Это хорошо. Значит, будет шанс поспать пару часов перед лекциями, закрывшись в одной из пустых палат. Габи поспешила в раздевалку, оставляя за собой на идеально белой плитке пола мокрые следы от обуви.

В нос тут же ударил этот непередаваемый запах больницы, вызывающий мысли о бренности жизни. Запах лекарств, хлорки и ещё чего-то. Может страха? А может быть запах надежды? Габи знала, что это пахнет обыкновенный фенол — сильный антисептик, которым дезинфицируют помещения. А в процедурном кабинете частенько витал запах спирта. Больничная атмосфера засасывала с самого порога. И каждый раз, переступая этот порог, Габриэлла чувствовала ответственность, что камнем ложится на её плечи. И этот груз уже был для неё привычной ношей. Да разве у врачей бывает по-другому? Выбрав этот путь нужно привыкать не только к ответственности за чужие жизни, но и к тому, что чем-то придется жертвовать, во благо работы. Например, сном. Или личной жизнью.

Из головы у Габи никак не шёл тот мужчина, что спас её несколько минут назад. Что с ним? Когда она убегала, то не рискнула обернуться. Но она отчетливо слышала звуки борьбы. И у одного из негодяев был в руке нож.

Габриэлла похолодела от нехорошего предчувствия. Она очень переживала за мужчину в плаще. Успела ли полиция? Всё ли с этим человеком хорошо?

Одевшись в форму медицинского персонала — голубые брюки и рубашку, а затем в белоснежный халат, Габи направилась на второй этаж, проверить, как обстоят дела у больных. Она, конечно же не главный врач, чтобы делать обход с историями болезней, но поздороваться с теми кто ещё не спит ей очень хотелось. И навестить дедушку, разумеется.

В его палату она зашла напоследок. Дедушка не спал, он пролистывал какой-то географический журнал, где в горной реке крупным планом был заснят разбившийся самолёт без крыла. Габи невольно отметила, как дедушка изменился за последние дни. Кожа у него пожелтела, из рук пропала былая сила, глаза утратили живой блеск. На больничной койке лежал слабый больной старик.

— Сегодня ты лучше выглядишь, — соврала Габриэлла. — Как ты?

— Элла! — Дедушка всегда так её называл. — Неужели уже настал вечер?

— Уже ночь. И у меня началось дежурство. — Девушка аккуратно присела на край его кровати и погладила по слабой морщинистой руке.

— Как быстро летят часы. — Том вздохнул, и вымученно улыбнулся. — Мне назначили дату операции, знаешь Элла? Скоро это уже закончится. Скоро всё, наконец, решится.

— Я знаю, дедушка. Всё будет хорошо. — Габи снова взяла его за руку. Пальцы у старика были ледяными и влажными. Плохой признак. — Тебя немного подлечат за эти дни, потом прооперируют. Доктор Дуглас обещал, что сам лично проведёт операцию на твоем сердце. Ты же знаешь, какой он блестящий хирург. Скоро ты поправишься. Я в этом уверена. — Снова маленькая ложь. Даже, если её дедушка и поправится, то это будет не скоро. На восстановление потребуются месяцы. Но разве она могла сейчас сказать что-то другое? У дедушки должна быть вера в выздоровление, иначе тогда вообще не будет шансов.

Том Бартон молчал. По его потухшему взгляду Габи легко могла прочесть грустные мысли, что плескались в его глазах, и вот-вот готовы были перемахнуть через край, превращаясь в солёные слёзы. Она и сама не очень-то верила в успех операции. Вчера доктор Дуглас ей сказал, что шансов практически нет. И если самый лучший хирург больницы говорит ей это, то у Габриэллы не было оснований ему не доверять. Но ведь надежда умирает последней…

— Ты поправишься, — как можно уверенней произнесла она. — Ты ведь не бросишь меня одну. Значит, выбора у тебя нет. Придется поправляться. И побыстрее, дедушка. А то, когда я возвращаюсь с колледжа, дома меня ждет пустой холодильник. Я ужасно соскучилась по твоим сырникам, и запеканке с грибами. Ты скоро поправишься, я знаю, — Габи посмотрела дедушке прямо в глаза и задорно подмигнула. Если ты не можешь смотреть пациенту в глаза, и оптимистично лгать, значит, ты выбрал не ту профессию, учили в их колледже. Но врать куда сложнее, если пациент — это твой любимый дедушка.

