– Я вас умоляю, – Гарольд Дарлинг успокаивающе похлопывает его по руке. – Когда-нибудь ваша горячность сослужит вам плохую службу, вам следовало родиться в Новом Свете!

Сикерт разворачивает следующую газету. «Таймс» оказывается единственным изданием, раскритиковавшим спектакль «Лицеума», остальные наперебой расхваливают постановку, уделяя особенное внимание сцене перевоплощения, где решающими оказались не освещение и парик, а искусство актера.

Рецензия в «Дейли телеграф» приводит художника в лучшее расположение духа, а вскоре к собравшимся присоединяется еще одна творческая личность.

– Джентльмены, – Эдди шутливо представляет вошедшего. – Мой старый наставник Джеймс Стивен, который вот уже пять лет пытается сделать из меня ученого человека! Но без особого успеха, что, впрочем, не его вина!

Стивен занимает место за столом, не обращая внимания на шутки принца. Представлять Джеймса Кеннета Стивена не было нужды, он часто появляется в клубе вместе с Альбертом Виктором, к которому, в самом деле, был приставлен в Кембридже наставником, чтобы направить умственные усилия Эдди в нужном направлении.

– Думаю, если бы вы больше старались, мне не пришлось бы выслушивать упреки от вашей матери! – сердито замечает он.

– Клянусь, я стараюсь, джентльмены, но скука мешает мне сосредоточиться на предметах… – жалуется Эдди. – Должно быть, счастливы ученые мужи, что испытывают вдохновение, глядя на все эти унылые страницы. Любопытно, на что это может быть похоже? Я говорю о вдохновении, господа! Похоже это на вожделение к женщине? Или на страсть к охоте?! Впрочем, охотника из меня тоже не получилось…

– Как ваша голова, Джеймс? – спрашивает участливо Сикерт, не обращая внимания на болтовню Его Высочества.

– Благодарю, сегодня все в порядке! Меня спрашивают о здоровье столь часто, что мне кажется, что я единственный больной в Лондоне!

Несколько лет тому назад бедняга Стивен получил удар крылом ветряной мельницы, под которой проезжал на лошади. Ходили слухи, что после этой почти анекдотичной истории его рассудок был слегка помрачен. Последствия сказывались до сих пор, Стивен периодически страдал от ужасных головных болей, ища спасения в лаудануме. [3] Уолтер Сикерт уверяет всех, что Джеймс Стивен был не в себе и до столкновения с мельницей и, разумеется, не обходится без упоминания Дон Кихота Ламанчского.

Стивен сдержанно улыбается и уверяет, что и не думал нападать на ветряную мельницу. Заняв одно из пустующих кресел, он взмахивает в воздухе номером «Ивнинг ньюс», но прежде чем начать, раскуривает свою любимую глиняную трубку.

– Здесь интересное сообщение, – говорит он, – должен, правда, предупредить, что оно способно испортить вам аппетит!

Стивен молчит, ожидая разрешения продолжить. Сикерт делает жест, означающий, что его аппетиту ничто не может повредить больше, чем ссора с Джеймсом Уистлером и критическая заметка в «Таймс».

На лицах остальных отражается только любопытство.

– «Убийство в Уайтчепеле. Двадцать четыре удара… Сегодня, около четырех часов утра, в Джордж-Ярд, Уайтчепел, была найдена убитая женщина. Всего было нанесено двадцать четыре удара в различные части тела. Полиции до сих пор неизвестно имя и адрес несчастной жертвы, равно как и то, кто совершил это преступление»…

Джеймс Стивен складывает газету.

– Это все? – интересуется Сикерт. – Бог мой, после вашего вступления, я полагал, что речь пойдет о какой-то невероятной резне!

– Вам кажется, это недостаточно ужасное преступление? – уточняет Стивен.

– Недостаточно, чтобы о нем упомянули в «Таймс», – вяло реагирует Сикерт. – Откровенно говоря, не понимаю, почему оно вас так взволновало! Жертва из тех, кого в обществе принято называть «несчастными». Впрочем, в данном случае это слово кажется более чем уместным. А убийца – какой-нибудь пьяный матрос или же просто психопат, чьим лечением когда-то занимался Уильям Галл.

