…Я затеял генеральную уборку. Ненавижу это мероприятие всеми фибрами своей несчастной душонки, но, кажется, начал понимать, почему после скандала с отцом мать всегда бралась за швабру и веник – это отвлекает. Позволяет не думать.

Белобрысый вернулся поздно вечером, когда кристальным блеском сияла не только квартира, но даже приобретший золотистый оттенок шерстки Хулимяу. Кудабля в кои-то веки не спешила встречать любимого хозяина, потому что пряталась на шкафу от меня, невесть чего решившего искупать и без того чистую кису.

- Ты пришел, - ляпнул я. Ну а как было не ляпнуть, когда я думал, что хуй я его больше увижу? А он вот он, стоит передо мной, какой-то весь взъерошенный, растерянный, глаза слезятся. И я не хочу знать, куда делась его футболка - олимпийка надета на голое тело.

- Я в душ. Можно? – спрашивает чуть хрипловато.

Я киваю, а сам иду на кухню заваривать зеленый чай с мятой. Это очень по-пидорски, наверное, но в данной конкретной ситуации мне на это насрать, потому что Ромке, да и мне тоже, нужно было успокоиться. А чай он… ну, в общем, да.

Мой блондинчик – а мой ли? – выходит из ванной спустя минут двадцать. Кутается в махровый халат, шмыгает носом. На лице разводы от карандаша – Ромка подводит нижнее веко черным, чтобы взгляд был более выразительным и хищным. Кого другого прибил бы за эту блядскую привычку, а Ромке – можно. Ему, блять, все позволено. Я иногда думаю, что если бы он обожал наряжаться в женские платья, я бы эти самые платья ходил бы в магазин для него покупать. Кажется, я все-таки окончательно и бесповоротно на нем свихнулся.

Разливаю ароматный чай по кружкам, ставлю одну перед Ромкой, ощущая неебическое желание самому этот самый чай влить ему в глотку. Чтобы его, наконец, перестало трясти. Чтобы не видеть это виноватое выражение лица, совсем как у Куд… хотя чего это я, у моей кошки чувство вины атрофировалось за ненадобностью. А у белобрысого нет. Если бы за самый лучший стыдливый взгляд давали премию «Оскар», золотая статуэтка красовалась бы на моем кухонном столе.

- Спросишь, где я был?

Спросил бы, если бы хотел слышать ответ. Что бы я ни думал о Ромке, о ночах, которые он проводит с другими, на самом деле я всегда запрещал себе всерьез думать, что он может быть с кем-то. Старательно не замечал засосов на шее и синяков на бедрах. Я был скорее готов провозгласить белобрысого народным мстителем, по ночам охраняющим город от опасности, чем всерьез думать, что…

- Где ты был?

- Трахался.

Как коленом под дых. Больно. И как будто дышать нечем. Ожидаемая фраза, а все равно, как лезвием вдоль вен. Обманывал себя, надеялся… А злости все равно нет нихуя. Только глупое желание спросить: «А как же я, Ромка? Я же лучше собаки?».

- Я его люблю, Макс. Так, что иногда мне кажется, что я свихнусь от этого.

Знакомо.

- А я? Запасной аэродром? Пункт передержки? Почему я?

- Потому что я увидел в тебе себя. Потому что я думал, что твоей любви будет достаточно. Потому что думал, что ты будешь счастлив, если дать тебе то, что ты захочешь. Я хотел проверить.

- Проверил?

- Да. Это нихуя не работает, правда? Ты не стал счастливее?

- Думаю, после твоего признания это вообще вряд ли случится когда-либо, - выдохнул я как можно спокойнее, хотя от былого спокойствия и следа не осталось: мне хотелось кричать, крыть этого блядоватого блондина трехэтажным матом, швырять в него посудой… попросить его не бросать меня… Сука, курить хочу.

Нашарил в заднем кармане джинсов помятую пачку «Парламента» (ну вот такой я пафосный, ага) и зажигалку. Сигарета подрагивала в моих трясущихся пальцах, я никак не мог совладать с зажигалкой, пока Ромка ее не отобрал и не помог мне прикурить.

- Почему ты рассказываешь мне сейчас? – спрашиваю, не выдержав затянувшейся паузы.

