– Господи, услышь народ свой, который взывает к тебе…
Ив молча наблюдала, как гроб Кейт Блэкуэлл опускают в землю. Брэд Роджерс, заместитель Кейт в течение тридцати лет, подавил рыдание. Сам глубокий старик, с белыми и тонкими, как слой февральского снега, волосами, Брэд был почти сломлен смертью Кейт, которую тайно любил все эти годы. Вот только она так и не ответила на его любовь.
«Какая она крошечная!» – изумленно подумала Ив, когда маленький деревянный ящик исчез в глубине могилы. Кейт Блэкуэлл, при жизни казавшаяся едва ли не великаншей, которую боялись президенты и короли, в смерти выглядела высохшей и почти ничтожной.
«Не слишком сытный пир для червей твоего любимого Дарк-Харбора, не так ли, бабуля?..»
Много лет подряд Кейт Блэкуэлл была Немезидой Ив. Она сделала все, чтобы помешать своей преступной внучке достичь единственной в жизни цели: получить контроль над семейной компанией, могущественной «Крюгер-Брент».
Но Кейт Блэкуэлл больше нет.
– Даруй ей вечный покой, о Господи, и пусть бесконечный свет сияет над ней.
«Скатертью дорога, злобная старая ведьма. Надеюсь, ты сгниешь в аду!»
– Да покоится она с миром.
Дэнни Коретти обескураженно рассматривал лежавшие перед ним негативы. Спина после сегодняшнего утра все еще чертовски болела, а теперь, кажется, начиналась и мигрень.
– Раздобыл что-нибудь?
В голосе приятеля звучали фальшиво-оптимистичные нотки, хотя он прекрасно знал, чем кончилось дело.
Двести тысяч не получит никто.
Ив Блэкуэлл перехитрила всех.
Глава 2
Сестра Мэтьюз, сотрудница родильного отделения нью-йоркского медицинского центра «Маунт Синай», исподтишка наблюдала, как красивый мужчина средних лет впервые берет на руки новорожденного ребенка.
Он неотрывно смотрел на малышку, безразличный ко всему окружающему. Сестра потихоньку вздохнула.
Наверное, любуется своей милой дочуркой…
Приятно пухленькая, с круглым открытым лицом и вечной улыбкой наготове, подчеркивавшей веера морщинок вокруг глаз, она, более десяти лет проработавшая акушеркой, видела подобные моменты тысячи раз, – и сотни раз именно в этой комнате. Потрясенные папаши, с глазами, горящими чистейшей любовью. Любовью, которую им выпало счастье познать в этой жизни. Подобные минуты с лихвой окупали все недостатки работы акушерки: многочасовые смены, скудное жалованье, снисходительные взгляды врачей-акушеров, считавших себя богами лишь потому, что им посчастливилось иметь не только дипломы, но и пенисы. Окупали редкие моменты трагедий, случавшихся в родильном отделении.
Отец осторожно провел пальцем по щеке дочери. Сестра Мэтьюз решила, что он очень красив: высокий, широкоплечий брюнет. Прямо классический киногерой. Именно такие ей нравились.
Она покраснела.
Что это ей в голову взбрело? Она не имеет права думать о чем-то подобном. Особенно в такие минуты!
– Иисусе! Она так похожа на мать, – пробормотал мужчина.
И это чистая правда. Полупрозрачная кожа малышки имела тот же самый нежный персиковый оттенок, как у девушки, в которую он влюбился много лет назад. И большие пытливые глаза оттенка предрассветного тумана, поднимающегося от океанской глади. Даже подбородок с ямочкой тоже унаследован от матери. На какое-то мгновение отцовское сердце наполнилось радостью при виде девочки. На губах заиграла невольная улыбка.
Его дочь. Их дочь. Такая крошечная. Такая красивая. Само совершенство.
Но тут он увидел собственные, залитые кровью руки.
И пронзительно закричал.
Когда сегодня утром они ехали в больницу, Алекс была вне себя от волнения.
– Представляешь, всего через несколько коротких часов она будет с нами!
Она так и не переодела пижаму. Длинные светлые волосы были спутаны после крепкого сна, но Питеру казалось, что от нее исходит свет. На лице играла улыбка шириной с туннель Линкольна [3], а если она и нервничала, то это было совсем незаметно.
