Лейтенант Данбер уставился на грязную форму майора.

— Да, сэр. Как я доберусь туда?

— Ты думаешь, я не знаю? — Тон майора был резок.

— Нет, сэр. Это то, чего я не знаю.

Майор откинулся на стуле, засунул обе руки в ширинку и самодовольно улыбнулся:

— Я в хорошем настроении и пропускаю мимо ушей твои слова. Фургон загружен товарами, присланными недавно. Найди крестьянина, который называет себя Тиммонсом, и езжай с ним. — Он ткнул пальцем в листок бумаги, который лейтенант Данбер держал в руках. — Моя печать гарантирует тебе безопасное продвижение на сто пятьдесят миль.

С самого начала своей карьеры Данбер хорошо усвоил, что не следует задавать офицерам вопросы, касающиеся их приказов. Он отдал честь и коротко произнес: «Есть, сэр!», повернулся на каблуках и вышел. Он нашел Тиммонса, бросился на станцию забрать из конюшни Киско и оставил Форт Хэйс в течении получаса.

Сейчас, когда он смотрел на листок с приказом после сотни миль, оставленных позади, он думал о том, что все будет нормально. Все выйдет как надо.

Данбер почувствовал, как фургон стал замедлять движение. Тиммонс пристально смотрел на что-то, скрытое высокой травой близко от того места, где они решили сделать привал.

— Посмотри вон там, — Тиммонс кивнул головой в ту сторону.

Что-то белое лежало в траве не далее, чем в двадцати футах от фургона, и оба мужчины соскочили с повозки, чтобы подойти поближе.

Это был человеческий скелет, кости четко выделялись на траве своей белизной, череп уставился пустыми глазницами в небо.

Лейтенант Данбер опустился на колени рядом с костями. Трава проросла сквозь ребра и кости грудной клетки. А стрелы, около двух десятков, торчали наружу вверх как иглы из диванной подушки. Данбер выдернул одну из земли и, повертев в руках, осмотрел ее со всех сторон.

Когда лейтенант провел пальцами вдоль стрелы, Тиммонс хихикнул ему через плечо:

— Кто-то вернулся на восток и бродит здесь… Почему он не пишет?

II

В тот вечер дождь лил как из ведра. Но ливень вдруг ослабел, как это обычно бывает с летними грозами. Кажется, погода меняется и скачет, как ни в какое другое время года. Два путешественника удобно устроились и уснули под уютным, закрытым со всех сторон фургоном.

Прошел четвертый день, который ничем не отличался от предыдущих. Никаких происшествий. Прошел пятый день, шестой… Лейтенант Данбер был разочарован. В степи не было бизонов. Он не заметил ни одного животного. Тиммонс сказал, что большие стада иногда исчезают все сразу. Они покидают степь вместе. И еще он сказал, что не стоит беспокоиться из-за этого, потому что если бы бизоны и попались вдруг им на глаза, они могли бы быть тощими, как саранча.

Путешественники также не встретили ни одного индейца, и Тиммонс не мог найти этому объяснения. Он сказал, что если они когда-либо и увидят еще одного индейца, то это будет очень скоро, но что намного лучше для них сейчас не быть преследуемыми ворами и нищими.

К седьмому дню Данбер уже слушал Тиммонса только наполовину.

Когда они плелись последние мили, лейтенант все больше и больше думал о том как он прибудет на свой пост.

III

Капитан Каргилл покусывал губы и теребил что-то языком внутри рта, его глаза останавливались в одной точке, когда он концентрировался на чем-то. Луч прозрения на его лице сменился недовольным взглядом.

— Еще один потерян, — вслух пробормотал он. — Проклятие!

В удрученном состоянии капитан взглянул сначала на одну стену своей сырой комнаты, потом на другую. В ней абсолютно не на что было смотреть. Помещение было похоже на тюремную камеру.

— Комната, — подумал он с сарказмом. — Чертова конура.

Каждый использовал это выражение хотя бы месяц, даже капитан. Некоторые еще дольше. Он говорил это без стыда прямо перед своими подчиненными. А они не стеснялись в выражениях перед ним. Это не было в порядке вещей, шло не изнутри, не от злобы. Просто это была маленькая отдушина, добрая шутка в кругу друзей. Это место действительно было проклятым. И это было плохое время.