- Потому что я, может, и блядь, но не чмо, - твердо произносит Рома. И за то, как он это произнес, я начинаю любить его ещё сильнее, хотя казалось бы – куда больше. На смену короткой вспышке ярости приходит непонятное чувство, похожее на жалость. Ромку хочется пожалеть, сказать, что все будет хорошо. Я определенно ебанулся в конец. Мой любовник открыто заявляет мне, что любит другого, а я почти готов его благословить и отпустить с миром.

- Ты его любишь, - повторяю я. – А он…

- А он меня – нет. Для него это просто секс. Не больше. А я – удобный мальчик для приятного времяпрепровождения.

- Он грубо с тобой обращается?

- Нет. Он… учтив и внимателен. Мастерски создает иллюзию, что ему на тебя не насрать на самом-то деле. Легко обмануться.

- А ты уверен, что у тебя это не взаимно? – усомнился я. Серьезно, как можно Ромку не любить?

- Даже если и так, он никогда не бросит жену и связывающий их бизнес. И дочь, он слишком ее любит, чтобы позволить расти ей в неполноценной семье.

- Блять, - выдохнул я. – Жена, дочь, сколько ему лет? Сорок, что ли?

- Тридцать девять.

- Да он в отцы тебе годится!

- Не тебе читать мне мораль, - огрызнулся Рома.

Я отхлебнул чая, поморщился – он давно уже остыл. И я остыл. Совершенно не хочется думать, как я выгляжу со стороны, обсуждая любовника своего любовника. Такая вдруг усталость накатила…

- Рома?

- Да?

- Пойдём спать.

- Спать? – у него вырывается истерический смешок.

- Спать, Ром, спать. Мы поговорим обо всем завтра.

Комментарий к –

Спасибо за ваши отзывы и подарки - мне очень приятно. И таки да - пусть продолжение будет:) всех люблю)

========== – ==========

Серьезного разговора с Ромкой у нас так и не вышло. Ночью его начало знобить, поднялась температура. Я сунул ему таблетку жаропонижающего и вызвал врача. «Скорая» приехала быстро, усталый врач спросил, что тут у нас, я продемонстрировал ему начавшего покашливать Ромку. Врач его осмотрел, диагностировал какие-то там воспалительные процессы и сказал, что, в принципе, моего блондина может госпитализировать, но у них полное отделение таких, так что если есть возможность остаться дома, а точнее, если есть человек, который в состоянии обеспечить должный уход, то он посоветовал бы лечиться дома. Я заверил доктора, что в состоянии обеспечить этот самый уход, если что, даже уколы могу ставить. Врач бросил на меня подозрительный взгляд, наверняка подозревая во мне наркомана, но мне было похуй на то, что он там думает. Главное, чтоб лекарства выписал, которые Ромке помогут.

Следующие три дня я от белобрысого не отходил. Наверное, я всё-таки тот ещё извращенец с покалеченной бабулей психикой, но ухаживать за больным Ромкой мне нравилось. Было в этом что-то эдакое… домашнее, уютное. Я поправлял белобрысому одеяло, отпихивая нагло лезущих представителей кошачьего рода, кормил его бульоном. Прямо-таки идиллическая картинка из романтической мелодрамы, только в главных ролях два педика. И всё это время мы не разговаривали. Рома — потому что не мог, у него голос пропал. Я — потому что не хотел. Да и вообще в заботах о Ромке мне как-то совершенно не думалось о том, что он в свободное время трахается с каким-то мужиком, в которого влюблен по уши. Кажется, в психологии это называется то ли отрицанием, то ли ещё какой-то хуйней. Типа психологические механизмы защиты от блядской реальности.

***

К концу недели белобрысому стало лучше. Он всё ещё хрипел и шмыгал носом, но своё состояние оценивал как удовлетворительное. Благодарил за заботу. Как будто прощался, блять. А может, и в самом деле прощался. Если я, как распоследний мудак, думал, что он останется со мной, это ведь не означало, что он думал так же. В телефон вон всё время пялится. Ждёт, что его позовут?

Су-у-ука.

На работу я практически сбежал. Знал, если останусь дома, непременно сделаю какую-нибудь хрень. Например, начну умолять, чтобы Ромка остался. Ну, или хотя бы не забывал меня. Или хотя бы… в общем, хорошо, что ушел. Говорят, монотонная деятельность отвлекает, а что может быть более монотонным, чем ходить от столика к столику, принимая заказы?