– Все было честно. Я сам во всем виноват. Задергался, не сумел вовремя собраться… Словом, я провалился, потому что слаб.

Дед яростно фыркнул. Он сжал кулак, но через мгновение рука его безнадежно разжалась.

– В мое время никто бы не посмел сомневаться в твоем праве…

– В твое время за мою неумелость заплатили бы жизнями другие. Теперь все устроено более справедливо, я в этом уверен. – Майлз старался говорить как можно спокойнее.

– Ну что ж… – Старик смотрел в окно, ничего не видя. – Времена и вправду меняются. Барраяр изменился. Он страшно изменился, уже когда мне исполнилось двадцать – в сравнении с тем, чем был при моем рождении. А потом, между двадцатью и сорока, произошла еще одна такая же перемена. Все изменилось, все, ничего прежнего не осталось… Потом еще одна перемена, от моих сорока до теперешних восьмидесяти. Все твои сверстники – слабое, выродившееся поколение… Даже грехи у нынешних людишек какие-то разжиженные. Старые пираты времен моего отца могли бы съесть их на завтрак и переварить косточки до обеда… Ты знаешь, я ведь буду первым графом Форкосиганом за все девять поколений, которому суждено умереть в постели… – Старик умолк, вглядываясь во что-то невидимое, а потом прошептал, словно обращаясь к самому себе: – Бог мой, как я устал от перемен…

– Сэр, – мягко прервал его Майлз.

Старик живо поднял на него глаза.

– Ты не виноват, малыш. Ни в чем не виноват. Просто ты попал в колеса судьбы, как и все мы. Это же случайность, что убийца, покушавшийся на твоего отца, выбрал именно такой яд. Он ведь не целился в твою мать. А ты всегда был молодцом. Наверное, мы хотели от тебя чересчур многого. Но никто не скажет, что ты ничего не добился!

– Благодарю вас, сэр.

Молчание становилось гнетущим; в комнате было слишком жарко. Голова у Майлза болела, его подташнивало от голода и лекарств. Он неловко поднялся.

– Если позволите, сэр…

Старик махнул рукой, отпуская его.

– Да, у тебя, наверное, дела… – Он снова помолчал, потом как-то растерянно глянул на Майлза: – Что же ты собираешься делать? Все так странно… Мы всегда были форы, воины, даже когда военное искусство изменилось вместе со всем остальным…

Дед казался таким маленьким, сидя в своем глубоком кресле. Майлз из последних сил постарался улыбнуться:

– Ну, зато я могу заняться еще одним излюбленным делом аристократов. Стану светским львом. Буду знаменитым эпикурейцем и женолюбом. Наверное, это веселее, чем военная служба.

К его удивлению, дедушка поддержал шутливый тон.

– Да, я всегда завидовал этим ребятам. Так что давай, малыш… – Он улыбнулся, но Майлз почувствовал, что эта улыбка была такая же вымученная, как и его собственная. Да и могло ли быть иначе – «бездельник» всегда было в устах старика страшнейшим из ругательств. Майлз вышел. Ботари последовал за ним.

Майлз сидел сгорбившись в потрепанном кресле в маленькой гостиной их огромного старинного дома. Он положил ноги на стул и закрыл глаза. В комнату эту редко кто заходил; можно было надеяться, что здесь его оставят в покое, наедине с невеселыми мыслями. Никогда прежде он не чувствовал себя в таком тупике. Столько сил потрачено зря, а впереди пустота – и все из-за мимолетного приступа глупости и злости, малодушного страха выглядеть смешным…

Кто-то кашлянул за его спиной, и робкий голос позвал:

– Майлз…

Глаза его широко раскрылись:

– Элен! Значит, вы с мамой приехали в Форкосиган-Сюрло! Входи, входи.

Девушка присела на подлокотник другого кресла.

– Да, миледи знает, как я люблю эти поездки в столицу. И всегда берет меня с собой. Она мне как мать…

– Скажи ей об этом. Ей понравится.

– Ты так думаешь? – застенчиво спросила Элен.

– Конечно. – Как всегда, ее присутствие оживило Майлза. Возможно, не такое уж пустое будущее ему предстоит…

Она задумчиво покусывала нижнюю губу; большие глаза, не отрываясь, смотрели ему в лицо.

– Ты выглядишь совсем разбитым.

