— Нет, — шепчу ему, умоляя, — Не надо! Не сейчас!

Но он словно и не замечает моего протеста, втискиваясь между моих бедер, прижимаясь пульсирующей головкой к моим складкам.

— Ты не можешь меня отвергать, — урчит Грегордиан, легко царапая шею зубами. — Ты так же умираешь от желания. Нуждаешься во мне!

Нуждаюсь, да. Вот только не в таком тебе и не так. Мой разум бунтует, отрицает извечный компромисс с уступающей перед похотью плотью. Я больше просто не могу подбирать небрежно швыряемые мне крошки, тоскуя по целому.

— Нет! — упираюсь сильнее. Я знаю, что мне не победить в этом противостоянии физически, но уже не умоляю, а почти требую.

— Ты отказываешь мне? — деспот приподнимается на руках, еще сильнее вжимаясь в меня внизу, почти проникая внутрь. Он даже не злится, а лишь в недоумении.

— Я не хочу, — сдерживаю желание сказать это агрессивнее. Это и так достаточный вызов для него, который он вряд ли стерпит.

— Не хочешь? — склоняет он голову и толкается вперед. — Я бы так не сказал.

— Я. Не. Хочу! — повторяю, глядя в почти черные в сумраке спальни его глаза.

Не отодвигаюсь, не борюсь, лишь закусываю губу, пытаясь не дать политься слезам, когда он делает один глубокий рывок, потом еще. Он привычно предельно наполняет меня, вызывая невольный всхлип от ошеломительности самого ощущения, но от этого я чувствую лишь еще большее опустошение. И с каждым новым толчком оно ширится и расползается как морозные узоры на стекле, вытесняя все остальные эмоции.

— Ты с ума сходишь по моему члену, — хрипло бормочет Грегордиан, крутнув бедрами так, что основание члена надавливает на клитор. — Ну, давай же, Эдна. Дай мне это ощутить. Сожги нас обоих.

Меня подбрасывает, но это судорога скорее болезненного унижения, нежели удовольствия, и щеки все же становятся мокрыми.

— Я схожу с ума по мужчине, — давясь рыданием, говорю я. — Но член — это единственное, что он готов мне дать. А я больше не хочу довольствоваться частью, отдавая себя целиком. Дай мне что-то, кроме секса, или будешь получать лишь бесчувственную куклу!

Грегордиан замирает, тяжело дыша и глядя мне в лицо цепко и так тяжело, что воздух густеет в моих легких. А потом он стремительно скатывается, садясь на край кровати, и я сжимаюсь, ожидая вспышки его гнева.

— Тебе следовало хорошо подумать, прежде чем говорить это! — бросает он перед уходом.

Глава 3

Прежде чем подняться, я ощупала себя во всех местах, где мое тело было порвано и изломано. Ничего. Ни боли, ни шрамов. Все же это по-прежнему шокировало и приводило в ступор. Прикрыв глаза, вспомнила, как необыкновенно гармонично и уютно ощущалось исцеляющее воздействие зверя. Совсем не как ожог и насилие, исходившие от Грегордиана. Зверь отдавал тепло, объемное, дарящее чувство защищенности присутствие, освобождающее от беспредельного одиночества. С ним даже сам факт невозможности избегнуть хоть как-то пребывания здесь становился менее безысходным. С ним мне было легче. Во всех возможных смыслах.

У меня никогда не было домашних животных, и я их не хотела. Я не смотрела передачи про живую природу, разве что попадала на них случайно. Не ходила в зоопарки и цирк. В общем, животные были для меня реально существующими соседями по планете, но из тех, с кем практически не пересекаешься и понятия не имеешь о том, чем и как они живут. То есть ты знаешь, что они дышат, ходят, едят, как и ты, и на этом, в принципе, все. Поэтому столь полный и безоговорочный контакт со зверем Грегордиана был чем-то странным для меня. Конечно, зверем его в полной мере не назовешь. Он существо, мало чем похожее на животных из мира Младших. Разумное создание и даже в чем-то, наверное, больше, чем его вторая ипостась. Это я, само собой, язвлю, но не без оснований же. В его присутствии мне несоизмеримо гораздо более комфортнее, чем даже в те краткие моменты, когда Грегордиан «оттаивал» и проявлял ко мне своего рода заботу и внимание. В присутствии огромного, покрытого шерстью монстра я не боялась своих эмоций, не опасалась неожиданных вспышек гнева, спровоцированных парой слов. Он не давил меня своей энергетикой, как сам деспот, не пытался меня разрушить, сломать. Если бы в моей голове такое могло уложиться, то я бы решила, что он мне друг. В самом полном и глубинном понятии этого слова. И не важно, что мы общались всего ничего. Несколько мимолетных контактов. Но, оказавшись в мире, где все вокруг было настроено убить меня, использовать или стереть как личность, эти недолгие взаимодействия были единственным спасительным островком в откровенно враждебном море. А показателем их ценности были мои мысли и попытки проанализировать странную связь со зверем Грегордиана в тот момент, когда лежала в постели, еще пропитанной запахом архонта, и даже не думала ни о нем, ни о его уходе. Впрочем, слово «странный» мне, наверное, пора здесь забывать.

