– Можешь идти с нами, – сказал чернокожий, – но отныне прислуживать тебе никто не станет.

– Вы обязаны остаться, – повысила голос рассерженная девушка. – Я вас наняла до конца маршрута. Бросьте тюки и ждите, пока я сама не прикажу выступать.

Видя, что люди не торопятся ей подчиняться, девушка схватилась за револьвер. Но тут вмешался Голато, подошедший к ней вплотную в сопровождении нескольких воинов с ружьями наизготовку.

– Помалкивай, белая сука, – гаркнул он, – и проваливай к себе в палатку. Мы уходим домой. Будь ты поласковей с Голато, этого бы не случилось, но я тебя проучу. Станешь мешать нам, мои воины тебя прикончат. Можешь пойти с нами, но командовать не будешь. Теперь я главный!

– С вами не пойду, а если бросите меня здесь, то вам известно, что вас ждет, если я доберусь до станции и сообщу обо всем управляющему.

– Никуда ты не доберешься, – ухмыльнулся Голато.

Обернувшись к стоявшим в ожидании носильщикам, он дал знак трогаться.

С замиранием сердца глядела девушка вслед отряду, покидавшему стоянку, пока он не скрылся в лесу. Она могла бы последовать за ними, но этого не позволяла ей сделать врожденная гордость, основа ее характера. Кроме того, рассудком она понимала, что ей будет далеко не безопасно среди распоясавшегося мятежного сброда, главарь которого представляет для нее лично наибольшую угрозу.

Решимость достичь цели не угасла в душе девушки даже после того, как она осознала всю безнадежность своей затеи. Возможно, ею двигало не что иное, как простое упрямство, однако же именно оно помогало ей в осуществлении того, что она полагала своим долгом, хотя это и обрекало ее почти на верную смерть.

Она вернулась к палатке, возле которой валялся один-единственный мешок с провизией, оставленный чернокожими. Что делать? Идти дальше она не могла, возвращаться же не хотела. Был только один выход – остаться здесь, как можно надежнее обосноваться и дожидаться спасательной партии, которая, возможно, прибудет через несколько месяцев.

Девушка рассчитывала на то, что возвращение чернокожих носильщиков без нее не сможет не вызвать толков и подозрений, а когда начнется разбирательство, кто-нибудь из невежественных негров обязательно проговорится. Тогда организуют поисковую группу, если только лживый Голато не убедит их в том, что ее давно нет в живых. И все же у нее оставалась слабая надежда, за которую она будет цепляться. Если она станет так же цепляться за жизнь в течение долгого ожидания, то, возможно, в конце концов ее и спасут.

Разобрав оставленные ей продукты, девушка прикинула, что запасов должно хватить на месяц при условии строжайшей экономии. А если здесь окажется достаточно дичи и ей повезет на охоте, то провизию можно будет растянуть и подольше.

Однако не голода больше всего опасалась белая девушка, а того, что ее обнаружат враждебно настроенные туземцы. Кроме того, она очень боялась подцепить какую-нибудь смертельную тропическую болезнь, что было вполне естественно в ее положении.

Стараясь прогнать прочь подобные мысли, она решила заняться обустройством стоянки. Перенесла в палатку все свое имущество и начала строить примитивное ограждение для защиты от ночных визитеров. Работа была тяжелой, и девушке приходилось часто отдыхать. Во время коротких передышек она принималась делать записи в дневнике, умалчивая однако о терзавших ее тревогах и страхах, в которых не решалась признаться даже самой себе. Так проходили дни, между тем как судьба готовила ей удар куда более страшный, чем она могла вообразить.

Когда четверо в ритуальном облачении из леопардовых шкур сомкнулись вокруг Орандо, перед глазами сына вождя на миг встало изуродованное тело друга, и этом видении он разглядел собственную участь, но не дрогнул, ибо был воином, выполняющим свой долг. На него надвигались убийцы друга, враги его народа. Пусть он погибнет, в этом Орандо не сомневался, но прежде отомстит за Ниамвеги. Противник должен почувствовать ярость гнева воина-утенго.

