– Француз? – воскликнул Дюрок.

– Все говорят, что он приехал из Франции.

– А он рыжий?

– Рыжий, как лисица.

– Да, да, это тот человек, которого я ищу, – закричал мой компаньон, задрожав от волнения. – Рука Провидения привела меня сюда. Кто еще станет говорить, что в этом мире нет справедливости? Месье Жерар, поехали скорее. Я хочу разместить людей на отдых, перед тем как нанесу визит этому человеку.

Дюрок пришпорил коня. Уже через десять минут мы стояли на пороге постоялого двора в Аренсдорфе, где солдаты должны были ночевать.

Конечно, все это было не мое дело. Я и представить себе не мог, чем все может закончиться. Россель был все еще далеко, но я намеревался проскакать несколько часов, пока не наткнусь на конюшню, в которой найду приют для себя и Ратаплана. Я выпил стакан вина и уже вскочил на лошадь, когда Дюрок выбежал из дверей и положил руку мне на колено.

– Месье Жерар! – прокричал он. – Умоляю, не покидайте меня!

– Дорогой друг, – ответил я, – если вы расскажете, в чем дело и чего хотите от меня, то я отвечу, смогу помочь вам или нет.

– Вы окажете мне неоценимую услугу, – ответил Дюрок. – Все, что я слышал о вас, месье Жерар, позволяет утверждать, что вы именно тот человек, которого я хотел бы видеть рядом сегодня вечером.

– Вы забыли, что я тороплюсь в расположение своей части.

– Вам все равно не удастся попасть в часть сегодня. А завтра вы уже будете в Росселе. Оставшись, вы окажете мне великую честь. Вы поможете мне в деле, которое касается моей чести и чести моей семьи. Однако должен вас предупредить, что дело это сопряжено с немалой опасностью.

Это был ловкий ход. Я немедленно спрыгнул с Ратаплана и приказал конюху отвести его в конюшню.

– Давайте зайдем в дом, – предложил я. – Там вы расскажете, что требуется от меня.

Дюрок провел меня в гостиную и захлопнул за собой дверь, чтобы никто не мог помешать нам. Он был высокого роста, и, когда встал, свет ламп заиграл на его искреннем лице и серого цвета мундире. Мундир необычайно шел Дюроку. Я чувствовал, как во мне растет симпатия к нему.

– Постараюсь рассказать все в нескольких словах, – вымолвил он. – Если я еще не удовлетворил ваше естественное любопытство, то лишь потому, что тема слишком болезненна. Мне стоит немалых усилий даже вспоминать об этом. Однако я не могу рассчитывать на вашу помощь, не объяснив, в чем, собственно, дело.

Вам следует знать, что мой отец был известным банкиром. Его звали Кристоф Дюрок. Его убили во время сентябрьской резни. Как вам известно, толпа захватила тюрьму, выбрала трех так называемых судей, которые выносили приговоры несчастным аристократам. Осужденных затем выбрасывали на улицу, где их разрывали на куски. Мой отец всю свою жизнь помогал бедным. Многие явились в суд и дали показания в его пользу. Отец находился в горячке. Его полумертвого принесли в зал суда на одеяле. Двое судей были готовы оправдать отца, но третий – юный якобинец {24}, чье могучее сложение и жестокие помыслы сделали его лидером, собственноручно вытянул отца из зала, долго пинал бесчувственное тело тяжелыми сапогами, а затем швырнул на растерзание толпы. Смерть отца была настолько ужасной, что даже сейчас я не могу говорить о ней. Как видите, отца убили незаконно, ведь даже по их нечеловеческим законам двое судей оправдали его.

Когда закончился хаос, мой старший брат стал искать того человека – третьего судью. Я тогда был еще ребенком, но, поскольку дело касалось всей семьи, разговоры велись при мне. Имя убийцы – Карабен. Он состоял в гвардии Сантера {25} и был известным дуэлянтом. Однажды иностранка, баронесса Штраубенталь, предстала перед якобинцами. Карабен пообещал ей свободу в обмен на деньги и состояние. Он женился на ней, взял ее имя и титул и сбежал из Франции, когда пал Робеспьер {26}. Мы не имели ни малейшего понятия о том, что случилось с ним далее.

