Не старшой, не командир – Сам…
Хорошо, что мальчишка не попал к нему живым, мелькнула у Жана совершенно неуместная мысль.
Гайцберг несколько секунд разглядывал их, вытянувшихся во фрунт, – как мух, наколотых на булавку. Затем негромко и коротко спросил:
- Закопали?
- Так точно, ваша светлость! – гаркнул Жан и принял вид совершенно придурковатый.
- Все сделали, как надо? – еще тише поинтересовался герцог, и взгляд его стал холодным и угрожающим.
Легран попытался что-то сказать, но из горла его вылетел сдавленный писк.
- Так точно, ваша светлость! – опять гаркнул Жан, глядя мимо герцога и еще больше дурея от страха.
- Вас видел кто-нибудь?
- Никак нет, ваша светлость!
«Молчи, - умолял он про себя Леграна, - только молчи, прошу тебя».
Легран молчал.
Герцог задумчиво прошелся по кабинету взад-вперед.
- Место запомнили?
Какой ответ ему нужен? Да или нет?
- Так точно, ваша светлость! – единственный выход – казаться полным идиотом.
- А ты? – поинтересовался герцог, останавливаясь напротив Леграна.
- Так точно, ваша светлость, - тихо промямлил он.
- Так вот, господа рядовые… Место это – забыть! Понятно вам? Выкинуть из головы, как будто его никогда не видели, как будто не бывали там вовсе. Про важность операции говорить не буду – не дураки, - Гайцберг с глубоким сомнением поглядел на Жана. – Про то, что молчать должны, тоже знаете?
- Так точно, ваша светлость!
Гайцберг поморщился.
- Если не хотите оказаться на дыбе, советую меньше пить.
- Почему? – осмелился пискнуть Легран.
- Потому что у пьяного на языке не всегда то, что надо, - снизошел до объяснений герцог - видно, настроение у него с утра случилось хорошее.
Он еще раз окинул обоих взглядом.
- Вот, возьмите.
Он швырнул им увесистый мешочек и усмехнулся:
- Поделите на двоих по совести. И впредь не врать, ясно? Благодарю за службу, идите, - буркнул он, отворачиваясь.
- Служим королю и короне! – выпалили оба, снова вытягиваясь.
Едва оказавшись на улице, Жан взвесил в руке мешочек – и сунул его Леграну.
- Ты чего? – опешил тот. – На двоих же…
- Бери, - тихо проговорил Жан и оглянулся. – Бери. Только молчи, ладно?
Легран поспешно сунул мешочек в карман.
- Куда ты дел-то его? – спросил он сочувственно.
- В канаву вывалил, - буркнул Жан. – Куда его еще девать. Может, подберет кто. А нет – ну, туда ему и дорога…
* * *
Самое тяжелое занятие на свете – ждать. Ждать – и неважно, хорошего или плохого. А если и первое, и второе переплетаются, и не знаешь, что за чем последует, то жизнь вообще прекрасной покажется… сначала, а через минуту ты поймешь, что ошибся.
Ждать лорд Лестин умел, но не любил. Правда, за последний год он здорово этому научился.
Нельзя сказать, что старый лорд вел себя нетерпеливо или роптал на судьбу. Внешне невозмутимый, спокойный и уравновешенный, он мог дать фору любому царедворцу. Но разве это поможет? Можно спрятать, скрыть нетерпение в голосе или дрожание пальцев, но как скроешь стук сердца?
У лорда Лестина не было ни детей, ни семьи. Может быть, поэтому, думал старый воспитатель, он был так привязан к своему воспитаннику. Вернее, это сначала он думал, что поэтому. А потом просто понял, что будь у него сын, он любил бы воспитанника не меньше. Подчас он понимал короля Карла, который бешено орал на сына, но так же бешено гордился им. Он тоже гордился. Всегда. Каждую минуту. И ждал.
Вот и теперь оставалось – ждать…
Еще одна ночь – и все будет хорошо.
…Лестин ждал до утра, вздрагивая от каждого шороха, то и дело вскакивал, подходил к окну и, прячась за тяжелыми шторами, всматривался в черноту улицы. Ждал – сначала знакомых шагов, потом – топота солдатских сапог, потом уже вовсе неизвестно чего, но ждал – и только на рассвете забылся недолгим сном, свернувшись в три погибели в кресле, свесив голову на плечо и открыв рот во сне.
