Здесь много зелени, среди которой разбросаны здания парламента, разнообразные по архитектуре посольства различных стран.

Над двухэтажным домом на зелёном пригорке развевается наш советский флаг. Это наше посольство, маленький кусочек Родины в этакой дали! Проезжаем мимо ворот. У входа стоят трое дюжих полицейских в фуражках и голубых форменных рубахах.

Въехав в периферийные районы города, следуем между рядами типовых коттеджей. Одно-, двухэтажные, с зелёными лужайками перед фасадом, все они производят впечатление игрушечных домиков, аккуратно расставленных по склону прилежным мальчиком из старшей группы детсада. Сегодня суббота, и с самого утра пожилые или молодые мужчины в шортах и безрукавках с нескрываемой важностью стригут траву перед домом. Они толкают перед собой тарахтящие тележки, и зловонный бензиновый шлейф дыма тянется за ними. Видно, для этих джентльменов нет лучшего вида отдыха.

Минуем площадку для крикета. Все игроки в белых костюмах и шапочках с козырьками. Один стоит на корточках, заслоняя собой торчащие из земли метровые палочки и держа в руках широкую деревянную биту. Кидает мяч «нападающий», который сначала долго прицеливается, делает замахи прямой рукой, разбегается и что есть силы швыряет мяч в игрока с битой. Тот успевает отбить мяч, и стоящие поодаль игроки бросаются ловить его. После некоторого затишья та же сцена повторяется в разных вариантах.

— Довольно вялая игра — один кидает, другой отбивает, а остальные стоят и смотрят, — замечаю я.

— Это верно, — отвечает Ричард. — Но учтите — это не только игра, для англосакса это скорее «образ жизни», как и стрижка лужаек.

Поднимаемся на новую точку обзора города, где находится ресторан «Карусель». На столбе перед рестораном сидит чёрная австралийская ворона, задумчиво «разговаривает» сама с собой.

В её голосе слышны совершенно человеческие нотки.

Спустившись с обзорного холма, направляемся к Барвику домой, где нас уже ждёт к обеду его жена Диана (Дайен). Сухонькая брюнетка в очках, с умным, проницательным взглядом карих глаз радушно встречает нас на пороге дома. После «вступительной» чашечки кофе идём осматривать участок.

Место для своего дома Барвики выбирали долго — и не напрасно: он расположен выше всех других домов, на сухом взгорье. К ним во двор никто сверху не заглянет. А кругом — дворы, открытые для обозрения, и их хозяева не могут чувствовать себя в полном уединении. Ещё одно преимущество: когда был сильнейший ливень, то многие участки залило, а они «вышли сухими из воды».

— При выборе жилья тоже нужно применять экологическое мышление, — шутит Дик.

На своей земле он ничего не разравнивает и не стрижёт — напротив, подсаживает местные кустарники, охраняет муравейник подле эвкалипта. Несколько естественных групп камней придают этому маленькому пространству особую живописность и обаяние.

Под эвкалиптом Ричард соорудил затейливые кормушки для птиц. Пока мы гуляли по двору, на кормушки слетали с ветвей ярко-красные попугаи розеллы и чёрно-белые певчие вороны.

После обеда совершаем первую экскурсию за город — наконец-то я на природе! Первые снимки австралийского сельского ландшафта ложатся на плёнку моего фотоаппарата. Вся земля вокруг дороги — частная собственность фермеров-овцеводов, огороженная колючей проволокой. Загородки делят весь ландшафт, куда хватает глаз. В местах въезда на участки висят грозные надписи: «Частная собственность. Нарушители будут наказаны». Для дорожного путника остаётся лишь «полоса отчуждения» шириной в пару метров за кюветом, усыпанная бутылками и жестяными банками из-под пива.

В обширных загонах пасутся овцы, а кое-где — и коровы. Эвкалиптовый лес местами вырублен полностью, а кое-где оставлен в виде отдельных деревьев или рощиц. Естественно, что мало-мальски крупным диким млекопитающим на таких территориях не выжить. Зато птиц вокруг много, и мы с Диком, вооружившись биноклями, приступаем к наблюдениям.

