— Да ведь сено-то нужно лошадям…

— На конюшне могут подождать, нетрудно догадаться!.. Экая дубина!

— Ну, хозяин, куда же мне идти? Ведь не намерены же вы, черт возьми, держать меня здесь у себя на дворе, где, надо признаться, розами не пахнет.

— Очень жаль, сударь, но я не могу пригласить вас к себе… у меня в гостинице нет того, что вы требуете…

— Нет ни хлеба, не сыру? Хороша гостиница, нечего сказать!

— Извините, но не в сыре, не в хлебе у меня недостатка нет, слава богу, у меня можно потребовать что угодно, не хуже любого из парижских ресторанов… Франсуа, сходи-ка на кухню, скажи, чтобы поддерживали небольшой огонь в плите, а то вдруг лук подгорит… Да, сударь, если вам угодно было спросить хоть каплуна, так вам бы и того подали.

— Я не спрашиваю ни каплунов, ни матлотов, а только сыру и хлеба. Мне кажется, что каждый имеет полное право ужинать, как ему вздумается, исходя из своих средств.

— Конечно, сударь, конечно… Франсуа, поди скажи Жанет, чтобы начистила корзину грибов… две пусть начистит… или нет, вели ей начистить три, да нет, лучше пусть начистит четыре — чем больше грибов, тем вкуснее, да еще лука… побольше лука… Ну, нелегко достанется мне этот матлот… Но зато какова же будет слава, коли мне это удастся. А удастся мне непременно, за это я ручаюсь…

— Ну-с, когда вы окончите все ваши распоряжения относительно всех ваших грибов, луковиц и матлотов, вы тогда соблаговолите и ответить мне, смею надеяться?

— Ах, боже мой, сударь, я ведь уже сказал вам, что ничего не могу предложить вам. Вы требуете уголка… чердака… соломы… и… ничего этого у меня нет! Весь дом занят, до малейшего уголка. У меня только и осталось свободных, что две большие, прекрасные комнаты. Вот если вам комнату угодно занять, так милости просим, я тотчас же велю проводить вас туда.

— Да нет же, черт возьми, не надо мне вашей комнаты — это мне не по средствами… не то чтобы у меня не было ни копейки денег… нет, этого нельзя сказать, у меня в кожаном кошелечке есть-таки порядочная сумма, отчего бы не развернуться? Но я дал себе честное слово, что принесу деньги эти целиком старику отцу, который ждет не дождется меня там в Баньоле, близ Парижа… Вы бывали в Баньоле?..

— Нет, сударь, нет, никакого Баньола я не знаю… Как бы мой соус не свернулся…

— А старик-то мой, ведь ему уж восемьдесят стукнуло, и он меня не видал ровно восемь лет… Да, вот ровно восемь лет как я отправился в Африку… нельзя же не скопить ему хоть на выпивку-то, под старость….

— Я, сударь, не мешаю вашему батюшке пить, пусть кушает себе на здоровье, что ему угодно.

— Вот новость-то!.. Не мешаете!.. Спасибо!.. А вы попробуйте-ка помешать, так я вам такого трезвону задам…

— Но я еще раз повторяю вам, что у меня для нас нет ночлега, кроме отдельной комнаты. Хотите, что ли, комнату?

— Да нет же, черт возьми! Не хочу я ваших комнат… Но не может же быть, чтобы во всем пашем доме не нашлось ни уголка, где бы я мог переночевать… Я, пожалуй, хоть на лавке усну, хоть на стуле… Кто целые сутки без устали шел, того укачивать не придется…

В эту минуту из дома выбежала молодая девушка и поспешила к хозяину со словами:

— Господин Шатулье, хозяйка велела вам сказать, что соседу Томасю удалось поймать семь раков и что она по крайней мере шесть раз звонила, чтобы позвать вас.

— Семь раков! — воскликнул трактирщик, всплеснув руками, поднимая глаза к небу. — Ну, теперь наше дело в шляпе… у нас целых семь раков в распоряжении… Теперь матлот у меня выйдет — объеденье… Надо бежать скорее его готовить… Что делать, сударь, что делать, вы сами видите, что у меня вам положительно негде разместиться… поищите где-нибудь в другом месте…

И, не обращая больше внимания на путешественника, бесцеремонно оставленного посередине двора, хозяин «Безрогого оленя» чуть не бегом поспешил в дом к своей плите.

