— Он говорил, что ты вернулся, — тихо проговорила она, явно делая для этого усилие. — Принеси воды, будь добр…

— Конечно.

На кухне обнаружился пьяный Димкин отец. Он спал, положив голову на стол, рядом стояла початая бутылка водки и открытая банка рыбных консервов. Тихо, стараясь его не разбудить, налил в стакан кипяченой воды.

Привстать сама теть Наташа не могла, была слишком слаба, пришлось помогать ей напиться и принять лекарства, которые лежали на тумбочке рядом с листочком-расписанием, когда какие препараты принимать. Ей явно было неудобно просить помощи, но я успокоил ее, как мог. Опыт ухаживания за лежачими больными у меня уже был, от брезгливости я давно избавился, так что я перестелил постель, помог сменить теть Наташе сорочку и поменял памперс. Она не сопротивлялась, только все бормотала, как Диме с ней тяжело, как он устал и как бы она хотела уже уйти, чтобы не мучить его. Я только качал головой. Мне казалось, что она — единственное, что держит Димку в этом мире. Я видел тьму в его глазах. С таким долго не живут.

Измученная женщина скоро уснула, а я сгреб грязное белье и понес в ванную, где, естественно, стиральной машины уже не было, но и к стирке вручную мне было не привыкать.

Мне хотелось хоть как-то помочь Димке, хоть чем-то. У него явно не хватало времени на то, чтобы держать в порядке ещё и дом, поэтому после стирки я занялся уборкой, максимально стараясь не шуметь и надеясь, что по закону подлости сюда не явится Димкин обдолбанный брат.

Я вымыл полы, собрал в найденный пустой пакет весь мусор, вымыл посуду и поставил вариться найденную в холодильнике куриную грудку, справедливо рассудив, что горячий бульон будет полезен и Диме, и его маме, а из остатков можно будет сварить легкий суп.

— Что ты делаешь? — послышался за спиной хрипловатый голос. От неожиданности я вздрогнул, уронил ложку в кастрюлю, умудрился обжечься и несдержанно зашипел:

— Вот блядь!

Димка насмешливо хмыкнул, я, тяжело вздохнув, пояснил:

— Варю бульон.

— И почему ты делаешь это здесь?

— Тебе бы ещё полежать, Дим. Сейчас уже будет готово, я бы тебе принес.

— Может, ещё зад мне вытрешь? — сразу ощетинился он.

— Надо будет, вытру, — спокойно сказал я.

— Ладно, — он устало провел ладонью по лицу. — Спасибо за заботу, можешь идти. Мне ещё матери надо белье поменять и вообще…

— Я поменял всё, не переживай.

— Ты что, моей маме памперсы менял?

— Я умею, ты не думай, — смутился я. — Я уже ухаживал за… ну, в общем, опыт у меня есть.

— Вот уж не подумал бы, что ты такой опытный, — буркнул Димка. — А что за ведро в коридоре стоит?

— Ой, блин, я про него забыл, сейчас уберу.

Ведро с водой я опрокинул, зацепившись за что-то ногой. Грязная вода хлынула на пол, я приземлился прямо в эпицентр катастрофы и в этот раз ругнулся уже в голос, от души, не сдерживаясь. Дима сначала замер, ошеломленно глядя на это представление, а потом вдруг рассмеялся. Негромко, как будто стесняясь своего смеха, но искренне.

— И как ты дожил до своего возраста? — покачал головой он, подавая мне руку. Совсем как раньше. — Недоразумение.

— Случайно, — вдохнул я. — Надо тут теперь заново помыть, пока вода к соседям не натекла. Я быстро.

— Я сам.

— Ты лучше сам суп свари, а то там сейчас весь бульон выкипит.

— Илья, послушай…

— Мы с тобой дружим с семи лет, придурок, — твердо сказал я, глядя ему в глаза. — Ты мне дорог. Почему я не могу тебе помочь? Почему я не могу помочь лучшему другу? Ты отталкиваешь всех чужих, это понятно. Но я-то не чужой тебе, никогда им не был. И не хочу становиться.

Дима отвел взгляд, потеребил край футболки, а потом махнул рукой и буркнул:

— Хрен с тобой, золотая рыбка.

***

И сказать бы, что с того знаменательного дня все было прекрасно, да не получится. Потому что оказалось, что Димкина благосклонность — акция единоразовая и дальнейшее участие в его судьбе он будет снова очень ограничивать и мне зубами придется выгрызать возможность ему помочь. Окончательно сдался и смирился с моим присутствием в своей жизни Дима только через месяц, когда я его окончательно заеб и он понял, что прогнать меня невозможно. Думаю, на самом деле он ещё как нуждался в помощи, но природные гордость и недоверчивость не позволяли ему просить, а я вроде как свой, да ещё и сам навязываюсь, так что я, вроде как, меньшее из зол. Возможно, когда я вышвырнул из комнаты теть Наташи его обдолбанного брата, пытающегося найти лекарства, Дима понял, что пользы от меня все-таки больше, чем вреда.

Если честно, наше сближение я представлял как-то по-другому. Ну, то есть, я, конечно, не рассчитывал, что мы сразу начнем предаваться страсти во всех подходящих для этого местах, тем более, из нас двоих это я весь из себя такой влюбленный, а Димке сейчас и вовсе не до низменных страстей, но я рассчитывал, что с моим появлением Дима позволит себе хоть иногда расслабляться. Оказался неправ, в тот единственный раз, когда я в субботу позвал его в кино, он посмотрел на меня, как на идиота и больше таких предложений я не делал, я понятливый. В конце концов, на данном этапе мне было достаточно и того, что он перестал от меня бегать. Всё-таки, как не посмотри, а с моим появлением в его каждодневной жизни, все равно стало полегче. Хотя если это «полегче», то я даже представить боялся, как было раньше. Как Димка не сошел с ума ещё, как умудрялся работать, следить за отцом и братом, который все время пытался что-то стащить, ухаживать за матерью и при этом оставаться отличником. Из грузчиков меня, кстати, уволили, после того, как я, слегка переоценив свои возможности, сорвал спину. Димка тогда матерился, как заправский моряк, называл меня долбоебом и другими словами, воспевавшими скудость моего интеллектуального уровня. А я стоял и лыбился, как блаженый, потому что Димка за меня переживал. Он, кстати, когда увидел мою дебильную улыбочку запереживал всерьез, решив, что я ещё и на солнце перегрелся. Всё закончилось благополучно — спину я вылечил, а хозяин магазина, видя мое рвение, взял меня мерчендайзером. Официального оформления, конечно, не было, да и не нужно оно мне было, я и работал-то, чтобы быть ближе к Диме. Ну, и какая-никакая зарплата, на продукты хватало. Димка, конечно, был категорически против моего ещё и финансового участия в его жизни, но ругался он скорее для порядка, ни разу не попытавшись вернуть мне деньги или продукты. Так и жили.