Пока жаворонок говорил это, Орфей аккомпанировал ему насвоей арфе и нескончаемое,

  неисчерпаемое, подаренное им легкое, нежное, поэтическое дуновение скользило по зеленому, благоухающему лесу. Глухой Сатир начал терять терпение. Кем был этот странныйгость? Почему прекратилась безумная, сладострастно-пьянящая пляска? И что сказали егоСоветники?

   О, Боги, Жаворонок говорил, но Сатир его не слышал! Наконец он устремил свой взглядна осла.

 Не достает его мнения? Ну что тут скажешь, перед необъятной, звонкоголосойсельвой под священной лазурью небес осел важно, упрямо и молча покачал головой из стороны в сторону, с глубокомысленным видом ученого мудреца.

Тогда, ударив по земле копытом, Сатир раздраженно нахмурил лоб и, ничего не понимая,

вскричал, указывая Орфею на выход из леса:

- Не-е-ет!

   Эхо от этого крика докатилосьдо соседнего Олимпа и долго еще раздавалось там, гдеБоги, все

 вместе, шутя, взахлеб хохотали. Этот ужасный, чудовищный хохот впоследствии назвалигомерическим.

  Погрустневший, опечаленный Орфей вышел из сельвы глухого Сатира, почти готовыйповеситься

на первом же, попавшемся на пути, лавровом дереве…

К счастью, Орфей не повесился, но зато женился на Эвридике.