– А веточки орешника? – спросила я.

– Это для потомства, – сказала она, внезапно посерьезнев.

Бедняжка Фели, подумала я. В этот самый момент она наверху в одиночестве давит прыщи и рассматривает себя в ручное серебряное зеркальце, даже не подозревая, что на кухне повариха определяет ее будущее. Я чуть не испытала приступ жалости к сестре.

– Хватит, больше не надоедай мне вопросами, – сказала миссис Мюллет. – Мне надо испечь еще четыре коржа и приготовить вам всем обед.

– А для чего боярышник? – спросила я, уже зная ответ. Некоторые люди, но не я, верят, что ягоды и цветки боярышника хранят в своем аромате запах великой лондонской чумы. Но я со своим научным складом ума совершенно точно знаю, что плоды этого кустарника содержат значительное количество триметиламина – химического вещества, пахнущего разложением.

– Не важно, – ответила миссис Мюллет. – Не задавай вопросов, и я не буду тебе лгать.

Это ее стандартный ответ на любой вопрос, который имеет отношение к пестикам и тычинкам.

– Спасибо, миссис Мюллет, – жизнерадостно поблагодарила я. – Так я и думала.

И я выскользнула из кухни, пока она не швырнула в меня печеньем.

Как бы то ни было, свадьба – это… скажем так… интересно.

Несмотря на осень, Святой Танкред был украшен экзотическими цветами – ранними нарциссами, гвоздиками и львиным зевом, присланными по такому случаю крестным отцом Фели и близким другом покойного отца Банни Спирлингом с островов Силли. Фели попросила Банни сопровождать ее к алтарю.

– Сопроводил бы он тебя куда-нибудь навсегда, – заметила я, когда она сообщила мне новость.

– Умолкни, гноящаяся киста! – парировала Фели. – С чего ты взяла, что это не навсегда? Может, ты больше никогда меня не увидишь.

– О, ты вернешься, – ответила я. – В жизни есть две вещи, которые всегда возвращаются, – замужняя сестра и вонь из туалета. Откровенно говоря, я предпочитаю вонь.

Я бросила косой взгляд на Дитера, давая ему понять, что не питаю к нему недобрых чувств. Хороший парень, он и так уже наказан тем, что женится на сущей ведьме.

Однако вернемся к свадьбе…

В последнюю минуту возникла паника, потому что за десять минут до назначенного времени оказалось, что шафер Дитера до сих пор не появился.

– Он придет, – сказал Дитер. – Реджи – честный человек.

– Как Брут? – выстрелила Даффи. Временами она включает свой речевой аппарат, не задействуя мозг.

Реджи Молд – британский пилот, который сбил самолет Дитера, из-за чего после войны Дитер остался в Англии. С тех пор они сдружились и, как все летчики, чувствовали себя частью воздушного братства.

Дитер отвел меня и Даффи в сторону.

– Не удивляйтесь, когда увидите Реджи. Он член клуба морских свинок.

Мы непонимающе уставились на Дитера.

– После того как Реджи сбил меня, его самолет загорелся и упал в Ла-Манш. Реджи получил сильные ожоги. Он провел много времени в госпитале королевы Виктории. Вероятно, вы читали о нем.

Мы покачали головами.

– Доктор МакИндо творил чудеса с пересадкой кожи. – Он нахмурился и добавил: – Но тем не менее…

И Дитер о чем-то задумался.

– Не надо его разглядывать, – уловила я его мысль.

Дитер радостно улыбнулся.

– Именно. А вот и он.

У калитки с пыхтением затормозил древний зеленый MG. Из салона осторожно выбрался молодой человек и медленно двинулся к нам по церковному двору.

– Талли-хо! – воскликнул он, завидев Дитера.

– Хорридо! – завопил в ответ Дитер.

Я вспомнила, как Дитер рассказывал мне, что Святой Хорридус – покровитель охотников и военных летчиков.

Мужчины обнялись и похлопали друг друга по спине, и я обратила внимание, что Дитер сделал это осторожно.

– Я думал, что покончил с тобой, когда ты первый раз попался мне на глаза, – рассмеялся Реджи. – Но теперь я вернулся, чтобы закончить работенку.

Дитер вежливо засмеялся, как он научился делать с тех пор, как встретил мою сестру.