Капитан Каргилл позволил своим рукам свободно упасть вдоль тела. Он сидел один в своей тусклой проклятой конуре и слушал. Снаружи было тихо, и сердце Каргилла тоже стучало тихо. При нормальных, обычных условиях воздух снаружи мог быть заполнен звуками шагов, голосов людей, идущих на смену дежурному. Но никто не дежурил уже много дней. Даже обычные работы по Форту были заброшены. И капитан ничего не мог с этим поделать. Именно это его унижало.

Он слышал ужасающую тишину этого места и знал, что больше не может ждать. Сегодня он вынужден будет принять меры, которых он так опасался. Даже если это будет означать позор. Или окончательное разрушение его карьеры. Или самое худшее.

Он вытолкнул слово «худшее» из своих мыслей и тяжело поднялся на ноги. Идя к дверям, он с минуту в рассеянности теребил пуговицу на мундире. Пуговица оторвалась, оставив на мундире кусок нити, и покатилась по полу. Каргилл не собирался искать ее. Все равно ему нечем было бы ее пришить.

Когда капитан вышел на улицу под слепящие лучи солнца, он представил один единственный раз: фургон из Форта Хэйс благополучно добрался и стоит сейчас здесь, во дворе.

Но фургона не было. Только гнетущая пустота, это больное место на земле, которое не заслуживало даже названия.

Форт Сэдрик.

Капитан Каргилл, стоя на пороге, оглянулся и посмотрел на свою дерновую, покрытую плесенью каморку. Он стоял с непокрытой головой, немытый уже две недели, и имел в запасе один-единственный шанс.

Легкий кораль неподалеку пустовал, но еще недавно он был пристанищем для пятидесяти лошадей. За два с половиной месяца кони были украдены, возвращены на место и снова угнаны. Дакоты всегда помогали каждый себе и друг другу.

Глаза капитана скользнули по степи и остановились на ветхом строении прямо через дорогу. Кроме этого, его собственная, богом проклятая конура была единственным предметом, попадающимся на глаза в Форте Сэдрик.

Это была поганая работа с самого начала. Никто не умел работать с дерном, и, когда соорудили эти хижины и они простояли две недели, большая часть крыши завалилась. Одна из стен осела так сильно, что казалось невозможным то, что она все еще держится. В любой момент все сооружение могло рухнуть.

«Наплевать», — подумал капитан Каргилл, подавляя зевок.

Склад продовольствия был пуст. Он пустовал сейчас, ожидая лучших времен. Его содержимое составляли остатки черствых крекеров и то, что люди капитана могли подстрелить в прерии. Большей частью это были кролики и мелкая птица. Капитан желал от всей души, чтобы скорее вернулись бизоны. Сейчас даже вкус их почек неотступно преследовал капитана, вставая комком в горле. Каргилл скривил губы и поборол неожиданно навернувшиеся на глаза слезы.

Им всем нечего было есть.

Капитан прошел через двор пятьдесят ярдов по голой земле к краю отвесного берега, на котором располагался Форт Сэдрик, и посмотрел вниз, на широкую реку, бесшумно несущую свои воды в ста футах под ним.

Многослойное разнообразие дряни составляло ее берега, и даже без помощи недавно призванных на службу солдат тяжелый запах отходов человека доносился до ноздрей капитана. Человеческие отбросы, смешанные с чем-то еще, гнили внизу.

Пристальным взглядом Каргилл обводил главный склон утеса, когда вдруг двое человек появились у одной из двадцати спящих дыр, высеченных на склоне, как рябь на лице переболевшего оспой. Грязная пара стояла, мигая от яркого солнечного света. Они угрюмо уставились на капитана, но сделали вид, что не замечают его. То же самое сделал и Каргилл. Солдаты нырнули обратно в свои норы, будто взгляд капитана заставил их сделать это, оставив командира одиноко стоять на вершине утеса.

Он думал о маленькой делегации, состоящей из его солдат, которая была послана к нему в хижину из дерна восемь дней назад. Их появление было естественно. И оно действительно было необходимо. Но капитан решил пойти против их предложения. Он все еще надеялся, что фургон будет. Он чувствовал, что это его долг — надеяться на прибытие фургона.