Места, по которым мы проезжали, были мне знакомы. Когда-то воевал здесь под командованием Бертрана дю Геклена. Если города немного изменились, в основном увеличившись в размерах, то в сельской местности, как мне показалось, всё осталось прежним. Крестьяне всегда живут, на несколько веков отставая от горожан. Только во время революций город опускается до уровня деревни, но ненадолго. Техническая революция только набирает обороты, а буржуазная наведается во Францию не скоро.

Единственным важным изменением была сеть почтовых станций. Их понастроили по всей стране, километров через двадцать пять друг от друга. Между ними курсировали рыдваны — многоместные экипажи, перевозившие пассажиров. Эти станции — не убогие придорожные трактиры, в которых в прошлом тебя кормили, чем попало, а ты бесчисленных клопов и вшей — своей кровью. Это уже дедушки мотелей, только вместо гаражей конюшни. Начиная со второго дня пути, мы останавливались в первой почтовой станции на обед, а во второй — на ночлег. И разбойничков стало заметно меньше. Настолько меньше, что о них, конечно, слышали, но нападений на путников в краях, через которые мы проезжали, давненько не было, хотя путешествуют сейчас в основном малыми группами. Говорят, что в Провансе до сих пор сильно шалят на дорогах. А чего еще можно ожидать от дикарей, которые только недавно стали частью цивилизованной Франции?!

2

В Нанте еще не знали о разгроме французского флота. Я был первым, кто рассказал эту неприятную новость. Мне показалось, что слушатели отнеслись к ней без особого интереса. Скажем так, они бы больше удивились победе. Да, им нравятся победы французского флота, но на первом месте интерес к сухопутной армии. Французы непрошибаемо уверены, что судьба любой страны решается только в сухопутном сражении. Даже судьба Англии, поэтому норовят высадить там десант, а не устроить морскую блокаду, которая, по моему мнению, была бы более эффективной.

Мою жену Мари-Луизу тоже больше огорчила моя дуэль с племянником адмирала, чем потеря фрегата, не говоря уже о поражении всего флота. Впрочем, не только огорчила, но и порадовала. Не у каждой есть муж, победивший на дуэли.

— Если он умрет, тебя могут наказать? — первым делом спросила она.

— Да, могут сделать короче на голову, — поделился я предположением.

— Они не посмеют, ты же виконт! — не поверила жена.

— Я знавал графов и даже герцогов, с которыми проделывали это, — сказал я.

— Но не за дуэль же! — не согласилась Малу.

— У меня нет желания проверять, казнят меня за дуэль или нет. Я завтра уеду заграницу, скорее всего, в Испанию и там подожду известий, выжил ли этот сопляк, а если нет, то что мне за это будет? — сообщил я.

— Я поеду с тобой, — сразу решила Мари-Луиза.

Вот только ее мне заграницей и не хватало!

— Если ты уедешь со мной, все наше имущество разграбят под каким-нибудь надуманным предлогом. К тому же, надо кому-то заняться получением компенсации за гибель фрегата. Речь идет о трех миллионах ливров. Чужому человеку такое не поручишь, а твой отец будет здесь только к зиме, — сказал я.

Три миллиона ливров отбили у Мари-Луизы желание путешествовать. Ради такой суммы она была готова отказаться от дорожных лишений и жизни в чужой стране, а не в своем благоустроенном доме.

— Я буду каждый день писать тебе письма, — придумала она сама себе епитимью за отказ сопровождать мужа в горе и радости.

— Да, так будет лучше, — согласился я.

От своего имени, полковника драгунского полка, я написал подорожную себе на свое настоящее имя, как капитану, командиру роты этого полка, получившему отпуск для решения семейных вопросов в городе Нанте. Теперь капитан в сопровождении слуги возвращался из отпуска в свой полк, стоявший в городе Динан. Купленные в Шербуре лошади как раз годились для этой цели. Из своей конюшни я взял только одного иноходца, который выглядел не слишком дорогим. Все-таки придется провести в седле много дней, а на иноходце не так сильно отбиваешь задницу. Во вьюки были уложены еда, одежда, оружие и спасательный жилет, начиненный драгоценными камнями. В банке были получены пять векселей на пятьдесят тысяч ливров каждый, которые можно было обменять в любой стране, соседствующей с Францией. Война никак не повлияла на деловые отношения банкиров всех стран, участвовавших в конфликте. Кстати, займы на войну банкиры давали обеим враждующим сторонам, и это никого не смущало.

