. - Чай, не своей волей.

И погладила Митьку по голове.

- Не боись, - приговаривала, - не боись, соколик!

А потом, когда Митька познакомился с дворовым мальчишкой Тимкой Глотовым, то узнал, что от девки Палашки никому прохода нет. "Она немцу про всех доносит", - говорил Тимка.

Тимка рассказал Митьке и про другие дела, про то, что немец горькую пить любит. А как напьется, всех бьет и по-черному ругается. Рассказал Тимка и про ночного сторожа, деда Ерошку. Митька еще в первую ночь слышал, как кто-то все около их окон в колотушку бил. Это и был дед Ерошка. "Он трус, - говорил Тимка. - Всю ночь крутится возле вашей избы - это чтоб Палашка знала, что он не спит".

Тимка был старше Митьки, и ростом выше, и в плечах шире. Ходил все эти дни Митька за Тимкой, как телок за маткой, и во всем слушался. А еще Тимка рассказал про господскую псарню и про немого, что за псами ходил. Тимка водил Митьку смотреть на немого.

Глянул Митька - и мороз по коже прошел. Зарос человек, как медведь, а ноздри - нет ноздрей, одни клочья болтаются.

- Что это? - спросил Митька.

- Разбойник, - ответил Тимка. - Вот ему ноздри и выдрали.

- Эй, немой! - крикнул Тимка и кинул в заросшего человека камнем.

Тот выбежал из псарни, неуклюже взмахнул руками, что-то замычал и бросился к ребятам. Тимка - раз! - и убежал. Митька не успел. Подскочил немой к нему, схватил за грудки, притянул к себе, к заросшему лицу с драными ноздрями.

- А-а! - закричал Митька.

А немой ничего не сделал; отпустил Митьку и ушел.

Всю ночь после этого немой мальчику снился. Вскрикивал во сне Митька. Просыпалась Палашка, тыкала его в бок.

- Цыц, поганец! - кричала. - Сила нечистая чтоб тебя забрала!

АРТИСТЫ ПРИЕХАЛИ

Хоть и пил немец, а хозяин был дельный. Вот и с оркестром. Менее чем через месяц собрал немец и оркестр, и певцов разыскал. В Чудово на базар ездил, в соседние поместья заглядывал, графские деревни исколесил - и набрал. А вскоре приехал из Новгорода оркестрант и стал вести занятия. И Митька ходил учиться.

К осени, как и обещал граф, прибыли в Барабиху артисты. Встречать прибывших высыпала вся дворня.

- Глядь, штаны-то какие, штаны! - кричал дед Ерошка и показывал на клетчатые, узкие, внизу со штрипками штаны высокого мужчины, ловко выпрыгнувшего из телеги.

- Юбка-то, юбка-то! И как в таких юбках ходят? - хохотала девка Палашка и тыкала пальцем в сторону молодой девушки.