***
На следующий день было теплее, лужи стали подсыхать, кипарисы, масличные деревья, сосны, ранняя весенняя трава - все словно радовалось лучам солнца. Трактир Филиппо находился почти у самой реки, из его двора была видна цилиндрическая громада Замка Святого Ангела на другой стороне Тибра. "Погребок Филиппо" располагался всего в четверти часа ходьбы от Пьяцца Навона, возле которой жил Риккардо. Ближе к вечеру цирюльник отправился туда пешком, не беспокоя серого четвероногого друга.
В "Погребке" застолье было в разгаре. Риккардо был встречен радостными приветствиями своего друга детства, Лоренцо Фарина, ныне студента права римского университета "Ла-Сапиенца", сидевшего в шумной компании нескольких мужчин. Риккардо помахал рукой, сделал знак, что скоро присоединится к ним, и отправился прямиком к трактирщику. После короткого разговора Филиппо отвел его за перегородку. Оглядев стоящие на полках бутыли с разными винами, Риккардо указал на одно из них.
- Это, конечно, не мое дело, синьор Понти, - не удержался Филиппо, - но если уж вы любитель греческих вин, я предложил бы вам нечто поинтереснее. Вот, попробуйте, - повозившись в углу, он принес оттуда стаканчик с вином и подал его Риккардо, звучно причмокивая губами и жмуря глаза от воображаемого удовольствия.
Однако цирюльник, вместо того, чтобы пригубить напиток, поднес стаканчик к светильнику и, разглядев его, отверг. Его интересовал не вкус, а цвет, и он настоял на своем первоначальном выборе. Филиппо, пожав плечами, наполнил склянку, протянутую ему Риккардо. Спрятав сосуд с рубиновым вином в мешочек, Риккардо вышел в зал и подсел к веселой компании.
Как обычно, собеседниками студента были в основном тосканцы. Лоренцо почему-то очень нравилось общество всех этих флорентийцев, пизанцев, сиенцев, аретинцев. Возможно, потому, что они умели ценить его красивую болтовню, тем более, что он, как было принято в просвещенной среде, считал тосканский диалект образцом правильной речи.
Проживавшие в Риме выходцы из различных итальянских государств - герцогств, княжеств, республик - старались по возможности держаться своих земляков. В разговорах часто звучало слово "нация". Миланская нация, флорентийская нация, генуэзская нация... Тосканцы, и особенно флорентийцы, гордились своей "национальной" принадлежностью не меньше, если не больше, чем все остальные. Теперь у них появился и формальный повод: нынешним понтификом был представитель флорентийского правящего рода Медичи.
Знаменитый мыслитель и политик Никколо Макиавелли, которому в марте 1527 года оставалось жить еще несколько месяцев, считал, что все эти "нации" неизбежно будут оставаться легкой добычей владык Франции и Священной Римской империи до тех пор, пока они, осознав, что являются единым итальянским народом, не сбросят местных тиранов и олигархов и не объединятся под властью одного правителя. Он написал об этом монументальный труд "Государь". Но флорентийцы, с коими любил беседовать на подобные темы Лоренцо Фарина, не соглашались с Макиавелли, в то же время безмерно гордясь тем, что он их соотечественник.
- Таковы наши правители! - завершил Лоренцо длинную речь, чьего начала Риккардо не застал. Как обычно, Лоренцо был душой компании. Сейчас он вызвал общий смех тем, что назвал Климента VII не "papa Clemente", а "papa chi mente" - "папа, который лжет". Риккардо знал, что Лоренцо повторяет шутку, придуманную известным писателем Пьетро Аретино, - сын булочника боготворил этого знаменитого острослова. Разумеется, Риккардо не стал выдавать приятеля.
Все вдруг заговорили разом. Кто-то резко осуждал недальновидность властей, допускающих уход из города отрядов Джованни Медичи, кто-то говорил, что папе виднее, как поступить, и что Карл V, император-испанец и ревностный католик, никогда не подвергнет нападению Рим, самое сердце католического мира.
