— В таком случае почему записывающие устройства выходят из строя, когда корабль проходит первые двести тысяч миль? Почему? Отвечай!

— Ну, сейчас мы находимся в корабле. Мы все исправим.

— Нет, ничего мы не исправим, — заявил Дейвис. Неожиданно Олдбери разволновался, потому что вспомнил

рассказ, который читал в юности.

— Знаешь, мне однажды попалась книга про Луну. Марсиане построили свою базу на обратной стороне Луны. И мы их не видели, понимаешь. Они спрятались, а сами за нами наблюдали…

— Каким образом? — язвительно поинтересовался Дейвис. — Между Землей и ними было две тысячи миль лунной почвы.

— Нет. Давай я начну с самого начала. — Олдбери снова заметил, что его голос стал пронзительным, но ему было все равно. Хотелось встать и попрыгать, потому что одно воспоминание об этом рассказе подняло настроение. Только по какой-то причине он не мог тронуться с места. — Видишь ли, все это происходило в будущем, а земляне не знали…

— Может быть, заткнешься?

Олдбери сразу смолк. Ему стало обидно, и тогда он смущенно сказал:

— Ты говорил, что предполагается, будто Земля не должна узнать, именно поэтому выходят из строя приборы, а мы увидим только обратную сторону Луны, и если марсиане…

— Ты оставишь в покое своих идиотских марсиан?! Олдбери замолчал. Он разозлился на Дейвиса. Если Дейвис взрослый, это еще не значит, что ему можно так кричать. Он снова посмотрел на часы. До летних каникул оставалось сто десять часов.

Теперь они падали прямо на Луну. Свободное падение. Стремительно снижались, набирая скорость. Лунное притяжение было слабым, но они падали с большой высоты. И теперь наконец их глазам предстали новые кратеры.

Конечно же, корабль промчится мимо и на огромной скорости благополучно облетит вокруг Луны, за час покроет расстояние в три тысячи миль, а потом повернет назад, к Земле.

Однако Олдбери с грустью подумал, что не видит знакомого женского лица. Так близко его рассмотреть было невозможно, перед глазами возникла только неровная поверхность Луны. Он почувствовал, как слезы потекли по щекам.

А потом вдруг маленькая тесная каюта корабля наполнилась громким жужжанием, на панели управления вспыхнули красные лампочки — сигнал тревоги.

Олдбери съежился в своем кресле, а Дейвис торжествующе крикнул:

— Я же тебе говорил! Все испортилось!

Он начал бессмысленно нажимать на кнопки приборов.

— Никакая информация не доберется до Земли! Тайны! Тайны!

Но Олдбери по-прежнему не сводил глаз с Луны. Теперь она была уже совсем близко, и ее поверхность находилась в постоянном движении. Корабль мчался вперед, собираясь, как и было запланировано, облететь вокруг Луны. И вдруг Олдбери пронзительно взвизгнул:

— Смотри! Посмотри-на-это! — Палец, которым он показывал на поразившую его картину, был напряжен от ужаса.

Дейвис поднял голову и только и смог сказать:

— О Господи! О Господи! — Он повторял это снова и снова, пока экран видеоскопа не потемнел, а на приборе, контролирующем его работу, не вспыхнула красная лампочка.

Ларс Нильссон не мог стать еще бледнее, чем был, но руки у него дрожали, когда он попытался сжать их в кулаки.

— Снова! Проклятье какое-то! В течение десяти лет автоматы не срабатывают — на кораблях без экипажа. А сейчас? Кто в этом виноват?

Не было никакого смысла искать виноватых. Нильссон вскоре со стоном и сам признал: никто не виноват в том, что произошло. Просто в критический момент — в очередной раз — эксперимент провалился.

— Нужно каким-то образом помочь им выбраться, — сказал он, зная, что это весьма проблематично.

Однако они принялись делать все возможное.

— Ты тоже видел, верно? — спросил Дейвис.

— Я боюсь, — хныкал Олдбери.

— Ты видел. Ты видел обратную сторону Луны, когда мы промчались мимо, ты видел, что там ничего нет! Господи, только палки — большие перекладины, на которых натянуто шесть миллионов квадратных миль полотна. Клянусь, это самое настоящее полотно!

Дейвис дико рассмеялся, а в следующее мгновение задохнулся от собственного хохота.

