Дверца, тренькнув язычком незримого колокольчика, бесшумно захлопнулась за спиной, и Луффи, не смеющий даже дышать, утонул в трепетной прохладе синих стен.

Секунда, отмеченная ударом сердца, две — и мальчишке показалось, будто пол под ногами исчезает, а благоговейная тишина растворяется в шуме морского прибоя, отмеченного белокурыми шапочками седой пены. В ноздри ударил запах прибрежной соли, нагретых особенным морским солнцем водорослей, терпкого настоявшегося йода, пропитанного липкой смолой дерева…

Затем, точно по сигналу всё того же преследующего барсучьего свистка, исчезло и это.

Стены, покрытые отслаивающейся голубичной краской, вновь превратились в обыкновенный металл и пластик. Телефон, отмеченный тонкой сеточкой паутинки, продемонстрировал перерезанный провод, а дверца, повинуясь дуновению разыгравшегося ветра, забилась за спиной крылом не способной взлететь птицы.

Тонкие мальчишеские пальцы рассеянно скользнули по тесноте обшарпанных перегородок, собирая подушечками толстый слой крошащейся пыли…

И вдруг там, под этим слоем, отыскали обожжённые хвостики перевёрнутых букв, отозвавшихся в сердце возвратившейся солёной волной.

Ладони окрасились в пепельно-грязный, но зато стена, венчающая изголовье спящего телефона, ожила, вспарывая тишину немым зовом пяти чарующих слов:

«Загадай желание и кинь монетку».

Взгляд увлечённых тёмных глаз тут же выхватил проявившуюся из пустоты крошечную синюю коробочку, примостившуюся рядом с телефоном, а в той — прорезанную узенькую щёлочку.

Пальцы поспешно забрались в карманы, ощупывая сбившуюся ткань и выгребая на свет все затаившиеся и запутавшиеся сокровища: цветные пробки от бутылок с шипучкой, обёртки от конфет, обсосанный леденец, прилипший к железной скрепке, скомканный рисунок, оторванное колесо от пластикового внедорожника и нетронутую ещё жвачку…

Монетки, даже самой маленькой, не нашлось.

— Может, тебе понравится что-нибудь из этого…?

Расставаться с сокровищами было жалко.

Например, конфетный фантик остался с того дня, когда Нами впервые заговорила с ним и Усоппом после двухнедельной забастовки. Леденец напоминал о малиновом рожке и апельсиновом закате в самый первый день долгожданных каникул, а резиновое колесо как-то само собой попалось под руку в ту ночь, когда четырнадцатилетний Ди повёл трясущегося от страха Усоппа на охоту за хэллоуинскими чудовищами.

Правда, Луффи хорошо знал, что удивительные синие будки каждый день из-под земли не появляются, и каждая такая, если уж появилась, может по праву поспорить даже со всеми сокровищами мира.

Поэтому, не тратя времени на размышления, мальчишка принялся за дело.

Колесо, пробки и леденец, к сожалению Луффи, полезать в тонкую щёлочку отказались сразу. Зато фантик, кое-как отцепившаяся от конфеты скрепка и рисунок трёхглавого дракона с горем пополам протиснулись, растворившись в загадочном синем брюхе.

Целенькую новенькую жвачку со вкусом кислых ананасов отдавать не хотелось больше всего, но… Уж такая диковинка наверняка должна была переплюнуть всякие глупые монетки!

На долю секунды Луффи даже почудилось, будто щёлочка в коробочке расширилась, охотно принимая его дар.

Пять волшебных слов проступили отчётливее, так, точно их написали не когда-то в неизвестном прошлом, а вот прямо здесь и прямо сейчас.

— Так… теперь желание!

Дедушка когда-то говорил, что если обращаешься к кому-то невидимому, у кого собираешься что-то попросить — обязательно нужно сложить руки, поклониться и закрыть глаза, иначе ничего не произойдёт.

Увидеть этого невидимого Луффи желалось безумно, но…

От старательности закусив кончик языка, мальчик подтянул сцепленные ладони к самому подбородку, покорно опустил голову и крепко-крепко зажмурился, силясь придумать, чего бы ему такого пожелать.