- Имперской армией на территории Италии командует бывший коннетабль Франции Шарль де Бурбон, - возразил Лоренцо, не любивший надолго уступать другим роль главного оратора. - Это заклятый враг Франциска Первого, убежденный, что трон Франции должен по праву принадлежать не Валуа, а Бурбонам. Именно он командовал испанскими мушкетерами в битве при Павии и взял Франциска в плен. Позже он очень сильно возражал против освобождения короля, но император его не послушал. До тех пор, пока папа Климент находится в союзе с Франциском, Бурбон способен нанести удар по Риму, даже невзирая на прямой запрет императора.
Опять все зашумели, возражая и соглашаясь.
- Если вы правы, то папа, допускающий уход из города отрядов "Черных Полос", подвергает Рим страшной опасности, - воскликнул один из собеседников Лоренцо. - Швейцарской гвардии и городского ополчения наверняка не хватит, чтобы остановить армию Бурбона. Неужели вы считаете, что папа и его кардиналы не способны понять столь простые истины, которые без труда понимаем мы с вами?
- О, дело тут не в неспособности понять, а в неспособности отдать! - с жаром возразил Лоренцо, вызвав смешки. - Если наши кардиналы будут платить наемникам, то где возьмут они деньги на роскошные пиры, после которых выбрасывают серебряную посуду в Тибр? Как смогут тогда оплачивать дары для своих фавориток? Где найдут средства, чтобы растить в роскоши своих рожденных в грехе отпрысков и покупать им герцогские титулы?
- Вы говорите как нечестивые последователи Лютера! - выкрикнул с негодованием длинноносый пизанец средних лет и с грохотом поставил кружку на стол, задев солонку и просыпав соль.
- Вовсе нет! - резко парировал студент. - О жадности прелатов говорила еще двести лет назад ваша тосканская соотечественница, святая Екатерина Сиенская.
Он сделал паузу, оглядывая собеседников, чтобы цитата прозвучала более эффектно:
- "Вы превратили десять заповедей в одну:Несите нам денег" - это ее слова!
Собутыльники смеялись, пили, шумели, спорили. Риккардо, опасаясь, как бы его друг не накликал беду слишком вольными речами, уговорил его уйти.
К вечеру похолодало, воздух приятно освежал лицо. Захмелевший студент, поддерживаемый крепкой рукой цирюльника, трезвел медленно. Он еще какое-то время продолжал обличать алчность и корыстолюбие иерархов церкви, повторяя фразу: "Лютер возник не случайно!", зачем-то вспомнил папу Александра VI из дома Борджиа, называя его "чудовищем разврата" и "несчастьем для церкви".
Риккардо пытался урезонить студента и все твердил, что подобные разговоры до добра не доведут.
Риккардо очень гордился другом. Трудно было поверить, глядя на ангелоподобное лицо и завитые каштановые кудряшки этого изящного франта, на разноцветные рукава с раздутыми буфами и широкополую шляпу с пером, что он был отпрыском простого булочника Уго Фарина. Старшие сыновья Уго работали с отцом в пекарне, а младшего он отдал в университет, для чего много лет копил деньги. Лоренцо, с детства поражавший всех остротой ума и языка, не подвел ожиданий семьи. Учился он легко, без усилий запоминал материал любой сложности, и к настоящему времени уже неплохо разбирался в праве и в других науках, мог прочитать запутанный схоластический трактат на латыни.
Что привязывало его к малообразованному тугодуму Риккардо? Годы детской дружбы? Возможность блистать перед недалеким приятелем? Безусловная преданность Риккардо, его способность терпеть насмешки? Вероятно, Лоренцо и сам не смог бы ответить на этот вопрос.
Риккардо же им даже не задавался.
- Останешься у нас? - спросил он, как обычно, когда приятели подошли к его дому. Лоренцо жил возле университета, и ему предстояло идти еще около часа, что для одинокого, не вполне трезвого путника в ночном Риме могло быть небезопасно.
- Спасибо, дружище, с удовольствием воспользуюсь твоим приглашением, тем более, что нам надо поговорить. У меня к тебе есть просьба.