— Ты в меня совсем не веришь? — вернул он мне мой вопрос.

— Верю, но предупреждаю. Лишу самого ценного!

— Себя? — Арсений прижимает меня к своему большому телу уже совсем по-другому. С трепетом, нежностью, откровенно признаваясь в этом прикосновении, насколько дорожит мной. — Я, может, и дурак, Васюня, но не настолько, чтобы потерять самое главное в жизни ради сиюминутной блажи. Хватит, набегался.

Мы стояли так, не знаю сколько, но, кажется, все равно недостаточно, когда Арсений отстранился и взял меня за руку.

— Пошли, Васюня, я тебя гулять буду, — уже совсем довольно подмигнул мне он.

— Ты серьезно? — рассмеялась я.

— Абсолютно. Должно же быть у нас все, как у людей, как Марина хочет. Значит, будем устраивать прогулки с обнимашками, пойдем в кино, кафешку. Куда там еще положено?

— Ты больше не сердишься на маму? — заглянула ему в лицо.

— Ну, как тебе сказать… — скривился Арсений и вздохнул. — В принципе, я ее прекрасно понимаю и одобряю. Но это в принципе и если рассматривать эту ситуацию отдельно от тебя и меня.

— А если не отдельно?

— Если нет, то я считаю это насильственное отдирание нас друг от друга аж на целую неделю натуральным зверством, жестоким издевательством и думаю, за это должна быть вообще какая-то статья, — невесело рассмеялся он. — Ни от кого, кроме Марины, я бы таких условий не потерпел. Я и сейчас едва способен смириться. Поэтому давай гулять, потому как я слышал, что прогулки на свежем воздухе очень нервы успокаивают.

Прошагав с ним под ручку около пяти минут, я заканючила:

— Знаешь, Сень я готова то наше ночное путешествие по лесу засчитать за все полагающиеся прогулки. А ты?

— Как скажешь! — тут же согласился Арсений. — Тогда давай перейдем сразу к обнимашкам. Я только за! Присядем?

Я оглянулась и узнала место на берегу, почувствовав болезненный укол ревности к прошлому, пусть и далекому.

— А давай дальше пройдем, — пробормотала я, противореча сама себе, и прибавила шагу. Я должна научиться жить в ладу с воспоминаниями, а не позволять им себя ранить, иначе ничего у нас не выйдет.

Арсений догнал меня и обхватил сзади руками, целуя в шею.

— Прости, Васюнь.

— За что? — удивленно оглянулась я.

— За все. За то, что дураком был. За то, что носился с высунутым языком в поисках не пойми чего. За то, что не сумел просто ждать тебя. И за тот случай на берегу тоже прости. А особенно за то, что в тот момент я получил какое-то извращенное удовольствие от того, что ты меня видела.

— Удовольствие от того, что я застала тебя… хм… занимающимся сексом? — даже не могла понять, что я чувствовала от этого его заявления.

Арсений развернул меня, уселся на согревшуюся под солнцем гальку кусочка дикого пляжика и потянул меня вниз, вынуждая оседлать его колени.

— Вот сейчас ты подумаешь, что я у тебя какой-то извращенец, и решишь сбежать, — усмехнулся он, проводя губами по моей шее, и я откинула голову, подставляясь под ласку. Сбежать? Нет, это совсем не то, о чем я сейчас думаю.

— Ну, могу сказать, что если у тебя есть фантазии о том, что кто-то будет наблюдать за нами во время секса…. — Не-е-е-е-ет! Никогда! — То боюсь, они останутся без воплощения.

— Ты совсем дурная, Васюнь? — Арсений, запустив руку в волосы на моем затылке, посмотрел на меня сердито. — Да я глаза повыколупываю любому, кто на тебя, не дай Бог, голую посмотрит! Наверное, вообще неумно с моей стороны говорить тебе такое сейчас, но и тайн от тебя хранить больше не собираюсь. Тогда на берегу у меня как в мозгу что-то щелкнуло или замкнуло, когда заметил тебя. И сам не знаю, как объяснить. Такое чувство, что все тормоза сорвало от дикого сочетания ты, я и секс, да так навечно в этом состоянии и заморозило. Я после этого постоянно стал фантазировать о подобном.

— О том, что я наблюдаю за тобой с кем-то? — попыталась отвести глаза, скрывая огорчение, но Арсений мне не позволил, ему нужен был полный контакт в этот миг.

— Нет. О том, как ты отдаешься мне на том берегу или смотришь, как я мастурбирую. Отдавал себе отчет, что ты еще почти ребенок, что даже думать не должен о тебе так. Ощущал себя грязным животным, одними своими мерзкими фантазиями марающим что-то чистое и недостижимое. Злился на тебя… ох, как же злился… Но и выдрать из головы, стереть уже не мог. Ты наваждением стала. Самым потаенным секретом, что не столько от других прячешь — от себя! Только расслаблюсь или задумаюсь — и-и-и на, получи! Ты уже в моей голове, душу мне вынимаешь! Столько разных сценариев, все и не вспомнить. Но ничего из этого не могло быть лучше, чем ощущать тебя вот так, как сейчас, — Арсений, блаженно вздохнув, прижал меня ближе.

— Это же не секс, — я помассировала кожу его головы, вынуждая откинуть ее, и провела губами по его горлу с судорожно дергающимся кадыком. Шея этого мужчины — моя настоящая слабость. Ой, ладно, он весь одна сплошная моя слабость.

