Но рядом с сигаретами лежал листок, вырванный из редакционного блокнота. На нем наискосок было крупно написано:

"Дорогой В.В., только без паники. Смотрите не отрываясь на сигаретную пачку".

Не иначе бомба, подумал я, даже не испугавшись. Сейчас как жахнет, а нам послезавтра номер сдавать.

Первым моим побуждением было вышвырнуть проклятую пачку в окно. Я осторожно протянул к сигаретам руку — и тут же отдернул: мне показалось, что из пачки выползает толстая белесая гусеница с человеческой головой.

Но это была не гусеница.

Из приоткрытого "Ротманса", как из бэтээра, вылез крохотный человечек. Сперва по пояс, затем перекинул через борт ногу и спрыгнул на скользкую пластиковую коробку. На какой-то миг потерял равновесие, взмахнул обеими руками, но устоял.

Размером он был никак не больше канцелярской скрепки, однако я отчетливо разглядел клетчатый пиджак, светлые брюки, круглую голову с редкими волосёнками, коричневые очки.

Вне всяких сомнений, это был мой гость, точнее — его сильно уменьшенная копия, ибо не мог же упитанный мужчина, пусть даже среднего роста, усохнуть до такой степени, что лежащая плашмя сигаретная пачка стала ему по плечо.

Запрокинув голову, мини-Огибахин помахал мне ручкой, спустился с черной папки, прошелся по столику, перепрыгнул через шов столешницы — и исполнил чечетку.

Потом подошел к краю столика, осторожно взглянул вниз, сел, свесив ноги, поднатужился — и начал с тихим шипением увеличиваться.

Это было похоже на ускоренную проекцию фильма из жизни растений: так прорастают на экране жёлуди или бобы.

Минута — и передо мною вновь был мой полноразмерный гость, весь пропахший душистым английским табаком.

Как только его пижонские мокасины коснулись пола, он непринужденно пересел со столика в кресло и вытащил из пачки новую сигарету.

Я тоже сел: фокус был высокого класса, и свернуть разговор в две-три реплики ("Ну, и ладно, ну, и славненько, всего наилучшего") не представлялось возможным.

— Вот так, уважаемый Виталий Витальевич, я и попал сюда, в Германию, — раздумчиво сказал Огибахин.

— В этой самой сигаретной пачке? — тупо спросил я.

— Ну, не в этой, конечно, — снисходительно ответил он. — Для переездов нужна другая, специально оборудованная, со спальным мешком внутри.

— Простите, с чем?

— С прикрепленным изнутри к стенке спальным мешком, — пояснил мой клетчатый гость. — Без этого в дорогу никак нельзя. Тряска такая, что все рёбра переломаешь.

Я попытался вообразить себе, как это в сигаретную пачку можно загнать спальный мешок, но не преуспел.

— Значит, у вас был сообщник?

— Ну, разумеется, — охотно согласился Огибахин. — Без помощника в таких делах нельзя.

Я машинально отметил, что слово "сообщник" он заменил на "помощника". Значит, мысль его уже петляла по юридическим тропкам, и противоправность каких-то своих действий он сознавал.

— А потом вы с ним что-то не поделили? — полюбопытствовал я.

— С кем? — переспросил мой гость.

— С сообщником.

Огибахин покосился на дверь, затем, наклонившись над столиком, приблизил ко мне свое помятое лицо и доверительно проговорил:

— Знаете, что мне понравилось, Виталий Витальевич? То, что вы не спрашиваете, как я это делаю. Все с этого начинают.

— А действительно, — не удержался я, — как вы это делаете?

— Хотите попробовать? — спросил Огибахин. — Предупреждаю: довольно неприятное ощущение. Вы когда-нибудь падали в лифте? Нет? Я тоже не падал, но в принципе очень похоже.

Он окинул меня оценивающим портновским взглядом.

— Рубашка у вас с длинными рукавами? Это плохо. В таком случае, пиджачок придется снять: вы можете в нем затеряться.

Сам он оставался в пиджаке, но, в конце концов, это было не принципиально, и, не задавая лишних вопросов, я повиновался.

— Так, — деловито сказал Огибахин. — Теперь дайте руку и садитесь на стол.

— Обязательно на стол? — спросил я.

— Ну конечно. Покрытие на полу у вас очень ворсисто.

— И что в этом плохого?

