Анри де Ренье

Героические мечтания Тито Басси

ПРЕДИСЛОВИЕ

Действие «Тито Басси» происходит в Северной Италии, по соседству с Венецией, Падуей, Вероной, неподалеку от маленького, скромного Пасиньяно, описываемого Ренье в романе «Живое прошлое» (гл. XIV) и имеющего гостиницу того же названия — «Три гвоздики», — что и родина героя, Виченца.

Мы попадаем, таким образом, в знакомую по многим произведениям нашего писателя обстановку, для которой у него имеются привычные и полюбившиеся типы, образы, детали.

Думается, что и независимо от вступительных слов Ренье внимательный читатель мог бы догадаться, почему именно Тито Басси «родился в Виченце и из Виченцы» и почему самая Виченца окрасилась в восприятии автора психологией его незаметного, мечтательного героя.

Логически неразложимая ассоциация (Виченца — Т. Басси) послужила отправным пунктом для того своеобразного лирического стихотворения, которое (как и всегда у Ренье-романиста) легло в основу повествования, заранее предрешив его эмоциональный тон, его спокойно ритмизованную и фонически выверенную прозу. «Героические мечтания Тито Басси» (1916) — роман чрезвычайно для Ренье характерный и лучше, чем многие другие, позволяет рассмотреть методы и приемы его виртуозной манеры. Здесь особенно легко заметить, что основное своеобразие Ренье заключается в искусно замедляемом темпе речи, в лаконичном и классически закругленном синтаксисе, с чем успешно согласуется безукоризненная (иногда даже нарядная) словесная инструментовка, усвоенная поэтом в школе французского символизма.

Сравнительно бедная фабула выдвинула на видное место обоснование и построение психологии героя, выписывание хрупкого, призрачного мирка, которым живет эта трогательная, трагикомическая фигурка XVIII в. С искусством, достойным его излюбленных художников Юбера Робера, Паннини и Пиранези, Анри де Ренье скомпоновал и уравновесил архитектурные пейзажи Виченцы. разместив в их оправе отдельные этапы жизни созданного им персонажа. Отсутствие в сюжете движения и событий способствовало тому, что Ренье использовал выигрышный у него тип среднего заурядного человека, с которым так послушно сочетаются жанровые детали и который без труда подчиняется прихотям его декоративных замыслов.

Из отдельных удач повествования следует выделить простой и остроумно выполненный расчет, с помощью которого автору с первых же глав стало возможно дать, не забегая вперед, ключ к истинному и подлинному Тито Басси (сценка с Джироламо у канала, загадочные улыбки прохожих и т. п.), а также приятно и свежо введенный «прием повторяющейся ситуации», каковой на этот раз оказывается появление в решительные для судьбы Тито минуты противного, избалованного мопса графини Вилларчьеро.

1926

Б. Кржевский

К ЧИТАТЕЛЮ

Мне не хотелось бы выпустить в свет эту книжку, не предупредив читателя, что он не найдет в ней ничего относящегося к текущим событиям.

Мой рассказ о героическом призвании героичен совсем не в том смысле, о котором можно было бы подумать, придав этому слову его нынешнее значение. В каком отношении и почему наш Тито Басси является героем, читатель увидит сам, коль скоро соблаговолит пробежать эти страницы, не заключающие в себе, повторяю, ни единого намека на жизнь, какой мы живем в настоящую минуту.

Написанный весной 1914 г. и опубликованный в журнале еще до наступления той знаменательной даты, когда бюллетени армий сделались единственным нашим чтением, роман этот тесно связан с переживаниями, кажущимися сейчас переживаниями другого века — с такой быстротой отодвинулись они в прошлое. Несмотря на такой анахронизм, а вернее, в силу этого самого анахронизма, я счел себя вправе предложить читателям свидетельство об эпохе, сейчас такой далекой. Пусть посмотрят на него как на осколок зеркала, ныне уже разбитого, в котором некогда фантазия поэта любовно рассматривала лицо своей мечты.

Я не знаю, как мне это еще подчеркнуть: в истории этой все вымышлено, все, кроме мест, где протекает самое действие. Я прибавлю еще, что именно место предопределило события и подсказало мне моих персонажей. Тито Васси родился в Виченце и из Виченцы: ей одной я обязан его появлением в свет.