Утром лорд Лестин понял, что ожидание напрасно и Патрик не придет. И нужно ехать во дворец, потому что нужно… А потом обрадовался: ну, конечно же! Патрик встретился с Марчем, все хорошо, но было слишком поздно уже, и они остались в городе. И сейчас все разъяснится, нужно только увидеть Марча...
И утро было таким хорошим, прохладным по-осеннему и ясным, так рвалось с небес солнце, обещая светлый день, что лорд Лестин приободрился. Дорога до дворца даже не показалась ему такой длинной, как вчера. Улицы Леррена сияли, умытые предрассветным дождиком. Отпустив кучера и наказав ему вернуться ко дворцу к вечеру, Лестин крякнул и пригладил бороду. И чего волновался, старый дурак? Марч наверняка уже здесь…
Лорд Марч действительно был здесь – они столкнулись в коридоре, Марч шел с кипой каких-то бумаг, хромая и припадая на покалеченную когда-то ногу. И посмотрев на тщательно выбритое его лицо, на котором сквозь слой пудры все-таки проступала усталость, встретив измученный и растерянный взгляд, Лестин все понял. Они прошли друг мимо друга, только коротко поклонившись на ходу. Но в ту минуту, когда они встретились глазами, Марч едва заметно покачал головой.
Лестин кивнул сухо – и свернул к лестнице. Солнце померкло. Постоял у перил, морщась и потирая левую сторону груди – что-то стало побаливать сердце. И пошел тяжело по ступенькам вверх – в покои Его Величества короля Августа.
Малыш лежал в жару, полуприкрытый легкой простыней, откинув голову. Он уже несколько часов никого не узнавал. Бесшумно суетился у его постели лекарь, темно-малиновые шторы были задернуты, горели несколько свечей. Пахло воском, лекарствами и молоком. Большой плюшевый медведь сидел, одиноко растопырив лапы, в кресле в углу; на ковре у входа валялись бумажные голуби.
Запекшиеся, обметанные лихорадкой губы, прикрытые глаза, обведенные голубоватыми тенями, тонкая шейка вся в ярких пятнах сыпи… Его Величество король Август Первый Дюваль, малолетний правитель Лераны… мальчик шести лет от роду.
Когда Лестин, стараясь ступать по ковру неслышно, подошел к огромной кровати, от полога отделилась невысокая фигурка. И только по шороху платья и золотым волосам лорд Лестин узнал Изабель – так осунулось и похудело за эти дни ее лицо.
- Как он? – едва слышно спросил лорд.
- Плохо, - так же полушепотом отозвалась принцесса.
- Что говорят лекари?
Изабель молча покачала головой. И понимай как хочешь…
Старый лорд осторожно коснулся ее руки, успокаивая и утешая. Глаза принцессы были сухими, губы твердо сжаты – и только теперь Лестин увидел, как изменилась и повзрослела Изабель за это время. Одета она была очень аккуратно и строго, волосы стянуты в узел на затылке, поверх платья – передник сестры милосердия, но главное не в этом – по-взрослому усталыми и твердыми стали прежде веселые ее глаза. Горькая жалость и тяжелая ненависть толкнулись в его душе. Эх, девочка, девочка, да по силам ли тебе… тебе – и этому ребенку, ставшему игрушкой в руках жадных до власти взрослых.
- Как себя чувствуют их высочества? – так же негромко спросил лорд.
- Они сейчас в детской, - отозвалась Изабель, - с мадам Фивен. Занимаются рисованием. Мессир Тюльен опасался за их здоровье и распорядился удалить девочек подальше, но теперь, кажется, опасности нет. Их высочества чувствуют себя хорошо.
- А вы?
Девушка пожала плечами:
- Я болела скарлатиной в детстве и поэтому могу не бояться.
И прерывисто вздохнула. Видно было, что она очень устала, и Лестин решился предложить:
- Быть может, вам следует пойти отдохнуть, ваше высочество?
- Да, - кивнула принцесса, - скоро я уйду и вернусь только к ночи. – И добавила, помедлив, тихонько: - Я не хочу оставлять его на ночь одного…
Понятно, подумал старый лорд. Не «не хочу», а «боюсь» - вот что она хотела сказать.
Изабель быстро огляделась – и сделала знак лекарю выйти, тот послушно попятился за дверь. Принцесса коротко вздохнула, шагнула еще ближе, так близко, что лорд Лестин ощутил слабый запах ее духов и дыхания.