— Да что ты? — ответил Арсений враз огрубевшим голосом. — Честное слово, если ты продолжишь вот так тереться об мой стояк, я кончу меньше чем через минуту.

И я действительно понимаю, что все это время не сижу спокойно, а безостановочно ерзаю на его уже совершенно твердом члене.

— Бо-о-оже, ты сам маньяк и меня такой же сделал, — рассмеялась я, утыкаясь ему в плечо.

— Ну, что могу сказать, повезло нам друг с другом, — оскалился довольным котярой Арсений. — Но слезть тебе все равно придется. Ходить с пятном на штанах в моем возрасте как-то смешно. Хотя-а-а…

Его правая рука молниеносно оказалась между нами, как раз на шве моих джинсов, и я задергалась от прострелившей тело сладкой судороги. Арсений снова захватил горстью мои волосы и сблизил наши рты, дразня меня предельной близостью.

— Если я не хочу ходить в мокрых штанах, это совсем не причина отказывать в чем-то тебе, малыш, — чувственно прошептал он, коварно не подпуская ближе к своим губам. — Только тебе придется быть потише, чем обычно. А то еще напугаем каких-нибудь случайных гуляк.

Я хотела возразить, сказать, что не согласна без него, хочу всегда делить наше удовольствие на двоих, но первые же потирающие движения его пальцев вынесли прочь все мои альтруистические мысли, оставляя только эгоистичное стремление к наслаждению. Арсений творил что-то невообразимое, массировал и тер все настойчивей, по-прежнему не позволяя себя поцеловать, и без остановки шептал окончательно сводящее меня с ума: «Да… да-а-а… вот так, девочка моя любимая… покажи мне… сейча-а-ас…». Сквозь ресницы я видела, как он неотрывно смотрел мне в лицо, как хмурился и кривил рот, жадно ловя воздух в унисон со мной, а в его глазах целая буря предвкушения, будто это он, а не я пребывал на грани оргазма. Но я больше просто не могла балансировать на этой тонкой грани и сорвалась в первый крик освобождения, который Арсений тут же поймал, захватив, наконец, мои губы.

— Так нечестно, — пробормотала, едва обретя способность думать и говорить.

— Зато как приятно. Но пройтись нам все же надо. А то я слегка… взволнован, — хохотнул Арсений.

Еще несколько часов мы бродили по берегу, стараясь не подниматься на основную часть набережной и избегая особо людных шумных мест, обнимались, валялись, терзая друг друга ласками и безбашенными поцелуями, и это было просто каким-то парением над землей и над реальностью.

Никогда в моей жизни не было подобного, и с каждой минутой я осознавала все отчетливей, что не могу теперь лишиться этого пронзительного счастья никогда. Я не позволю ему испариться, ускользнуть, затереться буднями. Потому что всегда любила, люблю и буду любить этого мужчину. Не важно, сколько между нами было ошибок и глупостей. Все они в итоге только стали подтверждением самой важной истины. Он мой по судьбе, а я — его.

Арсений.

Неделя. Чертова неделя до того момента, как я смогу официально назвать мою Васюню своей женой, вот какое требование выдвинула Марина и была в этом вопросе совершенно непреклонна. И это несмотря на все попытки дочери убедить ее, что никакой свадьбы ей не нужно, и она категорически против любой суеты вокруг факта узаконивания наших отношений. Я был, естественно, целиком и полностью в этом вопросе на стороне Василисы, но хрена с два стал бы влезать в спор двух дорогих моему сердцу женщин. Я как-то пожить хотел, причем в полной комплектации, тем более что эта самая жизнь у меня только началась, собственно. И стоило уже начинать воспринимать Марину не только как друга и близкого человека, но как и тещу, как бы дико и непривычно это пока не ощущалось. Но вот невзначай озвученная блажь о раздельном до свадьбы проживании была для меня все равно, что пинок в живот. Это что за драконовские репрессии и бесчеловечные издевательства в одном флаконе? У меня аж перед глазами от гнева потемнело, и только годами тренированная выдержка помогла не закинуть Ваську на плечо и не свалить бодрой рысью из родительского дома. А что? У меня хотят на целую чертову неделю отобрать самое ценное завоевание, мою Ваську, а это прямое посягательство на мои права, объявление открытых боевых действий, и реагировать тут можно уже соответственно. Скажем, забить холодильник в квартире, забаррикадировать дверь и окна и хрен кого пускать к нам ровно до того момента, как нужно будет ехать на регистрацию. Ну да, мечтать не вредно! Спорить с Мариной по-настоящему мне не позволяло искреннее к ней уважение и ее состояние, потому как я боюсь, если начну, то реально сорвусь. Поэтому я счел за благо уйти на кухню, к заблаговременно и мудро устранившемуся от этого диалога отцу. Правда, сейчас так же был полезен на кухне, как пресловутый слон из поговорки в посудной лавке. Руки еще тряслись, напряжение не торопилось покидать и тело, и разум. Ведь действительно, на полном серьезе опасаюсь, что сейчас что-то щелкнет, произойдет какой-то, мать его, квантовый скачок, и я опять окажусь в реальности, где Василиса для меня лишь недостижимая Снежная королева, коснуться которой могу только во сне. И это условие Марины стало фактором, поднявшим мою тревожность до небес.