Как часто во время поездок в Италию я останавливался в этом благородном и прелестном городе! По дороге в Венецию он вместе с Вероной и Падуей является одной из самых приятных остановок. Как часто приветствовал я оттуда льва св. Марка, стоящего на колонне возле базилики Палладио, прежде чем пуститься вдоль по старым живописным улицам, украшенным величественными фасадами дворцов. Ибо Виченца — город дворцов; они одевают ее обильной и пышной торжественностью, украшают колоннами, фронтонами, статуями, свидетельствуя о роскоши и великолепии ее прежней жизни, следы которой отражают также богатые и веселые виллы, стоящие вокруг города, вроде виллы Ротонда, что архитектурой своей обличает циркуль Палладио, или поэтической виллы Вальмарана, где Тьеполо расписал залы мифологическими и романическими фресками, сценами карнавала и chinoiseries.

О Виченца, ее дворцы, ее виллы! Какие прекрасные образы оставляла она во мне своим торжественным, своеобразным убранством в нежные и ясные весенние дни и в залитые богатым светом дни осени! В дни таких прогулок и блужданий я повстречал беднягу Тито Басси и рассказал себе его мнимые авантюры, его героическое ослепление! Пусть он простит меня за то, что я вызвал его из недр родного города! Его выдумал не я. Сама Виченца мне дала его, и если я принял его таким, каким она мне его показала, то для того только, чтобы лучше помнить о ней, чтобы возвратить его ей в виде скромного знака восхищения и благодарности.

Июнь 1916

ГЕРОИЧЕСКИЕ МЕЧТАНИЯ ТИТО БАССИ

Я родился в Виченце и готовился было там же и умереть в тот день, когда мне объявили приговор подеста, повелевавший доставить меня на место казни и повесить за шею на виселице, как значилось в решении, вынесенном против меня, Тито Басси, сына Оттавио Басси, сапожника, и Клелии Герамбини, белошвейки, тогда уже покойных, душу которых да упокоит Господь, как мог бы он упокоить и мою при обстоятельствах, изложенных ниже, и как он упокоит ее однажды, когда сочтет это нужным.

Этой минуты, однако, я совсем не боюсь, как не дрожал я и перед сроком, назначенным судьям для того, чтобы отделить мое тело от земли, на которой мы живем, и поднять его над нею ровно на такое количество футов, каким она должна была потом меня засыпать. Жизнь для меня бремя, и я охотно соглашался покончить с нею расчеты, как это предписано было законом. Но небу неугодно было допустить это, и я не ступлю снова на дорогу жизни — слишком долгую, на мой взгляд, и слишком мало похожую на то, как бы я сам хотел жить, — не записав предварительно нескольких довольно-таки примечательных обстоятельств, которые сделали из меня то, что я есть, наперекор тому, чем я желал быть.

Начинаемый мною рассказ позабавит, быть может, иных любопытных и развлечет иных вольнодумцев, склонных думать, что обыкновенный актер способен переживать чувства, подымающие его над профессией и отличающиеся от всего, что навязывают ему привычные роли, за которые ему аплодируют или свищут. С таким расчетом приступаю я к этой записи в четвертый день октября 1773 г., ровно месяц спустя после события, которое чуть было не сделало родной мне город Виченцу местом моего последнего упокоения, если бы воля Божья и развеселое милосердие нашего подеста не решили иначе.

Отец мой, Оттавио Басси, сапожник по профессии, ко времени моего рождения был уже пожилым человеком, ибо женился довольно поздно, из-за того что, как сам он шутливо выражался, «не мог сразу подыскать себе „башмака впору“». Впрочем, шутка эта была единственной, которую я от него слышал, так как нелегко было привести его в веселое настроение. Из этого не следует заключать, будто отец мой был недоволен жизнью или несчастлив, скорее наоборот, но он не испытывал никакой потребности наружно выказывать свою радость и счастье. Он хранил все про себя и не делился ни с кем, не исключая даже и матери, которая, однако, и составляла его главное счастье, ибо он ее искренне любил и нашел в ней самую идеальную жену. Конечно, он отлично сознавал это и тем не менее отнюдь не допускал и никогда не позволял себе с ней тех незаметных знаков внимания, которые придают особую деликатность й благоухание семейной жизни. Надо сказать, жил он с женой самым достойным образом и старался, чтобы она ни в чем не испытывала недостатка, особенно ввиду ее слабого здоровья, но кроме этих забот, ничего другого не было, и даже на слова он был весьма скуп, как если бы признавшись ей однажды и раз навсегда в любви, он считал, что это дело для них самих вполне ясное и что возвращаться к нему более не следует.