Люди-леопарды неумолимо надвигались, и тогда Орандо метнул копье. Раздался вопль, и один из нападавших рухнул на землю, пронзенный насквозь. На счастье Орандо, законы людей-леопардов предписывали им пользоваться в схватке с неприятелем ритуальными стальными когтями, к обычному же оружию, такому, как копья и стрелы, они прибегали лишь в крайних случаях или когда имели дело с численно превосходящим противником. Жертве, предназначавшейся для их жестоких обрядов, полагалось погибнуть от когтей леопарда, иначе плоть ее не годилась для ритуала. Обезумевшие от фанатизма люди-леопарды рисковали жизнью, добывая желанные трофеи.

Поэтому у Орандо зародилась искорка надежды одолеть противников, хотя, скорее всего, это была лишь короткая отсрочка перед смертью.

Оставшиеся трое шагнули вперед, готовясь к смертельной атаке, подражая повадкам хищника, которого они олицетворяли.

В звонкой тишине замерли джунгли, словно сама природа затаила дыхание, ожидая развязки первобытной трагедии. Неожиданно сверху, с высившегося над поляной дерева раздался обезьяний крик. В тот же миг Орандо услышал позади себя какой-то шум и увидел, что двое противников, выставив когти, глядят поверх его головы. Тут же послышался крик, Орандо моментально оглянулся, и душу его захлестнула волна радости, какую испытывает человек, чудом избежавший смерти. В стальных объятиях его мушимо корчился, испуская дух, третий человек-леопард.

Орандо обратился лицом к своим врагам, как вдруг сзади раздалось грозное рычание, от которого у него волосы встали дыбом. Что еще за неведомая сила объявилась там?

Теряясь в догадках, Орандо не смел оглянуться. Все его внимание было приковано к наседавшим на него тварям. Их изогнутые стальные когти грозно растопырились, целясь в Орандо.

То, что здесь так долго описывается, на деле заняло всего несколько секунд. Пронзительный крик слился с рычанием, так поразившим сына вождя, люди-леопарды подступали уже вплотную, и тут из-за спины Орандо метнулась тень и со звериным рычанием накинулась на ближайшего противника. Это был мушимо. Чернокожего воина прошиб озноб, когда он сообразил, что рычит не кто иной, как его мушимо. Но если Орандо пришел в смятение, то его противник, только что наступавший на него, напугался так сильно, что повернулся и бросился наутек, оставив своего соплеменника на произвол судьбы.

Теперь Орандо никто не угрожал, и он поспешил на помощь мушимо, который боролся с молодым рослым человеком-леопардом. Однако оказалось, что мушимо не нуждается в помощи Орандо. Зажав одной рукой, словно клещами, вооруженные когтями руки противника, мушимо другой вцепился ему в горло. Человек-леопард судорожно сопротивлялся, пока постепенно не стал затихать, и наконец бессильно обмяк. Белый гигант отшвырнул мертвое тело в сторону, минуту-другую разглядывал свою жертву, затем подошел и механически, по привычке, поставил ногу на бездыханное тело.

Перевоплощение, произошедшее с ним, было мгновенным и потрясающим. С волевого лица белого гиганта моментально сошло выражение неуверенности и сомнения, сменившись выражением торжествующего животного ликования. Затем, воздев лицо к небу, мушимо издал такой жуткий крик, что Орандо едва не сел на землю.

Воин-утенго и прежде слыхал подобный крик далеко в лесной чаще, и он знал, что так кричит самец обезьяны, одержавший победу. Но почему этот звериный крик издает его мушимо? Загадка эта озадачила Орандо так же сильно, как и сам факт материализации его пра-пра-прадеда.

В том, что мушимо существуют, юноша ни на секунду не сомневался. У каждого человека есть свой мушимо, которого люди наделяют определенными чертами, свойственными им же. Но еще ни разу Орандо не доводилось слышать о том, что мушимо может рычать, словно лев, или же кричать, точно самец обезьяны. Орандо был поставлен в тупик и страшно обеспокоен.

А вдруг его мушимо является одновременно мушимо какого-нибудь мертвого льва или мертвой обезьяны? Если это правда, то не получится ли так, что под влиянием духа льва либо обезьяны, а не духа предка Орандо, мушимо вместо блага принесет несчастье?