Малышка испытала сильный шок. Можно было догадаться, что под слоем штукатурки ее мордашка белее снега.

На ее шее были видны фиолетовые следы.

Заметив нас, она вскрикнула от ужаса. Ее сутенеру придется некоторое время давать ей сильные транквилизаторы, а то она будет падать в обморок при виде пауков и фотографий Мишеля Симона.

– Эй, приди в себя, красотка. Я из полиции! – сказал я, широко улыбаясь ей. – Горло небось горит?

Успокоившись, она несколько раз взмахнула ресницами, попыталась сглотнуть слюну и пробормотала:

– Первый раз в жизни я рада увидеть легавого. Этот парень и есть тот маньяк?

– Был, – поправил я, указывая на лежащий в нескольких метрах от машины труп. – Как это ты позволила завезти себя так далеко от штаб-квартиры?

– У него была вот такая толстенная пачка хрустов!

Черт! А Пакретт и я терялись в догадках. Тип просто показывал бабки, что всегда очаровывает этих бессеребрениц.

– Как все произошло?

– Я даже не успела сообразить. Он остановил машину и тут же схватил меня за горло. А как он жал, падла! Вцепился, как легавый... Ой, простите!

Приехала полицейская машина. Я оставил красотку на попечение Пакретта, а сам занялся убитым. Чуть позднее я получил о нем все возможные сведения. Маньяка звали Жером Буальван, тридцати двух лет, холост, владелец небольшого завода лыжных креплений в парижском предместье. До сих пор в полиции на него ничего не было, и в бригаду нравов на него не поступало никаких сигналов.

Пакретт получил свое фото в газетах. Оно было таким расплывчатым, что на снимке он выглядел как покойник.