—       К вам я обращаюсь, хорошие люди,— не мешкая проговорил Дзанхот,— гость осчастливил дом моего почтенного родителя!

—      Твой гость — наш гость, Дзанхот, и радость твою разделим, а черная весть, если с ней пришел гость, да останется у входа в ущелье... Ну а если бог не поможет нам отвести несчастье, пусть оно будет не тяжелее, чем забота помирить двух кровников,— ответил за всех тот, что сидел по левую сторону Дзанхота.

Остальные же, не изменив позы, согласно кивали головами, не выказывая нетерпения скорее узнать, кто этот гость и чего ради пожаловал в аул, да еще пеший.

—      Он хочет уйти за перевал к нашим братьям,— Дзанхот обвел всех взглядом,— гость обидел царского сборщика.

Старики моментально оживились. Кто-то качнул головой, кто-то откинулся назад, а сосед Дзанхота проговорил:

—      Кажется, он храбрый мужчина... Против царя пойдет не всякий, даже паши отцы не решались,—и уже после паузы недовольным тоном добавил: — Боюсь, за ним к нам нагрянут казаки. Мы не знаем, кто он! Трудно стало верить людям...

—      Ты, Лади, хочешь, чтобы мой гость ушел из аула? Не советуешь ли ты мне выдать его приставу? О, Хаджи-Мусса будет благодарен! — Дзанхот полуобернулся к своему соседу слева.

—      Я сказал, что у меня на сердце, Дзанхот... О женщинах и детях подумал я... Не о себе забочусь, нам с тобой давно пора туда, где наши почтенные родители... Казаки не пощадят, они верные царю люди, Дзанхот.

Встал Дзанхот и, ни на кого не взглянув, удалился быстрой походкой по тропе, ведущей к его сакле. Войдя во двор, старик позвал племянника, и тут же Царай появился из-за сакли.

—      Гость отдыхает? — спросил Дзанхот.

—      Нет,— коротко ответил Царай, удивленный тем, что Дзанхот так скоро вернулся.

—      Ты отправишься в Тулатово, найдешь Кониевых. Скажи им, что Бабу ничего не угрожает, пока Дзанхот на ногах... Не задерживайся там, ты будешь нужен мне. Иди собирайся, а я зайду к гостю.

Когда Дзанхот переступил порог кунацкой, Бабу сидел на широкой скамье, застланной домотканым цветным ковриком. Пр1и виде Дзанхота он встал.

—       Совесть говорит мне, чтобы я послал в твой дом гонца,— проговорил старик.—Дам думают о тебе, надо успокоить их.

Не в силах был Бабу скрыть радость, вздрогнул, не знал, куда деть глаза.

—      Может, ты хочешь передать что-нибудь?

—       На дорогах неспокойно, пусть Царай будет осторожен...

—      О, Царай — мужчина! Он — моя надежда... Бог наказал меня и не сберег сыновей. Прости, гость, меня за эти слова! Ушли они за турами и не вернулись. В ту весну было много обвалов в горах...— Дзанхот смотрел себе в ноги.— Еще раз прошу тебя, извини старика... Отдыхай, Бабу, а я пойду, отправлю Царая.

В знак уважения и благодарности Бабу склонил низко голову...

3

Оглянулся вокруг Царай и удивился: на улице ни души. Он стоял и не знал, кого спросить, где живут Кониевы. Постучать же к кому-нибудь не решался. Постучи — потеряешь время. Не отпустит хозяин, пока не пригласит в дом. А там хозяйка начнет готовить угощение. Оно бы, конечно, неплохо выпить с дороги, но у Царая поручение Дзанхота, и он не может медлить. Он и так потратил на дорогу три дня. Но куда идти? Бабу объяснил ему, где их сакля, да только Царай вошел в село не со стороны гор, как советовал Бабу, а прежде отправился на речку, умылся и, шагая берегом, очутился в селе.

Молодые стройные тополи вытянулись вдоль канавы. По обе стороны узкой улицы из-за плетней выглядывали мазанки, приземистые, с одним окном на южную сторону. Цараю казалось странным, что в такое время (еще не наступили сумерки) не видно людей. Теряясь в догадках, он замедлил шаг и оказался напротив высокого покрытого черепицей дома с двумя окнами. Царай решительно направился к нему и остановился так чтобы его заметили. И действительно, из сакли появился хозяин. Сильно припадая на левую ногу, он пересек двор, и Цараю стало неловко.

—      Здравствуй, гость!

Приложив руку к сердцу, Царай ответил на приветствие легким поклоном.