Рано утром я вместе с Энрике из своего городского дома выехал якобы в свой загородный, хотя вся прислуга знала, что отправляемся мы в Испанию. Я ехал на иноходце, а слуга — на жеребце, купленном в Шербуре. Еще одного оседланного жеребца и навьюченную кобылу он вел на поводу. Гарик сопровождал нас, то опережая, то отставая. Я решил взять пса с собой. Может, еще где улучшит местную породу гончих. Миновав пригороды Нанта, мы повернули в берегу Луары. Там нас поджидала двадцатичетырехвесельная речная галера. От морских она отличалась более низкими бортами и плоским днищем. Единственная мачта рассчитана на брифок, который лежал в диаметральной плоскости судна, от мачты в нос. Судя по слою пыли на парусе, последний раз его ставили несколько недель назад. Шкипером был невысокий пожилой мужчина с подслеповатыми карими глазами, которые постоянно слезились, даже в безветренную погоду. Вглядываться в даль ему было незачем, потому что, посмотрев на один берег реки, мог точно сказать, что именно находится на противоположном, а суда уже придерживались при движении правой стороны. На голове у него шляпа с узкими полями и фазаньим пером, сломанным в верхней трети. Одет в длинную темно-синию безрукавку поверх желтоватой полотняной рубахи и черные штаны, закатанные до коленей. На ногах кожаные шлепанцы, мокрые, будто прогулялся в них по мелководью. Единственным грузом галеры стали два пассажира и их четыре лошади и собака, которых расположили в кормовой части. Накрапывал дождь, поэтому мне предложили место под тентом, который был как бы продолжением палубы короткого полуюта.

— Из-за дождей не уродится виноград в этом году. Нечего будет продавать крестьянам, не на что покупать еду. Голод начнется, — прокаркал шкипер, помогая мне устроиться в плетеном из лозы кресле.

Из-за теплой и дождливой погоды листья и молодые побеги винограда покрылись плесенью и желтыми пятнами. Бороться с этой гадостью пока не умеют. Крестьяне тупо обрывают пораженные листья, но это не останавливает болезнь.

— Неудачный год выдался, — согласился я.

Шкипер покивал головой, вытер рукой слезящиеся глаза и спросил:

— Можно отправляться?

— Поплыли, — разрешил я.

Двадцать четыре гребца, все молодые и крепкие мужчины в широкополых соломенных шляпах, одетые в рубахи, кожаные жилетки и короткие штаны, упершись босыми ногами в палубу, дружно налегли на весла. Двадцать пятым подчиненным шкипера был рулевой, который с трудом поворачивал тяжелый румпельный руль. В отличие от гребцов, шляпа у него была фетровая — положение обязывало. Для этих людей дождь был в радость. В жару грести тяжелее. Впрочем, перемещать практически пустую галеру им было не сложно.

На берегах реки все еще много замков. Для нынешней жизни они стали недостаточно комфортабельными, а содержание обходится очень дорого, поэтому большинство хозяев предпочитают ломать их и строить из полученного материала современные дома. Знали бы они, за какие деньжищи будут продавать уцелевшие замки в двадцать первом веке!

На реке почтовых станций пока нет, поэтому останавливались на ночевку в деревнях или городах. Неподалеку от пристани обязательно был трактир или гостиница. Там я и ночевал вместе со слугой, а мои лошади всю ночь набивали брюхо или на пастбище, или в конюшне. Экипаж, включая шкипера, спал на галере.

На пятый день мы прибыли в Орлеан. Город разросся с тех пор, как я был здесь в последний раз. Жанна д’Арк еще не стала святой, но восьмого мая ее поминают, называя Орлеанской Девой, спасшей Францию. Наверное, делают это, чтобы искупить вину за то, что предали и продали ее за десять тысяч золотых. Поэтому во Франции так много святых.