Она протянула руку к телефону.
— Хэлло, — сказала она телефонистке. — Я хочу поговорить с Бостоном. С доктором М. Дж. Брюэром. Он знаменитый психиатр. Я не знаю его адреса, но я надеюсь, что вы поможете его разыскать. Это очень важно… Позвоните мне потом.
Она положила трубку и повернулась к Берту.
— Я уже звонила доктору Бернсу, — сказала она. — Рассказала о ночных кошмарах Джинни, сказала ему, что ужасно этим обеспокоена. Он посоветовал обратиться к Брюэру. Я встречусь с Брюэром и скажу ему все о приступах депрессии у Джинни и о том, что она принимает слишком много снотворных таблеток сразу…
— Когда это было? — спросил Берт.
— Не будь занудой, Берт. Это было! Она ребенок меланхоличный, подверженный депрессии, думает о самоубийстве. Я уверена, что все это нагромождение будет внимательно прослушано телефонисткой и вскоре эта история станет достоянием многих. Джинни сейчас пошла извиняться перед мистером Доуни за то, что разбудила его прошлой ночью. Вечером весь город узнает о сне Дженни, о ее стремлении к самоубийству, о ее неустойчивости обо всем. Затем в намеченное время мы отправимся на пикник к Черному Мысу. Ты знаешь старый дом, там, в лесу?
— Да, — кивнул Берт. — Ну и что?
— Ну, это же будет самая естественная вещь в мире… О, телефон… Хэлло? Доктор Брюэр? Доктор Брюэр, мне крайне необходимо встретиться с вами как можно скорее.
…Фаррингтоны были милейшим, вполне привлекательным семейством, особенно в такой ситуации, как эта, когда все собрались на пикник. Мэрион упаковала корзину с провизией, а Берт наполнил корзину поменьше бутылками с вином и прочими напитками. Дик привел машину далеко, к пустым скалам, в местность, известную под названием Черный Мыс.
Кроны высоких вечнозеленых деревьев сходились наверху подобно сводам кафедрального собора и совершенно скрывали небо. Дик заботливо помогал Джинни преодолевать неровные места. Его пальцы нежно сжимали, поглаживали ее руки, когда он помогал ей сесть на край скалистого обрыва. Далеко внизу, сверкая в солнечных лучах, могучие волны Атлантики обрушивали свои громады на прибрежные скалы. Морские чайки пронзительно кричали; воздух был насыщен запахом моря.
Джинни глубоко вздохнула.
— Так пахнет свежестью и чистотой, — прошептала она. — И я начинаю забывать прошлую ночь, этот ужасный кошмар.
Ее глаза затуманились, но восхищенный взгляд Дика вернул ей хорошее настроение.
— Довольно, я не собираюсь говорить об этом ни слова. Давайте есть. Я умираю от голода!
Они принялись за еду.
Берт рассказывал забавные истории о своем путешествии в Европу, не упоминая, впрочем, что в Европе он оказался потому, что присвоил чужие деньги в США. Мэрион была остроумна, ее рассказы о горожанах звучали к тому же весьма зло. Дик сидел совсем близко возле Джинни и время от времени наклонялся к ней еще ближе, касался руки и шептал, что она восхитительна. Джинни краснела, ее глаза смеялись, и она казалась более, чем когда-либо похожей на ребенка в самый счастливый день жизни.
Солнце опустилось за сосны. Тени становились длиннее. Повеяло прохладой.
— Почему бы вам не прогуляться вдвоем? — сказала Мэрион — Берт и я приведем все в порядок.
Дик сразу же поднялся и помог встать Джинни.
— Погуляем, — сказал он весело. — Отправимся на разведку.
Смеясь, Джинни разрешила себя увести. Дик сжал ее маленькую ручку в своей огромной руке.
— Великолепный день, — сказал он. — Ты довольна им?
— О, конечно. За маленьким исключением — вид моря напомнил мне об Эдис.
— Понимаю. Она любила море, даже слишком. Невозможно было удержать ее на берегу.
— Ты очень ее любил, Дик? — спросила Джинни.
— Очень, — сказал Дик, кивая. — Это были три самые счастливые недели в моей жизни. Потом ее отняли у меня.
— Она тоже любила тебя, — сказала ему Джинни. — Если бы ты только видел ее лицо, когда она говорила мне, что собирается за тебя замуж. Оно преобразилось. Она не могла понять, что ты в ней нашел. Ведь она была такая бесцветная.