II. МОЛОДАЯ ДЕВУШКА И СТАРЫЙ ВОИН

Молодой девушке, сообщившей хозяину о счастливом обретении раков, было лет шестнадцать-семнадцать. Высокая, стройная, грациозная, с точеными руками и ногами, и только плечи выглядели слегка худощавыми, как у всех женщин, еще не окончательно сформировавшихся. На сильно загорелом лице блестели черные, прелестные, живые глазки. Такие глазки, которые много говорят без слов… Ух, просто беда!.. Короче говоря, из тех глаз, которые старухи за что-то называют душегубами! Да, пожалуй, называй, а вряд ли это справедливо!.. Иначе из-за чего же милосердная природа допускала, чтобы столько милых, ни в чем не повинных молодых девушек родились на свет с глазами, которые заранее обрекают их на погибель души!..

Кроме очаровательных глаз у нашей героини имелся хорошенький, маленький рот с двумя рядами зубов-жемчужин, носик под стать ротику, а еще аккуратные дуги бровей, на щеках и посредине круглого розового подбородка — прелестные ямочки, обозначавшиеся всякий раз, как молодая девушка смеялась… а смеялась она частенько!

Как видите, это была настоящая красавица, и красота ее подчеркивалась тем выражением доброты, ласки, добродушия, которые не всегда являются обязательной принадлежностью всех красивых лиц, хотя немало-таки прибавляют к их привлекательности.

Одета девушка была очень просто: коротенькая юбочка, мило стягивающая на талии белую кофточку, а на голове — цветной шелковый платок, не скрывавший ее прелестных волос. Но в этом простом, но неизысканном туалете она была во сто раз милее и красивее сотни гордых красавиц, с ног до головы закутанных в шелка и бархат.

Путешественник по-прежнему стоял посредине двора, опустив голову на грудь, по-видимому размышляя, что ему делать, и не замечал молодой девушки, которая, напротив, смотрела на него с большим вниманием.

Ни тот, ни другой не обращали внимания на довольно крупные капли дождя и на сильные раскаты грома приближавшейся грозы.

— Ах, черт возьми! — воскликнул наконец солдат, вскидывая на плечо свой дорожный мешок. — Не очень-то весело отправляться опять в путь, когда ног не чувствуешь под собою от усталости… Ведь я целый день ни на одну минуту не останавливался, надеясь хоть к вечеру отдохнуть вволю. Да и рана моя на левой ноге что-то к непогоде не шутя разболелась… Быть грозе, нога моя лучше всякого барометра… И остаться без ночлега!.. Ах, черт бы побрел всех!..

Путешественник остановился на полуслове, встретившись с пристальным взглядом молодой девушки, устремленным на него, но тотчас же, наморщив брови, продолжал:

— Ну, чего ты на мена так уставилась?.. Узоры на мне, что ли, какие? Или смешное что нашла?..

Или тебе весело видеть, как старого солдата, утомленного, измученного, гонят вон, и только потому, что ему нечем заплатить за комнату для ночлега?.. Знаешь ли ты, что хозяин твой, на мой взгляд, самый настоящий ростовщик! Не помешало бы ему познакомиться с моей палкой!.. Он отказал мне в ночлеге только потому, что я сдуру сразу признался ему, что не спрошу себе к ужину ничего, кроме куска хлеба и сыра?.. Уж с этого-то ужина, конечно, нажить ничего, но уж если взялся за это дело, так принимай всех, и бедных, и богатых, и больших, и маленьких. Черт бы его побрал!.. Провалиться бы ему окаянному!.. Однако везде, сколько ни кричи, а одним криком делу не поможешь… Нечего делать… В путь, служивый, налево, кругом марш!..

— Но куда же вы пойдете? — Молодая девушка положила ему руку на плечо, пытаясь удержать.

— А я почем знаю, куда?.. Я и сам-то первый раз в жизни в ваших краях… Да что будешь делать?.. Надо же как-нибудь отыскать себе ночлег?.. Попробую постучаться в какую-нибудь крестьянскую избу, может, где и примут!.. Правда, на это тоже надежда плоха!.. Чем ближе к городу, тем народ грубее и неприветливее… Это они у горожан перенимают. Тьфу ты, дождик начинается! Этого еще недоставало!.. Впрочем, и то сказать, то ли мне приходилось видеть и переносить в Африке, да ведь жил же!.. Ну, марш, служивый…

— Да нет, как хотите, сударь, а в такую погоду вам идти невозможно!.. Во-первых, гроза будет сильная, это наверняка сказать, да и дороги у нас плохие…