– Наконец-то мы ее увидим!
– Или его.
Питер крепко сжал руку жены.
– Не-а! Ни в коем случае. Это девочка. Я точно знаю.
Она проснулась в шесть утра от довольно легких схваток и настояла на том, чтобы подождать еще два часа, прежде чем разрешила мужу отвезти ее в «Маунт Синай». Два часа, в течение которых Питер Темплтон шестнадцать раз поднялся и спустился по лестнице их роскошного особняка в Уэст-Виллидж, выпил четыре чашки кофе, от которого во рту было горько, сжег три тоста и накричал на сына Роберта за то, что тот проспал школу, прежде чем экономка успела напомнить, что сейчас середина июля и каникулы начались пять недель назад…
Даже в больнице Питер суетился вокруг жены, как мать-наседка.
– Что тебе принести? Нагретое полотенце?
– Я в порядке, милый.
– Воды?
– Нет, спасибо.
– Колотого льда?
– Питер…
– Как насчет музыки для медитаций, которую ты всегда слушаешь? Она ведь успокаивает, верно? Я могу добежать до машины и взять кассету.
Алекс рассмеялась. Сама она была на удивление спокойна.
– По-моему, ты нуждаешься в музыке куда больше меня. Послушай, дорогой, попытайся расслабиться. Я рожаю. Женщины делают это каждый день. Все будет прекрасно.
Все будет прекрасно…
Первые проблемы начались примерно час спустя. Взглянув на один из мониторов, акушерка озабоченно нахмурилась. Ровную зеленую линию исказили острые зубцы.
– Доктор Темплтон, отойдите, пожалуйста.
Питер отчаянно пытался прочитать что-то по лицу женщины, словно нервный пассажир, следящий за стюардессой, когда самолет попал в зону турбулентности… по-прежнему ли она улыбается и раздает джин с тоником? Ведь никто не погибнет, правда?
Но из сестры Мэттьюз получился бы первоклассный игрок в покер. Лицо ее оставалось непроницаемым. Уверенно передвигаясь по комнате, она растянула губы в профессиональной улыбке, предназначенной Алекс, резко кивнула санитару, давая знать, что пора бежать за доктором Фарраром, и немедленно отвернулась.
– Что?! Что случилось?!
Питер старался не выказать паники. Не дай Бог, Алекс что-то поймет! Ее мать умерла, рожая близнецов, и этот обрывок семейной истории неизменно ужасал Питера. Он так любил Александру! Если с ней что-то случится…
– У вашей жены немного повышено давление, доктор Темплтон. Но на этом этапе нет причин волноваться. Я попросила доктора Фаррара прийти и оценить ситуацию.
Впервые за все это время лицо Александры затуманилось тревогой.
– А малышка? С ней все хорошо? Или…
Типичная Алекс. Ни единой мысли о себе. Только о ребенке. Точно так же все было с Робертом. Прошло десять лет со дня рождения сына, и все это время он был для матери центром вселенной. Будь Питер другим, менее благородным, менее великодушным человеком, он наверняка бы возревновал. Но отношения между матерью и сыном наполняли его искренней радостью и таким восторгом, что временами он едва сдерживался.
Невозможно вообразить более преданную, обожающую и самоотверженную мать, чем Александра! Питер никогда не забудет тот день, когда Роберт слег с тяжелой формой ветрянки. Ему было пять лет, и Алекс просидела у его постели сорок восемь часов, ухаживая за сыном и настолько поглощенная его состоянием, что не выпила и глотка воды. Вернувшись домой с работы, Питер застал ее на полу в глубоком обмороке. Она была настолько обезвожена, что пришлось везти ее в больницу и ставить капельницы.
Голос акушерки вернул его в настоящее. Питер от неожиданности вздрогнул.
– С ребенком все в порядке, миссис Темплтон. В самом худшем случае мы ускорим роды и сделаем кесарево.
Алекс побелела.
– Кесарево?!
– Постарайтесь не волноваться. Возможно, до этого не дойдет. Пока что сердце бьется идеально. Ваш ребенок силен, как бык.
Сестра Мэтьюз даже рискнула улыбнуться.
Питер будет помнить эту улыбку, пока жив. Последний кусочек его прежней, счастливой жизни.