О том, что было дальше, можно прочесть в учебниках истории. Постарайтесь вспомнить, видели ли вы когда-нибудь свалку или мусоросжигательный завод. Если да, значит, вам по меньшей мере двадцать пять лет от роду. Дети же не могут представить себе другого места для мусора, кроме утилизационных катушек, которые стоят в каждом доме и каждой квартире. Они не знают, что такое мусорное ведро, мусорный бачок, выгребная яма. Они никогда не видели навозных мух, вьющихся над помойкой, не видели загрязненной воды, не вдыхали загрязненный воздух. Но бытовой мусор — это лишь вершина айсберга. Промышленные отходы — о них уже никто не вспоминает. Токсичные отходы, радиоактивные отходы, хранилища, потреблявшие огромную энергию и всегда угрожавшие нашей безопасности, — все это в прошлом. Нефть в реках и океанах, черный дым, клубящийся над трубами — люди забыли об этом. Никогда раньше Земля не была такой чистой, а жизнь на ней — такой комфортной…

Боюсь, я дошел до предела. Больше трех бутылок не одолеть. «Монтранше» — чудесное вино: душистое, нежное, пикантное. Но даже оно и все сокровища моих подвалов, которые я собирал десятилетиями, не смогут утолить боль, не заставят забыть меня о том, о чем я хотел бы забыть больше всего на свете.

Поначалу, тридцать лет назад, все шло отлично. Я руководил концерном, Конрад продолжал исследования. Я помог ему собрать лучших специалистов, лучшие приборы, я буквально завалил лабораторию деньгами и думал, что тут у меня все схвачено — если кто-то и способен найти разгадку таинственного эффекта, это будут мои люди. Они все еще не продвинулись в своих исследованиях, но это меня даже успокаивало. «Значит, дело не в том, что мы с Конрадом были глупцами, — думал я. — Если уж эти умники с Нобелевскими премиями так и не смогли найти ничего путного, значит, это по-настоящему сложная задача». Наши приборы расходились огромными партиями, наши прибыли росли — чего мне было еще желать от жизни?

Все началось около полугода назад. Мы запустили в производство маленькие карманные очистители-пепельницы. Разумеется, они были снабжены портативными аккумуляторами, как и все наши приборы. И неожиданно на нас обрушилась волна рекламаций. Аккумуляторы разряжались слишком быстро. Гораздо быстрее, чем мы рассчитывали. Это было странно. Досадно и странно.

Потом стали выходить из строя фильтры для выхлопных труб. Также задолго до окончания гарантийного срока. И это тоже было странно и досадно.

А потом мне позвонил Конрад и сказал, что у него плохие новости и он хочет срочно поговорить со мной.

К тому времени наша лаборатория давно превратилась в солидный исследовательский институт, с верхнего этажа которого открывался прекрасный вид на город. Именно там располагался кабинет Конрада, где мы сейчас и сидели. Мой друг сильно сдал, но, несмотря на возросшее благосостояние, так и не расстался со старыми, знакомыми мне еще по временам нашей работы на ускорителе, очками. Сейчас он привычным движением протирал их стекла — как всегда в моменты сомнений и нерешительности.

— Видишь ли, Енс, — начал он. — Долгое время мы считали, что все предметы, пропадающие в очистителях, сжимаются в трех измерениях и прячутся в квантовом пространстве. Мы так решили, когда нашли ту первую катушку. Помнишь?

— Разумеется. А что, у тебя появились какие-то новые гипотезы? — спросил я, ощущая неприятный холодок под ложечкой.

— Да, точно. Мы много лет пытались создать модель этого пространства. А потом вспомнили о четвертом измерении — времени. И тогда все встало на свои места.

— В самом деле? — Холодок усилился.

— Да. Теперь я уверен: все, что исчезает в поле, перемещается не в пространстве, а во времени.

— Во времени? Ты уверен? Как это получается?