– Я бы хотел познакомить тебя со своими свояченицами.

Я порадовалась, что он не сказал «будущей».

Хотя меня предупредили, но, когда Реджи повернулся, у меня перехватило дыхание.

Его лицо представляло собой жуткую неподвижную маску из сухой сморщенной бумаги, как будто кто-то покрыл его кожу слоем папье-маше и раскрасил ее красным и белым. Рот – круглая черная дыра.

Только глаза в темных глубоких глазницах жили и лукаво сверкали.

– Очарован, – прокаркал Реджи. Его голос был голосом человека, вдыхавшего огонь. – Вы специалист по Шекспиру, – обратился он к Даффи, протягивая руку.

– Что ж, не совсем, – заговорила она, но Реджи уже повернулся ко мне.

– А вы эксперт по ядам, Флавия. Мы должны поболтать, перед тем как я улечу. – И его голос превратился в жуткое змеиное шипение, от которого кровь свернулась в жилах. – У меня есть зловещие планы в отношении некоторых малозначительных врагов.

Больше ему ничего не надо было говорить. Он покорил мое сердце.

– Волшебник. – Я заулыбалась во весь рот. Это было единственное слово из жаргона военно-воздушных королевских сил, которые я смогла вспомнить.

Потом Дитер представил Реджи тетушке Фелисити, которая, предложив ему сигарету, начала рассказывать сомнительную армейскую шуточку, весьма меня шокировавшую. Но, насколько я поняла, это должно было помочь Реджи почувствовать себя в своей тарелке и дать ему понять, что они с тетушкой – братья по оружию.

Родители Дитера прилетели на свадьбу из Германии. Его отец-издатель и мать-археолог стояли в одиночестве у входа в церковь слишком экзотичные, чтобы жители Бишоп-Лейси могли легко включить их в свои разговоры.

– Дитер, должно быть, научился петь в двадцати тысячах футов над землей, – сказала я.

Они непонимающе уставились на меня.

– У ангелов, – объяснила я, и они от души рассмеялись.

– Мы подумали, что потеряли его из-за Англии, – призналась мать Дитера. – Приятно знать, что кто-то нашел его.

Не уверена, что я точно поняла, что она имела в виду, но мы стояли рядом и светились улыбками.

– Погода в Англии осенью очень похожа на нашу, – заметил отец Дитера, взмахнув рукой. Был чудесный день.

– Да, – сказала я, не имея достаточного международного опыта, чтобы составить свое мнение. – Вы уже бывали здесь?

– О да, – ответил отец Дитера. – Мы с женой сдавали экзамены на бакалавра гуманитарных наук в Оксфорде.

И тут я умолкла.

Тем временем Дитер и Реджи Молд, прогуливаясь среди могил и активно размахивая руками, погрузились в оживленную беседу.

– Давайте пойдем внутрь, – предложила я. – Фели подумает, что мы ее бросили.

И так все началось.

Церковь – замечательное место для свадьбы. В окружении легионов мертвецов, чьи безмолвные кости служат свидетелями всех обещаний у алтаря – данных и нарушенных.

Они все мертвы до единого, даже человек, придумавший правило, что нельзя ставить локти на обеденный стол. Большинство из них принесли свои обеты у этого самого алтаря, и каждый из них со временем превратился в желе… а потом в пыль.

Как однажды сказала Даффи, латинское слово carnarium означает одновременно кладбище и кладовую, что говорит о том, что римляне были разумными ребятами. Функция кладбища – и в некоторой степени церкви тоже – переваривать мертвых. Нет смысла притворяться, что это не так.

После шокирующей чревовещательной выходки Ундины церемония шла относительно гладко. Фели, хоть мне и больно это говорить, была великолепна в свадебном платье, принадлежавшем нашей покойной матери Харриет. Я вздрогнула.

Когда все нужные слова были сказаны, обмен кольцами и клятвами произошел и подписи были поставлены в приходском журнале, викарий Дэнвин Ричардсон поднял руку, давая знак всем оставаться на местах.

– Перед тем как выйти из церкви навстречу новой супружеской жизни, мистер и миссис Шранц, – произнес он, – приготовили маленький подарок в благодарность каждому из вас. Всем, кто прибыл издалека или из ближних мест, чтобы разделить вместе с ними этот счастливый день.