Его Высочество по-детски досадливо морщится при упоминании имени прославленного доктора и его личного врача. Стивен пожимает плечами и откладывает газету на мраморный столик по соседству.

– И все-таки любопытно, – добавляет он, – что могло бы подвигнуть человека на подобное. Вряд ли здесь идет речь о заурядном ограблении. Как вы понимаете, у этих женщин нет ничего, что представляло бы ценность!

– Догадываюсь, что ваше поэтическое воображение уже наделило этого мясника какими-то исключительными мотивами! насмешливо подхватывает Сикерт. – Вот увидите, когда полиция его схватит (если, конечно, это вообще произойдет), окажется, что это самый низкий тип, не вызывающий к себе иного отношения, кроме омерзения.

– А что вы делали в ночь на седьмое августа, Уолтер? – уточняет с улыбкой Дарлинг.

Сикерт тоже улыбается. Мысль, что его могут принять за кровавого убийцу, доставляет ему странное удовольствие. Впрочем, тот, кто знает Уолтера Сикерта, – не удивляется.

– Должен вас разочаровать, – сообщает он. – Я был в Дьеппе, работал над этюдами.

– И теперь собираетесь снова уединиться где-нибудь в Богом забытых трущобах. Мы ведь знаем ваши привычки – вы вечно выбираете себе в качестве студий грязные комнаты в самой глуши Ист-Энда.

– Уверяю вас в этой «глуши», к которой вы относитесь так надменно, внимательный зритель может найти много интересного. Нет ничего живописнее трущоб, и мне нравятся их обитатели. В конце концов, у каждого свой вкус.

– О вкусах не спорят… Впрочем, ваши вкусы нам все хорошо известны, – вставляет Стивен.

– Не надо говорить это так, словно я должен их стыдиться. Я всегда утверждал и буду утверждать, что нет ничего прекраснее мертвого тела.

– Однако же… – осторожно замечает Дарлинг. – Не будете же вы спорить, что лишь очень немногие разделяют ваши радикальные, я бы сказал, взгляды. По крайней мере я лично не встречал людей, которые могли бы испытывать эстетическое удовольствие от подобного зрелища.

– Что говорит нам о грубости мира, – отвечает Уолтер, – неспособного разглядеть прекрасное в обыденном и жаждущего банальных и пошлых сюжетов. Вдумайтесь, господа, что может быть естественнее смерти?!

Стивен разводит руками и обращается к литератору.

– Хорошо, оставим это. Дарлинг, вы, кажется, покупаете дом?

– Да, но откуда вам это известно?

– Ничего сверхъестественного. Я видел вас со знакомым поверенным, который недавно рассказывал мне, что нашел, наконец, покупателя на дом в Сент-Джонс-Вуде. Затем я вижу вас вдвоем – явно ведущими деловой разговор!

– Вы проницательны, как сам Шерлок Холмс, – кивает Дарлинг.

– Поместье в Сент-Джонс-Вуде? – проявляет интерес Сикерт. – Вы решили вложить ваше наследство в недвижимость?

– Я устал жить на съемных квартирах и сэкономил немало денег на этой покупке благодаря своим крепким нервам!

– Вот как? Рассказывайте, старина!

Собрание приходит в оживление.

– Да, собственно говоря, ничего особенного. Просто особняк пользовался дурной славой – полгода тому назад в нем произошло убийство. Хозяин поместья перерезал горло своей жене, а затем покончил с собой, приняв яд. Это трагическое происшествие отпугивало от дома потенциальных покупателей, так что нынешний владелец был вынужден сбросить цену. У меня трезвый взгляд на такие вещи, и я просто не мог отказаться от столь выгодного предложения.

– Очаровательно! Уолтер Сикерт энергично встряхивает головой. – Не сомневаюсь, что Уайльд именно с вас писал своего Хайрама Отиса, [4] вы очень кстати с ним познакомились, причем, если помните, благодаря мне!

– В Штатах мне случилось жить в доме, где во время войны была убита целая семья, – продолжает невозмутимо Гарольд Дарлинг. – Уверяю вас, это нисколько не сказалось на моем пищеварении или сне!

– А я, признаться, плохо сплю… – сообщает невпопад принц, обводя собеседников лучистым взглядом, который так нравится женщинам. – Особенно в последнее время!