— Эдна, вставай! — Алево появился в дверях, однако в спальню не вошел. — Пора переезжать!

— Переезжать? — поднимаюсь я, прикрываясь черным покрывалом, и он закатывает глаза с выражением «да чего я там не видел».

— Грегордиан хочет, чтобы ты покинула его покои! — поясняет блондин и, развернувшись, исчезает. — Шевелись!

И нет, я даже не удивлена, и мне не обидно. Похоже, что вообще все мои эмоции относительно деспота временно недоступны. Чего я, собственно, ожидала? Было же четко сказано — архонт не намерен терпеть отказов в любой форме. Или я надеялась, что моя ультимативная откровенность даст результат? То есть реакция несомненно налицо. Меня вышвыривают, как шкодливую нагадившую в тапки кошку вон с территории, предназначенной для сговорчивых и готовых угодить грозному архонту.

— Но так даже лучше, — шепчу я, оглядываясь в поисках одежды. — Полная ясность, теперь окончательная и бесповоротная.

— Ты чего там бормочешь? — окликает меня Алево.

Я прикусываю губу, сдерживая желание узнать, куда меня отправляют. Снова в Фир Болг, в какое-нибудь подземелье? Или деспот припас нечто более креативное для моего нового места пребывания?

— У меня нет платья! — вместо этого отвечаю я.

— Здесь нет, — соглашается Алево, и усмехается снова, появляясь в зоне моей видимости. — Но раньше это вроде не имело значения.

И тут я слышу глухое раздраженное рычание из-за его спины. Алево оборачивается и, хмыкнув, бросает мне платье, которое держал за спиной.

— Зверю моего архонта не нравится, что я тебя дразню! — продолжает зубоскалить он и не выглядит при этом нисколько обеспокоенным и даже нагло подмигивает мне: — Но ты ведь знаешь, что я это по-дружески делаю?

— Ты и дружба? — саркастически поднимаю я брови и, прихватив одежду, иду мимо него в купальню.

Замираю, увидев черного, как уголь, зверя Грегордиана, развалившегося на темно-сером ковре посреди гостиной. Он впивается в меня взглядом и уже знакомо тоскливо вздыхает. Что, интересно, это значит? Деспот демонстративно отказывается общаться со мной лицом к лицу в человеческой ипостаси, пока выставляет меня из своих покоев? Типа я даже этого не заслуживаю?

— Могу я хоть привести себя в порядок? — сначала говорю, а потом морщусь от того, как это прозвучало. Будто я жалко цепляюсь за возможность побыть тут еще хоть немного. Но с другой стороны, откуда я знаю, где окажусь совсем скоро, и будут ли там элементарные удобства. Вряд ли местные застенки оснащены душем, если, конечно, отправляюсь туда.

— А что, разве тебе это кто-то запрещал? — отвечает Алево, но зверь опережает его, поднявшись, и, бесшумно ступая, идет в купальню. Оглядывается на меня выжидательно, явно предлагая следовать за ним.

Внутри он снова вытягивается на полу, будто оставляя на мое усмотрение — лезть ли под «живой» душ или нырнуть в бассейн, но при этом не сводит с меня глаз. Изучает пристально каждый мой изгиб, как будто проверяет, насколько хорошо справился с моим излечением. Его внимание, несмотря на всю свою концентрированность, не напрягает. Мне нравится, что он рядом, а я ведь уже почти забыла, когда мне что-то действительно нравилось.