И тогда он сказал хриплым голосом:

— Целый миллион лет человечество смотрело на самый большой фальшивый фасад, когда-либо существовавший на свете. Влюбленные встречались под натянутым над Землей куском полотна и называли его Луной. Звезды нарисованы; иначе просто не может быть. Если бы нам удалось подобраться немного ближе, мы бы соскребли парочку и привезли домой в качестве сувениров. О, это ужасно смешно. — Он снова расхохотался.

Олдбери страшно хотелось спросить, почему этот взрослый дяденька так весело смеется. Но ему удавалось произнести только: «Зачем, зачем…» Смех Дейвиса был таким отчаянным, что все слова застревали у Олдбери в глотке — так страшно ему становилось.

— Зачем? — повторил его вопрос Дейвис. — А мне-то, черт подери, почем знать? Зачем телевизионные студии выстраивают целые улицы фальшивых домов для своих программ? Может быть, все это шоу, а мы с тобой совершенно случайно забрели туда, где стоят декорации, которые кто-то перепутал и не вынес на сцену, где и мы с тобой должны были находиться. Человечество не должно ничего знать про эти декорации. Именно поэтому передатчики выходят из строя через две тысячи миль. А мы с тобой все видели собственными глазами.

Он хитро посмотрел на сидящего рядом здоровяка Олдбери.

— А знаешь, почему не имеет никакого значения, что мы все видели?

Олдбери взглянул на него, по его лицу текли слезы.

— Нет. Почему?

— Потому что не имеет никакого значения, знаем мы правду или нет. Если мы вернемся на Землю и скажем, что Луна — всего лишь большой кусок полотна, натянутый на деревяшки, нас просто убьют. Или навсегда запрут в психушку, если решат проявить добросердечие. Именно по этой причине мы никому ничего не скажем. — В его голосе прозвучала угроза. — Ты понял? Ни единого слова!

— Я хочу к маме, — жалобно захныкал Олдбери.

— Ты понял? Мы будем молчать. Только в этом случае с нами будут обращаться как с нормальными людьми. Пусть кто-нибудь другой полетит туда, узнает правду и отдаст за нее жизнь. Поклянись, что будешь молчать! Скажи: «Честное слово, провалиться мне на этом месте!»

Тяжело дыша, Дейвис угрожающе поднял руку.

Олдбери, насколько позволяли ремни, сжался в своем кресле.

— Не бей меня. Не бей!

Однако Дейвиса охватила слепая ярость, и он взревел:

— Есть только один способ. — И ударил испуганного Олдбери, а потом еще раз и еще…

Годфри Мэйер, который сидел у постели Олдбери, спросил:

— Тебе все ясно?

Олдбери находился на излечении вот уже целый месяц. Ларе Нильссон устроился в другом конце комнаты, наблюдая за происходящим и прислушиваясь к разговорам. Он помнил, каким был Олдбери перед тем, как взойти на борт корабля. Его лицо по-прежнему оставалось круглым, но щеки стали впалыми И куда-то подевалась его сила.

— Это был вовсе не корабль. Мы не летали в космос, — голос Олдбери был ровным, но очень тихим.

— Послушай, мы не просто говорим тебе это. Мы же показали тебе корабль и приборы, которые управляли изображениями Земли и Луны. Ты же все видел.

— Да. Я знаю.

— Это были ходовые испытания, — спокойно и уверенно продолжал Мэйер, — полное дублирование условий для проверки космонавта в стрессовой ситуации. Естественно, мы не могли сказать об этом тебе или Дейвису — это было бы бессмысленна Мы могли остановить эксперимент в любой момент. Сделать выводы и внести изменения, а потом пригласить новую пару.

Он повторял это снова и снова. Необходимо было заставить Олдбери понять, что с ним па самом деле произошло, в противном случае он не сможет жить дальше.

— А новая пара уже прошла испытание? — грустно спросил Олдбери.

— Нет. Еще нет. Необходимо внести кое-какие изменения.

— Меня постигла неудача.

— Мы узнали много полезного, поэтому эксперимент можно считать успешным. А теперь послушай: приборы на корабле были сконструированы таким образом, что должны были испортиться именно тогда, когда это и произошло. Мы хотели проверить, как вы будете реагировать на критическую ситуацию после нескольких трудных дней, проведенных в космосе. Нарушение работы приборов было запланировано на тот момент когда вам следовало подлетать к Луне, которую мы намеревались повернуть, чтобы вы посмотрели на нее под другим углом на обратном пути. Мы не построили обратную сторону, поскольку вы не должны были ее увидеть. Можно сказать… из соображений экономии. Эксперимент стоил пятьдесят миллионов долларов, а добывать ассигнования совсем непросто.