Толкаясь локтями и коленями, я тащил себя самого все дальше, отталкивался бесполезными ногами, извивался червем и вздрагивал крыльями, облетавшими грязным потемневшим снегом вокруг меня, теряя последние лепестки, словно отживший свой день цветок.

Тьма наползла неожиданно, говоря о том, что я наконец-то в пасти собственной погибели, так кстати укрывшей меня от бушующего снаружи урагана. Гладкий от плесени мрамор скользил, словно жадный язык, стремящийся побыстрее проглотить кусок, упавший в изведенную вынужденным воздержанием пасть.

Руки и ноги разъехались в стороны, ободранное мясо припало к студёному полу. Все, что я слышал, это слабый обрывочный стук своего сердца.

Молнии освещали кромешную тьму моего укрытия. Злобный вой одичавшего ветра терся о стены, яростный треск рвущихся на части небес грозил погибелью, стук камнепада о прохудившуюся крышу громом отдавался в ушах.

Голова моя покоилась на поросшей мхом плите. Там, в глубине каменной кишки, раздавался тяжелый грохот, вторивший развернувшемуся снаружи бедствию, словно моего исполина одолело несварение, могущее разорвать непрочную оболочку на части. Гулкие вибрирующие удары крушили окостенелое чрево, отдаваясь ощутимым колебанием стен, разлетаясь каменной крошкой вокруг, хрустя и сминая, тараня и впечатывая.

Я слушал, вздрагивая помимо воли, не от страха, но движимый первородным инстинктом. Наги не могли заставить меня испытать больший ужас чем тот, что разорвал душу много дней назад…

Из узкой щели вентиляционной решетки самый младший птенец Перламутрового гнезда наблюдал за тем, как его семью поедает стая Нагов. Рука отца слабо подрагивала, когда огромная змеехвостая тварь вгрызалась острыми зубами-иглами в его живот, кровь скользила ровными полосами с белых боков, собираясь вязкой лужей.

Наг причмокивал и смачно сосал соки жизни из удушенной птицы. Оглушительный треск оторвал обезумевший взгляд серых глаз от дикого зрелища, ловя в ловушку следующего кошмара - оторванное крыло сестры, выломанное из лопатки, застыло в лапе монстра. Кость с обрывками перьев и мяса скрылась в хищном рту, пока окровавленные перья оседали над телом молодой и некогда прекрасной птицы, гордо распрямлявшей крылья навстречу рассвету.

Птенец не мог сделать необходимый вдох, принуждая сердце гнать горячую кровь по кругу. Не мог дышать, не мог видеть, не мог больше жить, видя, как родные и любимые превращаются в остывающие мешки сырого мяса, которыми с удовольствием лакомились змеи, вторгшиеся в гнездо, стоило солнцу окрасить горизонт красным…

Хотелось умереть и больше не вспоминать, не видеть, не чувствовать, не переживать смерть каждого из них словно свою собственную.

Прогрохотав в последний раз, внизу все затихло. Что могло происходить там, в невидимом брюхе, я не имел ни малейшего понятия и мне было откровенно все равно. Единственное, чего я желал, это наконец последовать за собственной семьей, разделив их участь в полной мере, а не прячась трусливо в стенах огромного дома.

========== Перышко третье ==========

Сон одолел, накрыв мощным крылом, не давая осуществить задуманное. Разум потерялся в пустоте свободного полета, и когда я снова смог распахнуть глаза, то не мог сказать, как долго пролежал в забытьи…

Я потерял счет дням, стоило мне сорваться в сумасшедшую гонку со смертью, где я опережал ее всего лишь на полвзмаха крыла, а она, крепко вцепившись в хвост, преследовала неустанно, скрывая свое присутствие. Если бы не замеченные у подножья Наги, я бы продолжал обманываться, веря, что сумел скрыться от зубастой погибели.

В пустой голове остались лишь две, ничем не связанные, мысли. Первая шептала о тишине.

