Он женился на прелестной восемнадцатилетней девушке, которая буквально потеряла голову от красивого, богатого, двадцатишестилетнего молодого человека. Через год родился я, еще через десять месяцев — Кэтрин. Я был точной копией своего отца, унаследовав от него не только цвет волос, глаз и внешность, но и характер. Кэтрин была вылитая мать — невысокая брюнетка с голубыми глазами. Мы практически не видели отца, пока были маленькими, проводя все время с мамой. Где-то лет в пять я начал замечать, что их отношения испортились. Иногда я заставал маму в слезах, но на мои вопросы она говорила, что все хорошо.

Когда мне было семь, она ушла из дома. Она просто вышла и не вернулась, оставив нас с няней. В девять вечера няня позвонила отцу, сообщив, что его жены до сих пор нет дома. Он немедленно приехал и обнаружил, что мама обналичила свои счета, забрала драгоценности и оставила записку, в которой просила не искать ее.

Мы с Кэтрин были растеряны и испуганы. В один день вся наша спокойная жизнь рухнула. Неделю мы оставались с няней, но я не хотел быть с ней. Я требовал обратно маму и, как-то вечером, когда отец пришел домой, устроил истерику. На следующий день нас с Кэтрин отправили по частным закрытым школам. Мы могли общаться лишь по телефону и на каникулах. Кэтрин смирилась с происходящим и так и осталась в своей школе. Она говорила, что ей там нравится.

Со мной была совсем другая история. Я бунтовал, дрался, у меня постоянно были проблемы с администрацией. За пять лет я сменил восемь школ. Когда меня выгнали из последней, отец потерял терпение и сообщил, что теперь я буду учиться в школе с практически военными порядками, известную своим достаточно жестким обращением с учениками. И добавил, что теперь ответственность за мою жизнь лежит на мне.

Я выжил. В первый же день меня избили практически до полусмерти, оставив на память об этом парочку шрамов от ножа на животе и один — на предплечье. Придя в себя, я научился драться и стрелять. Школа предоставляла нам инструкторов по боевым искусствам и стрельбе. Через год, после того, как я побил на ринге инструктора, меня уже опасались трогать. Боящихся меня людей я презирал и друзьями по этой причине так и не обзавелся. Оставшиеся три года в школе я не занимался ничем, кроме тренировок и учебы. Я учился потому, что мне нравилось учиться, а не потому, что меня заставляли. Боюсь, в этом случае результат был бы совершенно противоположный.

Мрачным, угрюмым, нелюдимым подростком я окончил среднюю школу и на пару месяцев, до начала занятий, приехал домой. Кэтрин еще оставалась в своем закрытом заведении и должна была приехать через несколько дней. Но вместо этого она позвонила и, вся в слезах, сообщила, что отец отправляет ее учиться в Швейцарию, и ей даже не удастся повидаться со мной перед отъездом. Я взбесился. Первый раз в своей жизни я выступил против отца, потребовав, чтобы Кэтрин пошла в школу со мной. Он удивленно посмотрел на меня и неожиданно согласился, взамен выставив свое условие — мы должны будем пойти в то учреждение, которое он выберет. У меня не было выбора — я согласился. Но, узнав, какую школу он выбрал, пожалел об этом. Отец сам закончил ее и, естественно, прекрасно знал о местных традициях. Он сказал, что мне, как наследнику его компании, будет полезно научиться управлять людьми, для начала хотя бы одним человеком.

Мы с Кэтрин приехали в школу. Вместе с нами сюда же поступил наш кузен Мэтт, сын брата нашего отца. Парня отправили в школу по тем же причинам, что и меня. Предполагалось, что он станет моим заместителем, когда я возглавлю компанию. Что мы думали по этому поводу, никого не интересовало.

Кэтрин не стала выделяться из толпы и в качестве Девила быстро нашла себе забитую девчушку. Сестра ничего не требовала от нее, используя свое положение в качестве защиты, но девочка проучилась пару месяцев, не выдержала и ушла. Кэтрин не стала подбирать себе нового Девила, наверно, потому, что больше забитых девочек в школе не нашлось, или они были уже заняты.

Мэтт никогда не страдал от избытка меланхолии и считал, что иметь Девила даже полезно в некоторых случаях. Например, убрать твою комнату после вечеринки или сбегать за пивом, когда у тебя болит голова с похмелья. Он выбрал себе парнишку и находился с ним в почти приятельских отношениях.