—      Вижу, ты много шел,—хозяин оглядел Царая.— Войди в дом, отдохни с дороги. Осчастливь нас своим вниманием, и пусть твой приход принесет мне счастье!

Случилось то, чего более всего опасался Царай, но бог видел, у него не было иного выхода. Войдя во двор, мужчины откинули короткие полы черкесок и чинно уселись под яблоней на длинной скамье. Первым заговорил хозяин.

—      Всю зиму молились богу, вот и дал он нам такую погоду.

—      Да, лето теплое, и дожди бывают, поддержал разговор Царай, а сам думал, как бы уйти, пока хозяин не пригласил его в дом.

—      Выходит, ты дигорец?

Царай пожал плечами, мол, что делать, если тебе не угодно, так я уйду. А хозяин, словно не замечая этого, продолжал;

—      Во Владикавказ держишь путь или в другое место?

Не понравились Цараю дотошные расспросы незнакомого человека: «Пристал ко мне, как будто мы с ним живем под одной крышей. Что ему нужно от меня? А может, он служит в канцелярии? Очень уж он старается заглянуть мне в душу. Но если он лиса, то я его хвост»,— ухмыльнулся Царай. Но Кудаберд не заметил его насмешливого взгляда.

—      В твоем ауле у меня дела... К Кониевым я направился.

Хозяин оживился, привстал, снова сел, почему-то подмигнул:

—       К Бабу? О, мы с ним добрые соседи. Значит, ты к Бабу...

—      Да, мне нужен он... Когда-то я продал ему на базаре седло, пригласил он меня тогда к себе.

—       Меня зовут Кудабердом... Спроси в ауле каждого, и тебе не скажут обо мне ничего плохого,—Кудаберд придвинулся к гостю и зашептал ему на ухо.— А ты знаешь, что случилось с Бабу?

—      Откуда мне знать, если я его не видел,— спокойным тоном ответил тот.— Послушай, не заболел ли он? А может, женился?

—      Его ищут власти... Весь аул перерыли, во Владикавказ уехал сам пристав, в Куртат ускакал старшина... Бабу ударил сборщика налогов, и пристав сказал, что ему не простят. Лучше Бабу не появляться. Ох-хо, погубил он себя!

Слушая словоохотливого хозяина, Царай вспомнил о Бабу. Выходит, теперь он будет скитаться и не сможет прийти в свой дом? Интересно устроен мир. Хаджи-Мусса Кубатиев ударил сельского курьера, и тот долго ходил с синяком под глазом. А пожалуйся курьер на Кубатиева—досталось бы ему не так.

—      Тот, к кому ты пришел, живет рядом, ты шел мимо его дома... От угла третий, по левую сторону улицы. Прости, гость, ты не назвал себя,— Кудаберд ерзал на месте, часто заглядывая в лицо Царая и улыбаясь.

—      Из Стур-Дигории я, сын Хамицаевых, Цараем меня зовут,— нехотя ответил Царай собеседнику, который был ему неприятен своей суетливостью. Он пожалел, что встретил его.

—      Дай бог тебе здоровья, и пусть твой род никогда не постигнет горе,— проговорил хозяин.

«Будь я его соседом, проучил бы. А еще носит шапку и кинжал выбрал самый большой. Жаль мне его мать. Лучше бы она родила черта»,— гость встал, но Кудаберд чуть ли не силой удержал его:

—      Ты хочешь, Царай, чтобы надо мной смеялись люди? Останься, пожелай моему дому счастья... Еще успеешь уйти, я тебя провожу к Кониевым. Как можно переступить порог дома и не пожелать ему счастья?

—      Не могу я остаться у тебя, Кудаберд,— твердо возразил Царай.

На улице послышался топот коней: мимо пронеслись вооруженные всадники. Кудаберд засуетился, потянул Царая.

—      Кто это?

—      Пусть все проклятья падут на их головы! Чтобы высох их род. Стражники это, вот кто...— Кудаберд хотел сказать еще что-то, но осекся: стражники вернулись, осадили коней у высокого плетня, и один из них, указывая кнутовищем на Царая, спросил:

—      Эй, кто ты?

___ Человек! — не замедлил ответить Царай.

—      Смотри у меня,— прикрикнул стражник, он рассматривал Царая с явным интересом.

Перепугавшийся Кудаберд, отступив в глубь двора, залепетал:

—      Инал, это мой гость! Его отец мой кунак, из Ди-гории он пришел. Устал с дороги... Ты уж прости его, Инал!