Тишина в моем убежище колебалась легким бризом блуждающих порывов ветра, заглядывающих сквозь широкий проем, через который я сам пробрался в замок. Внизу все тоже стихло. Как бы я не силился уловить шорох или движение, ничего не выходило.

Буря покатилась дальше, путешествуя по широким водным гладям, но куда делись Наги, я не знал… Это нисколько не умолило моей решимости привести в исполнение второе желание – я не хотел оставаться трусом во взмахе от вечности. Я должен был быть с ними, когда все они в последний раз видели солнце…

Я сам отыщу отвратительных змей и позволю им совершить то, зачем они явились.

Поднявшись на трясущихся ногах, я огляделся, ощущая болезненную ломоту от каждого движения. Повисшие за спиной крылья никогда не казались настолько тяжелым и неподъемным грузом, что я не мог поручиться, устою ли.

Внушительных размеров люк, скрывающий винтовую лестницу, ведущую вниз, отыскался в двух шагах. Еще какое-то время у меня ушло на то, чтобы его поднять. Непослушные мышцы не желали слушаться, словно я был стариком, для которого и собственный вес немалое испытание.

Впиваясь в железный остов перил с давно истлевшей древесиной, крошащейся там, где я брался костлявой рукой, осыпался вниз, наполняя давящую тишину легким шелестом. Не тем, что издавали мощные тела змей, скользившие по поверхности. Другим. И все же я никак не мог справиться с замирающим сердцем, прислушиваясь к тишине.

Наконец я оказался на небольшом пролете. Отсюда вели две двери. Одна, мореная, дубовая, с металлическими скобами, была наглухо заперта. Другая приглашала войти разломленными на части досками.

Я приблизился. Запах древесины в тяжелом влажном и пропахшем плесенью воздухе коснулся ноздрей. Пальцы огладили свежие неровные щепы, разошедшиеся пополам, словно это случилось совсем недавно. В голове всплыл надрывный грохот, доносившийся откуда-то из глубины, пока бушевала буря. Помедлив долю секунды, я шагнул внутрь.

Комната поменьше освещалась одним небольшим квадратным проемом, зубрящимся толстыми запотевшими осколками стекла. Во мраке полутени я смог различить две длинные лоснящиеся туши.

Я замер.

Два огромных Нага лежали, сплетаясь телами, у дальней стены комнаты, почти застряв в дверном проеме. Зеленеющая чешуя едва отсвечивала в слабом отблеске серого дня, обрисовывая плавные контуры змеиных тел. Кончик хвоста одного из них, того, что лежал спиной и чьего лица я не видел, доходил почти до середины помещения. Мне стоило сделать всего пару шагов, чтобы очутиться рядом.

Промедление понадобилось, чтобы вновь обрести смелость, таявшую по мере того, как я неотрывно глядел на чудовищ. Нерешительный шаг, затем другой, приблизили меня к телу. В темноте я едва различал мелко подрагивающую дыханием спину – он жив.

Другой змей, чьи стеклянные глаза с узким зрачком уставились в потолок, развалился на спине. Его шея, грудь, живот были искусаны и изрезаны. Кровь укутала длинное тело в погребальный саван…

…Близнецы, два птенца старше меня на год, так и умерли в попытке дотянуться друг к другу. Их окропленные багрянцем перья больше никогда не вызовут задыхающихся восторгов у других Ависов. Потемневшие и обескровленные лица напоминали безыскусные маски, выполненные неумелым подмастерьем, резко контрастируя с болью и ужасом, застывшими в приоткрытых голубых глазах. Их руки лежали по направлению друг к другу, пока Наги наслаждались нежной плотью юношей, чавкая в тиши общей могилы, когда-то служившей гостиной уважаемого дома…

Ни один из них не подходил для моей цели. Замирая от вида чудовищ, уничтоживших мою семью, я переступил через распростертые тела, отыскивая малейшие клочки пространства, чтобы неуверенно поставить ногу. Я лучше откушу собственную конечность, чем позволю нам соприкоснуться.