Э нет, жалость нам не требуется. Майлз откинулся на спинку кресла и ухмыльнулся:

– Вот именно. В буквальном смысле. Ничего, пройдет. Ты, наверно, уже слышала про мое фиаско.

– Да. Как у тебя… со старым графом? Обошлось?

– Конечно. Я ведь его единственный внук. Положение у меня беспроигрышное – могу вытворять, что хочу.

– Он не говорил с тобой насчет перемены имени?

Майлз воззрился на Элен, на сей раз с непритворным изумлением:

– Что?

– Ну, насчет того, чтобы ты смог наследовать титул. Он говорил, что это надо будет сделать, когда ты… – Девушка вдруг замолчала, но Майлз без труда понял, о чем речь.

– Ах, вот оно что. Когда я стану офицером… Значит, дед собирался пойти на попятный и позволить мне носить имя, подобающее наследнику? Очень мило с его стороны. С опозданием на семнадцать лет…

– Я никогда не могла понять, в чем тут проблема.

– Ну как же. Меня зовут Майлз Нейсмит, по отцу моей матери, а не Петер Майлз, как следует – по отцу отца и отцу матери. Все это из-за скандала при моем рождении. Когда родители поправились после отравления газом, стало ясно, что зародыш пострадал и дед настаивал на аборте. Разумеется, мне этого знать не положено. Была жуткая ссора с родителями – точнее, с мамой, а отец попал под перекрестный огонь. Когда он поддержал мать и заставил деда отступить, тот обиделся и объявил, что я не должен носит его имя. Потом он, правда, успокоился, когда узнал, что я не такой уж уродец, как ожидалось. – Майлз побарабанил пальцами по подлокотнику. – Значит, он собирается взять свое проклятие обратно? Пожалуй, хорошо, что я срезался, а то бы он мог им подавиться. – Тут Майлз замолчал: не стоит говорить так про деда. Ни к чему выглядеть перед Элен более безобразным, чем он есть на самом деле.

– Я-то знаю, как ты готовился. Ужасно жаль, что так случилось.

Он снова попробовал отделаться шуткой.

– А уж мне-то как жаль… Вот бы тебе выступить вместо меня на испытаниях по физподготовке! Из нас двоих получился бы великолепный офицер.

– Да, но по законам Барраяра мне стать офицером еще труднее, чем тебе, – простодушно ответила Элен. – Я ведь женщина. Мне бы даже не разрешили подать прошение о сдаче экзаменов.

– Я знаю. Нелепость дикая. Отец тебя всему обучил. Тебе только пройти курс по тяжелому вооружению, и ты бы задавила девять десятых из тех ребят, что я там видел. Так что хорошенько подумай об этом, сержант Элен Ботари.

– А теперь ты меня дразнишь, – огорченно заметила девушка.

– Да нет, я говорю с тобой, как один штафирка с другим штафиркой, – спохватился Майлз.

Она грустно покачала головой, потом оживилась, что-то вспомнив:

– Да, ведь твоя матушка послала меня привести тебя к столу.

– А-а. – Со свистом втянув воздух (какая боль!), он встал. – Вот этого офицера все слушаются. Капитан адмирала.

Элен улыбнулась.

– Да. Она же была офицером у бетанцев, и никто не считает ее странной, когда она нарушает обычаи.

– Что верно, то верно. Никому и в голову не приходит применять к матери наши правила. Она просто делает, что ей нравится.

– Хотелось бы и мне быть бетанкой, – мечтательно протянула Элен.

– Ты не очень-то обольщайся – мать и на взгляд бетанцев весьма странная особа. Хотя Колония Бета тебе бы понравилась, я думаю. Местами, конечно.

– Никогда я не выберусь с этой планеты, – невесело сказала Элен.

Майлз вопросительно посмотрел на нее.

– Почему? На тебя что-то давит? Что?

Девушка пожала плечами.

– Ну, ты же знаешь отца. Он страшно консервативен. Ему бы родиться лет двести назад. Ты единственный, кто не считает его чокнутым. Он такой подозрительный.

– Знаю. Но для телохранителя это необходимое качество. Его патологическая подозрительность дважды спасла мне жизнь.

– Тебе бы тоже не мешало родиться лет двести назад.

– Ну, спасибо. Меня бы пристукнули прямо при рождении.

– Видимо, да, – рассеянно согласилась Элен. – В общем, сегодня утром он ни с того ни с сего затеял разговор о моем замужестве.