Том поверил ей и искренне улыбнулся.

— Так и знал, что тебе что-то от меня надо. — Он слабо сжал её пальцы своими, иссохшими. — А твоя мать? Она не звонила?

Габи отрицательно покачала головой. Мать бросила её ещё ребёнком, сразу после смерти отца. Сейчас у мамы новая семья, муж, дети. И с Габриэллой она созванивалась в лучшем случае раз в год. Иногда реже.

— Ты должна связаться с ней, — настойчиво проговорил дедушка. — Так я буду спокоен. Зная, что ты не останешься одна, если что.

— Этого «если что» не произойдет. — Теперь Габи сказала это уверенно. — Я сделаю всё, что смогу, чтобы ты быстрее поправился. И летом мы поедем с тобой отдохнуть в Шотландию. Как и мечтали. Помнишь? Посмотрим места, где прошло твоё детство. Побродим по улочкам Эдинбурга.

Том грустно посмотрел на неё. В его угасшем взгляде не было видно надежды, там тлела печаль вперемешку с безысходностью. И пускало корни смирение со своей судьбой.

— Да, мы так и поступим, — слабо сказал он. — Но, ты всё же позвони матери, Элла.

Габриэлла улыбнулась, чётко понимая, что ни при каких обстоятельствах никогда не позвонит той, что однажды уже от неё отказалась. Габи не маленький ребёнок. Ей не нужна ни опека, ни чья либо помощь. Ей уже девятнадцать. Есть две работы, учеба. Чёткий жизненный план. И матери в этом плане нет. И не будет. Габи не злилась на неё, не таила в душе ненависти или неприязни. Просто не хотелось навязываться той, кто не ищет твоего общества.

— Я побегу, дедушка. — Она поднялась с края постели, рукой расправляя складки на голубой простыни. — Поспи, уже очень поздно. Я ещё зайду к тебе с утра и поставлю капельницу с витаминами. А потом побегу на лекции. А ты отдыхай. Набирайся сил перед операцией.

Габриэлла расположилась в медсестринской и начала перебирать новые поступившие на их клинику лекарства. Раскладывала в специальные ящики шприцы, капельницы, разные бутылочки и таблетки. Всё по строгому бланку. Ещё нужно приготовить холодушки, специальные формы со льдом, и разместить их в морозильной камере, чтобы были впрок. Они всегда нужны больным после операции. Лёд уменьшает отечность и синяки, сжимая кровеносные сосуды. Потом нужно ещё раз пройтись по второму этажу и проверить всех пациентов. Обязательный ночной обход — вдруг кому-то стало хуже. А после этих дел, если ничего срочного не приключится, то Габи позволит себе вздремнуть в пустой палате.

Если получится. Её мысли то и дело возвращались к происшествию в тёмном дворе. Страх потихоньку проходил, руки её больше не дрожали. Боже, пусть с тем мужчиной ничего не случится! Она снова и снова прокручивала в голове произошедшие события. Завтра после занятий нужно сходить в полицию и обязательно дать показания, тем более кое-какие приметы у напавших на неё мужчин она запомнила. И заодно нужно будет узнать про её спасителя. Габи чётко запомнила его глаза, блеснувшие сталью, когда он сказал, чтобы она ушла оттуда. Девушка почувствовала, как всё тело у неё покрылось мурашками. И это от одного воспоминания о его глазах и хрипловатом голосе. Наверное, у неё нервный срыв. Нужно принять что-то успокоительное.

— О, вот ты где, — в медсестринскую зашла ещё одна женщина в белом халате. Сюзанна. — А ты неплохо устроилась, да Габи? Присматриваешь за собственным дедом, и тебе ещё за это платят деньги. Отлично живёшь! Умница, девочка.

Габриэлла промолчала. Да и что толку что-то говорить. Сюзанна невзлюбила её с первого дня. И с каждым разом всё больше и больше проявляла к ней свои негативные чувства. Только не понятно почему. Делить то им нечего…

В динамике, что был в их кабинете для медсестер под самым потолком, раздалось потрескивание и кряхтение. Затем искажённый приёмником голос диспетчера объявил:

— Девочки, к нам мчится скорая. Приблизительное время ожидания — три минуты. Судя по их словам, там мужчина с колото-резаными ранами в области живота и с большой кровопотерей. Нужна ещё одна медсестра, чтобы ассистировать хирургу.