Потом в школу приехали Хьюстоны — Синтия и Дерек. Кэтрин и Мэтт мгновенно сошлись с ними. Кэтрин говорила, что между ней и Дереком вспыхнула любовь с первого взгляда. Я не спорил, но внутри себя считал, что любовь не существует, а значит, нечего и говорить. Мэтт не упоминал про любовь, но явно был неравнодушен к Синтии, впрочем, как и она к нему. Хьюстоны знали, конечно, про традиции в школе, но Дерек категорически отказался иметь Девила, сказав, что это рабство в неприкрытом виде. На мой резонный вопрос — зачем он тогда сюда приехал, Дерек ответил, что, во-первых, их отправили сюда родители, а, во-вторых, он не возражал, потому что увлекался историей, а эта школа существует уже несколько столетий.

Это действительно было так. Собственно, и традиция Покровитель-Девил пошла со времен Гражданской войны. Школа была основана за пару десятилетий до нее, и богатые мальчики, которые в ней учились, имели во владении рабов — негров, обслуживающих их. После отмены рабства руководство школы, чтобы привлечь учеников, и ввело такую традицию. В нее начали набирать небогатых учеников, назначая для них посильную плату и давая им возможность получать хорошее образование, но взамен они становились Девилами элиты. Элита, в свою очередь, брала на себя обязанность обеспечивать существование своего Девила. Изменилось название, но суть осталась той же — Девил был практически рабом своего покровителя. Единственное, что покровитель не имел права делать — это убить Девила. Все остальное ему разрешалось.

Дерек и Кэтрин очень быстро придумали, как и соблюсти традицию, и не изменить своим принципам. Они обменялись сережками, став одновременно и Девилом, и покровителем друг друга. Это устраивало всех.

Со мной, как всегда, была совершенно другая история. Я принципиально не хотел никем владеть только потому, что мой отец желал этого. Да, к слову, мне не было это нужно. Через неделю, проведенную здесь, я понял, что у меня в Девилах ходит практически вся школа. Все знали, кто был мой отец, и слышали про то, откуда я приехал. На второй день моего пребывания на этой территории несколько «элитных» парней подослали своих Девилов напасть на меня. Дело кончилось одним сломанным носом, тремя треснувшими ребрами и несколькими синяками. На мне не было ни царапины. На третий день я, как бы случайно, продемонстрировал пистолет, заткнутый за пояс джинсов. Конечно, он был незаконным, но кого это волновало? Меня опять начали бояться. Любой парень был готов выполнить мое приказание по первому слову.

Девушки, с другой стороны, повелись на мою внешность, доставшуюся от отца. Шрамы и пистолет только увеличили мою привлекательность, и не было ни одной девицы в школе, которая не была бы готова раскинуть ножки и сделать все, что угодно, стоило мне только намекнуть. Я начал замечать за собой склонность к садизму, проверяя, согласятся ли они на это, но даже боль не вызывала попыток сопротивления.

И зачем, спрашивается, в таких условиях мне нужен был Девил?

Я презирал их всех. Я ненавидел людей, которые лебезят и преклоняются передо мной. Даже преподаватели, похоже, опасались то ли меня, то ли моего отца, неважно, но и они относились ко мне не так, как к другим студентам. Но учился я хорошо, понимая, что образование необходимо для дальнейшей жизни.

Впрочем, не все преклонялись передо мной. Моя семья — а я стал считать своей семьей и Хьюстонов, раз уж моя сестра влюбилась в Дерека — единственная могла возразить мне, хоть и нечасто делала это. Им не нравилось мое постоянно плохое настроение, моя ненависть ко всему миру. Кэтрин периодически пыталась разговорить меня, убедить, что мир не такой плохой, как кажется. Я усмехался и отмалчивался. Она всю жизнь провела в одной и той же закрытой школе, откуда ей знать? Синтия советовала завести Девила, чтобы было на ком срывать злость и кого трахать. Я обычно отвечал, что для этого есть вся школа. Она резонно напоминала про то, что партнеров не рекомендуется менять, как перчатки, мало ли что подцепить можно. Мы начинали спорить, и, когда накал страстей достигал максимума, вмешивался Дерек. У этого парня было уникальное свойство — он мог меня успокоить. До него это не удавалось никому. Мэтт просто считал, что у меня есть право поступать так, как я хочу, но, тем не менее, пытаясь меня развеселить, сыпал шутками, и не всегда они были приличными. Это не работало. Моя ненависть к миру была сильнее. Так прошло полгода.