Вы, конечно, думаете, что нам не составляло особого труда найти его, так как мы знали его имя и титул. Но хочу напомнить, что после Революции {27} мы остались без денег, а значит, поиски оказались неимоверно сложными. Затем наступила эпоха Империи {28} и наши дела стали совсем плохи. Ведь, как вам известно, император считал, что 18 брюмера {29} уладило все взаимные претензии и что с этого дня прошлое осталось позади. Но мы помнили семейную трагедию и не изменяли своих планов.

Моего брата призвали в армию. Он с боями прошел всю Южную Европу, заодно наводя справки о бароне Штраубентале. В октябре прошлого года брат погиб под Йеной {30}, а его миссия оказалась невыполненной. Тогда настал мой черед. Мне удалось услышать об этом человеке в одной из польских деревень уже спустя две недели после начала службы. Кроме того, я оказался в компании человека, прославившегося своими отважными и благородными деяниями на всю армию.

Я слушал откровения Дюрока с огромным интересом, но так и не понял, что он хотел от меня.

– Чем я могу вам помочь? – спросил я.

– Пойдемте со мной.

– В замок?

– Конечно.

– Когда?

– Немедленно.

– Но что вы собираетесь предпринять?

– Я знаю, что делать. Тем не менее хотел бы, чтобы вы были со мной.

Не в моем характере было отказываться от приключений, тем более что я проникся к парню симпатией. Прощать своих врагов, безусловно, благородно, но желательно, чтобы им было за что прощать нас. Поэтому я пожал Дюроку руку.

– Я должен ехать в Россель завтра утром, но сегодня вечером я в вашем распоряжении, – сказал я.

Мы оставили солдат на ночевку на постоялом дворе. Поскольку расстояние до замка было не больше мили, мы решили обойтись без лошадей. По правде говоря, я не люблю, когда кавалерийский офицер ходит пешком. Насколько он великолепен в седле, настолько неуклюж, когда шагает по земле, придерживает саблю и ставит носки внутрь, чтобы шпоры не цеплялись друг за друга. Но мы с Дюроком были в том возрасте, когда не беспокоишься ни о чем. Могу заверить вас: не могло быть такой женщины, которая стала бы особенно придираться, увидев двух молодых нарядных гусар, вышедших в тот вечер с аренсдорфского постоялого двора. У нас обоих были сабли, а я еще вынул пистолет из кобуры и сунул под ментик, ибо чувствовал, что нам сегодня придется жарко.

Тропа, ведущая в замок, шла через темный еловый лес. Не было ничего видно, кроме рваных полосок неба и ярких звезд над головой. Наконец мы оказались на открытом месте. Замок находился прямо перед нами на расстоянии выстрела из карабина. Это было огромное неуклюжее здание, судя по всему, очень древнее, с круглыми башнями на каждом углу и массивным прямоугольным выступом прямо перед нами. Нигде не виднелось ни огонька. Светилось лишь одно окно. Из здания не доносилось ни звука. Мне казалось, что эта безмолвная громада таит нечто зловещее. Название замка как нельзя лучше соответствовало впечатлению, которое он производил. Мой товарищ едва держал себя в руках от нетерпения. Я с трудом поспевал за ним по разбитой дороге, ведущей к воротам.

На массивных, окованных железом дверях не было ни звонка, ни молотка. Нам пришлось стучать в дверь эфесами сабель. Костлявый, длинноносый, заросший бородой человек наконец появился перед нами. В одной его руке был фонарь, другой он держал на цепи огромного черного пса. Поначалу его манеры были угрожающими, но, увидев наши мундиры и выражение лиц, он ограничился лишь угрюмой гримасой.

– Барон Штраубенталь не принимает посетителей в столь поздний час, – произнес он на превосходном французском.

– Передайте барону, что я проехал восемьсот лиг {31}, чтобы встретиться с ним. Я не уйду, не повидав его, – ответил мой товарищ с таким выражением, что даже я не смог бы сказать лучше.