Хотя ландшафт и освоен, но повсюду встречаются уже местные, сугубо австралийские виды птиц. В кронах деревьев прячутся красные и жёлтые розеллы, по земле, подобно нашим грачам, бродят около стад певчие вороны и мелкие чёрно-белые сорочьи жаворонки. На заборах расселись рыжие веерохвостые мухоловки, они кланяются и распускают хвост веером в такт поклонам. Высоко в небе пролетает пара снежно-белых жел-тохохлых какаду, с обочины мы вспугиваем целую стайку розовых какаду — их головы тоже украшены хохлами. На толстой ветви сидит крупная большеголовая птица плотного телосложения, с мощным прямым клювом. Это знаменитый гигантский зимородок кукабарра, громкий хохочущий голос которого звучит в позывных австралийского радио! Но сейчас кукабарра не в настроении — он молча поворачивает голову вслед проезжающей машине.

Мы с Диком замечаем и некоторых менее обычных птиц, которых нам не удаётся определить «на глаз» — приходится обратиться к помощи полевого определителя. Так мы узнаем синекрылую древесную ласточку и пёструю, чёрно-жёлтую «со-рокопутовую синицу».

Скоростное автомобильное движение оставляет свои следы на асфальте — сбитых птиц. Мы останавливаемся и стараемся определить их останки. Бедняга розовый какаду уже совсем разутюжен. Певчую ворону сшибли совсем недавно, и я забираю её с собой, чтобы вечером на досуге снять шкурку для коллекции кафедры биогеографии.

Во время одной из остановок мы выходим за обочину.

Я осматриваю листовую подстилку, заглядываю под валежник в поисках мелких животных, прячущихся в листве и дёрне. Нахожу несколько мелких австралийских лягушек-лептодакгилид бурого цвета, с выразительными чёрными глазами. А вот и более волнующая встреча; под корягой нашёл себе убежище небольшой блестяще-чёрный паучок с красным пятном. Он отнюдь не безобиден — это ядовитый австралийский каракурт.

Возвращаемся после захода солнца в дом Дика. За ужином беседуем на самые разные темы. Хозяева расспрашивают меня о нашей стране, об университете, о многих интересных животных, которых они знают только по книгам.

Я в свою очередь спешу узнать побольше о местной фауне, об охране природы Австралии, о том, где и что удавалось Дику наблюдать самому. Оказывается, он даже исследовал биологию новозеландской гатгерии, или туатары, — одного из редчайших пресмыкающихся, заслужившего прозвище «живое ископаемое». Знакомлюсь с библиотекой Дика, его публикациями о туатаре, затем переходим к коллекции масок, которую хозяева привезли из экспедиций в Японию и на Новую Гвинею. От масок разговор переходит к австралийским аборигенам, и здесь мне удаётся узнать много интересного: ведь Дайен — антрополог, она, как и Дик, работает в университете, её научные исследования посвящены именно аборигенам Австралии.

В заключение вечера мы переместились в кофейную комнату. Здесь Ричард имел неосторожность включить телевизор. Разговор сразу распадается — к сожалению, так случается в любой компании, когда зажигается гипнотический «голубой глаз», — и вот уже Ричард заливается смехом над коллизиями заурядной бытовой комедии. Он пересказывает мне некоторые сюжетные ситуации, боясь, что «глубина» местного юмора не дойдёт до меня. Действительно, особенности австралийского произношения и пока ещё незнакомые жаргонные словечки не позволяют уследить за деталями, поэтому перевод на стандартный английский язык оказывается полезным.

Постепенно набираю багаж наиболее обиходных выражений и понятий, употребляемых австралийцами, которых не найдёшь в словарях. Узнать их можно только от живых «носителей языка».

На второй день по привычке орнитолога встаю на рассвете, в пять часов утра, и выхожу из общежития. Именно в первые утренние часы птицы наиболее активны: они с увлечением поют, кормятся, общаются друг с другом. Поэтому орнитологи проводят учёты птиц по голосам в ранние утренние часы, и мне привычно проснуться до восхода солнца — такой режим дня у нас всегда в экспедициях и на студенческих практиках.