— Бесцветная? — вознегодовал Дик. — Я никогда о ней так не думал. Для меня она была прекрасна…
— Я всегда думала, что она скорее была бестолковой, — искренне сказала Джинни. — Единственное, что она умела, — это плавать. Она не любила ни книг, ни музыки, ни…
— Пожалуйста, Джинни! — Голос Дика вдруг стад резким. — Ты забываешь, что мы любили друг друга. Говорить так о ней — значит расстраивать меня. Я все еще тоскую о ней…
— Конечно, — сказала Джинни с поспешным раскаянием, — прости меня, Дик. О, взгляни, не дом ли это перед нами?
— Заброшенный дом! — воскликнул Дик. — Может быть, он населен призраками.
Дом, к которому они подходили, спрятался в лесу. Он был огромный, мрачного коричневого цвета. Часть крыши провалилась. Просторная веранда осела. Большинство окон было разбито. Дом окружала атмосфера запустения.
Джинни глубоко вздохнула.
— Мне здесь не нравится, — сказала она — Давай вернемся, Дик.
Но Дик держал ее крепко за руку и тащил к старым руинам.
— Давай заглянем внутрь, — упрашивал он. — Поприветствуем привидение.
Джинни сопротивлялась, но волей-неволей продвигалась вперед почти бегом.
— Дик, дом пугает меня. Он такой темный и мрачный. Он похож на кошмар прошлой ночи…
— О, то был просто сон. Не будь ребенком, Джинни. Пойдем посмотрим, что там внутри.
Нехотя Джинни последовала за ним на веранду, которая качалась и скрипела у них под ногами. Вместе они заглянули в зияющий дверной проем. Там было темно. Тянуло запахами заплесневелой штукатурки и истонченного термитами дерева.
Джинни дрожала.
— Пожалуйста, Дик! Я боюсь. Я понимаю, что это неразумно, но, пожалуйста, вернемся.
— Самое худшее — это поддаться своим страхам.
Дик потянул Джинни, и они вошли в помещение. Внутри было еще хуже. Несмотря на темноту, они смогли разглядеть проломы в стенах, пятна плесени на штукатурке, поломанную лестницу, ведущую на верхний этаж, и веревку, висевшую на старом крюке в потолке. Это была старая веревка, истертая веревка, но казалось, что она крутится и извивается, как живая, ждущая. И оканчивалась она петлей.
— Мой сон! — воскликнула Джинни в ужасе. — Это на самом деле. Этот старый дом, комната, веревка. Дик! — Она рванулась к выходу. — Бежим.
Дик крепко держал ее.
— Не будь глупышкой, — сказал он. — Это то, что исцелит тебя. Иди вперед, прикоснись к веревке, удостоверься сама, что это всего-навсего старая веревка, кем-то оставленная там висеть.
— Нет, о нет! Смотри, как она крутится!
— Это сквозняк. Ведь все окна выбиты.
И Джинни вдруг обнаружила, что она незаметно подошла по скрипящему полу к веревке и остановилась под самой петлей, жадно ждущей, подобно разинутой пасти.
— Джинни, — сказал Дик мягко и нежно. — Вот старая табуретка. Встань на нее и надень петлю на шею. Затем освободись от нее. Сделай так, и ночные кошмары не повторятся. Ты станешь храбрей благодаря этому. Уверяю тебя.
— Нет, я не могу, — Джинни содрогнулась. — Я не могу.
— Ты должна, Джинни. — Это сказала уже Мэрион.
Мэрион и Берт возникли на пороге, подобно двум теням, отделившимся от стен. Они стояли сзади Джинни, касаясь ее, окружая ее.
— Это для твоего же собственного добра, деточка. — Голос Мэрион был мягким, почти ласковым. — Доктор сказал, что это поможет тебе избавиться от ночных кошмаров. Дик, поставь табуретку на место. Берт, подними ее.
В мгновение все трое поставили Джинни на старую табуретку, надели петлю ей на шею. Веревка сжала ее нежное горло. Тесно сомкнувшиеся вокруг нее, подобные страшным нетерпеливым призракам, они держали ее так, что она не могла пошевелиться.
— Вы собираетесь убить меня, — сказала Джинни, смотря вниз на них. Ее огромные, полные ужаса глаза выделялись на маленьком бледном лице. — Вы хотите меня убрать с дороги. Поэтому стремитесь убить меня. И вы убили Элис тоже. Я это вижу по вашим лицам.