— Вижу, ты снова заинтересовался физикой, — съязвил Конрад. — Могу передать тебе протоколы наших экспериментов, чтобы ты изучил их на досуге. Но говоря коротко: все, что мы бросаем в очистители, направляется прямиком в будущее.

— В будущее? Звучит не очень хорошо.

Конрад развел руками.

— Это и в самом деле не очень хорошо.

— А в какое будущее? — спросил я поспешно. — Я имею в виду… все, что мы отправили… может вернуться? Еще при нашей жизни?

— Ну, точно мы не знаем, — вздохнул Конрад. — Однако есть одна зацепка. Помнишь, я говорил тебе, что потребность в энергии возросла? Так вот, она продолжает расти. Мы наблюдали за тенденцией в течение трех десятилетий, вывели функцию и построили кривую. Получилась гипербола, — он наконец водрузил очки на нос. — Ты еще помнишь, что такое гипербола?

— Да. Это функция обратно пропорциональной зависимости. Задается уравнением y=k/x, где k — коэффициент пропорциональности. Ну что, экзамен по геометрии закончен?

— Да. Отлично. А ты помнишь, что происходит с этой функцией, когда х равен нулю?

— Вторая координата становится равна бесконечности. Постой, ты хочешь сказать…

— Именно. — Конрад вздохнул, снова снял очки и принялся протирать стекла. — Она становится равна бесконечности. И это мы называем сингулярностью.

Думаю, вы уже обо всем догадались. Мы достигнем точки сингулярности этой ночью. В один час двенадцать минут тридцать и пять десятых секунды по среднеевропейскому времени. После этого наш мир необратимо изменится. Сегодня вечером потребление энергии очистителями достигло половины мегаватта на квадратный сантиметр. Это критическая отметка. С полуночи ни один из очистителей не сможет работать.

А что случится потом? Никто не знает. Но Конрад уверен: в этот момент вернется все, что мы когда-либо отправили в небытие. Все, начиная с отвертки, которую я потерял тридцать лет назад в ускорителе. Пачка сигарет Конрада, наши гайки, мобильник Дитера, бесчисленные фильтры для кофе и упаковки для бутербродов, выброшенные за тридцать лет на миллионах кухонь по всему миру. Яичная скорлупа, шкурки от бананов и апельсинов, картофельные очистки, обкаканные подгузники, пыль из миллионов пылесосов, разбитые зеркала и стекла, одноразовые шприцы и пустые ампулы, использованные стикеры, содержимое кошачьих лотков, жир из фритюрниц, бумажные носовые платки, тампоны и презервативы, разбитые кирпичи, черепки посуды, расколотый цемент, земля и песок, асбестовая пыль, куски сломанной арматуры, радиоактивные отходы — все это погребет нас под собой. А воздух наполнится выхлопными газами, которые вырабатывали машины всего мира за тридцать лет.

Бутылка пуста. Вечер подошел к концу. И мне, нет, нам всем, остается надеяться лишь на одно — на то, что мой друг Конрад, доктор Конрад Хеллерманн, ошибся в своих расчетах.

Может ли это случиться, как вы думаете?

Скоро я буду знать точно.

КАРЛ ФРЕДЕРИК

ЧЕТВЕРОНОГИЙ СЕЙСМОЛОГ

Алекс несколько секунд покрутил между пальцами тонкую пластмассовую ладью, прежде чем напасть на стоявшего справа от короля слона. А затем, когда соперник его взялся обдумывать ход, опустил руку, чтобы почесать Вегенера между ушей. По прошествии примерно еще десяти минут жаркая, но безмолвная баталия привлекла зрителя — молодую женщину, которая, остановившись возле паркового столика, заслонила доску от горячих лучей солнца.

Противник Алекса, азиат и аристократ по внешнему виду, поднял взгляд от доски.

— Guten tag, Катхен, — проговорил он.

— Коннити-ва, Вакабаяси-сама, — ответила она.

Японец кивнул, а потом снова обратил взгляд к шахматной доске. Через несколько ходов мужчина почти незаметно качнул головой.