— Вы любите гулять по пояс в зарослях ежевики? — вопросом на вопрос ответил Огибахин. — Да еще, не дай Бог, паучок какой-нибудь там ошивается. Может и ногу отгрызть. Нам таких сюрпризов не надо.

— А вы что, тоже со мной?

— Естественно. Без меня у вас не получится. И обратно вернуться можно только со мной. Ведь обратно захочется, не так ли? Редактор не имеет права быть слишком малого роста.

Я протянул Огибахину руку, от него исходила неприятная вибрация, как будто я коснулся контактов динамомашины.

Мы присели с ним на журнальный столик, как старые добрые друзья перед дальней дорогой.

— Поехали, — сказал Огибахин.

Сердце у меня ёкнуло, кости зазнобило: я почувствовал, что стремительно падаю сквозь себя — и в то же время неудержимо взлетаю ввысь.

Пространство комнаты мгновенно наполнилось тугим ветром и с гулким хлопком развернулось, как белый парус.

Голова закружилась: мы сидели в двух шагах от края серой дымчатой бездны, как на крыше шестнадцатиэтажного дома — без каких бы то ни было перил.

Бездна не была пустой: в ней, как в мутной воде, плавали крупные полупрозрачные баллоны радужных расцветок и самых причудливых форм.

Далеко внизу, в полумгле у подножья стола, я видел два гигантских темных объекта: то ли туловища китов, то ли корпуса затонувших танкеров.

Да это же мои ботинки, сообразил я.

Между тем мой товарищ по путешествию был обут.

— Я называю это "контактная дисминуизация", — заметив мое недоумение, пояснил Огибахин. — Уменьшается только то, что имеет прямой контакт с моим телом. Первое время я никак не мог сообразить, почему постоянно оказываюсь на дне собственного ботинка. Теперь вот хожу в дырявых носках.

Тут над нами послышалось ровное фырчание: так работают хорошо отрегулированные автомобильные моторы. Я поднял голову: из белесой вышины, сквозь которую чернели ветви мощного баобаба, к нам летела многокрылая тварь размером с добрую дворнягу.

То, что на нашем карликовом бонсае живут мелкие мошки, мне было известно, я относился к этому с пониманием: пускай себе живут. И вот теперь одна из них устремилась ко мне с намерением отведать редактора на вкус.

Я вопросительно посмотрел на своего спутника.

— Не волнуйтесь, — сказал Огибахин, — она не посмеет. А впрочем… лучше пере, чем недо.

Он вынул из кармана серенький, пластмассовый, вроде бы игрушечный пистолет, прицелился в мошку. Легкий щелчок — и тварь, кувыркнувшись на лету, рухнула вниз.

Ловкость, с которой Огибахин это проделал, неприятно меня удивила. Да и само наличие боевого оружия в кармане сугубо штатского пиджака от "Босса"…

Впрочем, еще более странным было другое.

— Позвольте! — воскликнул я. — Эта пушка — она лежала у вас в кармане. Какая же тут контактная дисминуизация? Или карман тоже должен быть дырявым?

— Ложная ходка ума, Виталий Витальевич, — снисходительно промолвил Огибахин. — Пистолет уменьшился, как и всё, что находится внутри уменьшающихся объектов. Как и ваш аппендикс, набитый всякой дрянью, прошу меня простить. Тут гораздо более сложный вопрос: почему сама планета не сокращается вместе со мною? Вообразите, что я начинаю дисминуизацию стоя на поверхности земного шара босиком. Или в дырявых носках.

— Ну, и что? Всё уменьшится, никто не заметит.

— Всё, да не всё! Самолеты куда будем сажать?

— Какие самолеты?

— О святые угодники, — терпеливо вздохнул мой собеседник. — Значит, верно говорят, что по уровню IQ журналисты уступают сантехникам. Вообразите: ваш авиалайнер оторвался от взлетной полосы и утратил контакт с Огибахиным. А он как раз в этот момент начинает дисминуизацию всей планеты.

Я вообразил — и содрогнулся.

— Надеюсь, вы не пробовали? — спросил я, понизив голос.

— Пробовал, и неоднократно! — торжествующе ответил Огиба-хин. — Но ничего трагического не происходит. Потому что окружающая среда мне не подвластна. Ни земля, ни воздух, ни даже водичка в ванной.