— Хочу… хочу стать пиратом! Или… нет, пусть эта нога дурацкая скорее заживёт… Или, может быть, дракона? Большого красного дракона, чтобы летал и огнём дышал! Или… мяса? Много-много мяса! Чтобы оно даже дома не помещалось! Хотя… если оно не будет помещаться, его кто-нибудь попытается стащить… Тогда… тогда, наверное, я хочу большого пиратского мясного дра…

Звенящая пустота перед закрытыми веками дзынькнула, покрылась россыпью рыжих лисьих пятнышек, и последние слова застряли в пересохшем внезапно горле.

Пятнышки, складываясь в маленькие огненные костерки, разгорелись сильнее и ярче, превращаясь в буйный неудержимый пожар, посреди которого вспыхнул силуэт человека. Человека знакомого, настолько знакомого, что в груди болезненно сжалось, а дыхание судорожно оборвалось, хотя Луффи точно знал, что никогда не встречал этого юношу прежде.

Юношу лохматого, вздорного, отчего-то тёплого, с отмеченными солнечными поцелуями щеками и грустной-грустной улыбкой на губах; кажется, именно этот огненный человек приходил к нему ночь за ночью во снах, растворяясь и забываясь вместе с заглядывающими сквозь шторку утренними лучами…

— Эй… с…?

Губы и голос очертили, вытолкнули, обозначили незнакомое имя сами, а тело, точно вторя им, лихорадочно задрожало.

Пол, вновь незаметно перекинувшийся неспокойным морем, поплыл вместе с закружившейся головой.

Где-то далеко-далеко, за сомкнувшимися невзрачными стенами, надрывно кричали чайки, шумели океанские волны, ревели холодные омуты…

А в старой-старой синей будке, покрытой облупившейся пыльной краской, протяжно зазвонил лишённый проводов телефон.

========== Часть 2. Огненный человек ==========

Мальчишка шумно выдохнул и перекатился с живота на спину, принявшись рассеянно разглядывать выхваченный лунным светом потолок.

Серебристые дорожки, сотканные из прошмыгнувших внутрь жидких лучиков, вились стайками загадочных космических мошек, время от времени оседая на кончике носа. Старый дом, погружённый в ночную круговерть, спал неспокойным сном: поскрипывали доски и половицы, дрожали под напором ветра шаткие створки, шуршали по углам невидимые чёртики, с ног до макушки вымазанные печной сажей…

Заснуть у Луффи не получалось.

Может быть, потому, что тяжёлые настенные часы давно отбили свои долгие двенадцать раз, а деда так и не пришёл.

Может, всё дело было в голодно урчащем брюхе и горстке обглоданных косточек, оставшихся на месте сочного аппетитного цыплёнка.

А может, причиной бессонницы маленького Ди стала странная синяя будка, заблудившаяся в сени коряжистого дуба на холме.

Пузатая коробочка забрала дорогие сердцу сокровища, отозвалась хриплым звоном пробудившегося древнего телефона…

Но больше не произошло ничего.

С неба не слетел огнедышащий дракон, не посыпался на землю дождь из румяных окорочков, и даже сломанная нога не срослась обратно, продолжая отзываться надоевшей ноющей болью в давшей трещину кости́.

Луффи был уверен, что это — нечестно. Он прождал весь день, до самой глубокой темноты, тщетно вглядываясь в затянутый звёздами верх и скрытые чёрными сумерками лесистые дали, но ни одно чудо так и не соизволило дать о себе знать…

Поэтому мальчишка твёрдо решил, что поутру, едва рассвет вспыхнет вязкой позолотой — вернётся к хитрой синей будке и на этот-то раз уж точно заполучит всё, что ему причитается.

🖀

Холм оставался всё таким же зелёным, залитым тяжёлой влажной тенью сгрудившихся наверху пухлых туч. Бутоны и стебли клонились к земле под грузом облепивших прозрачно-росистых капелек. Робкое пока солнце, натянув на себя белёсую вуаль, пряталось за макушками притихших деревьев, то там, то тут проглядывая сквозь облачные прорези бледно-желточными глазами. Одувановые шапочки, обернувшись пугливыми ёжиками, рассыпа́лись под ногами, оседая в сплетениях сиреневого репейника и махрового тысячелистника. Высокий толстый дуб, увитый гнёздами певчих птах, дремал под мирный шелест собственных листьев…

Волшебной синей будки нигде не было.

Сломанная нога ныла с самого пробуждения, не оправившись после вчерашнего покорения дичалых долов, но мальчишка, упёрто стискивая в пальцах ненавистный костыль, не собирался сдаваться так легко и бесславно.