— Так вы, может быть, погадаете мне теперь? — с бледной усмешкой сказал Рене.

— Что же, сегодня ночь очень ясна! Дайте свою руку! — сказал Генрих и принялся с важным видом рассматривать руку Рене. Вдруг он вздрогнул и тихо вскрикнул, после чего спросил: — Вы, кажется, сказали, что идете в Лувр? Так не ходите туда!

— Но почему?

— Не знаю, но там с вами приключится какое-то несчастье!

— Но королева ждет меня!

— Не потеряли ли вы чего-нибудь в прошлую ночь? Я не вижу достаточно ясно, что это такое, но это два каких-то предмета, потерянные или забытые вами, и они являются источником вашего несчастья! Не ходите туда!

Тон, которым Генрих произнес эти слова, произвел на Рене огромное впечатление. В первый момент он даже подумал, не будет ли и в самом деле лучше повернуть обратно? Но если вся Франция трепетала перед Рене, то одно движение бровей Екатерины Медичи заставляло трепетать Флорентинца, а ведь королева всегда ждала его в этот час!

— Я должен идти! — сказал он. — Если моя звезда погасла, то пусть судьбы идут своим чередом! Покойной ночи, господа! — И с этими словами он пошел дальше.

Дойдя до Лувра, Флорентинец прошел в него через потерну и поднялся по узкой лестнице в апартаменты королевы.

Но Екатерины не было в комнате. Когда король гневно вышел из комнаты Маргариты, королева побежала за ним следом. Она хотел войти в кабинет короля, но алебардист преградил ей дорогу, сказав:

— Король никого не принимает!

— Ну, меня-то он примет! — ответила королева.

— Приказ только что отдан, и именно по отношению к вашему величеству! — ответил часовой.

Королеве пришлось вернуться обратно, хотя бешенство душило ее. Рене пришел как раз в то время, когда ей пришлось перенести эту оскорбительную неудачу, и, когда Екатерина, вернувшись к себе, застала своего фаворита, ему первому предстояло вынести на себе бурю ее гнева.

— А, вот и ты! — сказала она. — А я хотела рассказать тебе интересную историю! Вчера ночью на Медвежьей улице нашли убитыми несколько человек, и убийца оставил там ключ и кинжал. И знаешь ли ты, чей это кинжал? Твой, негодяй!

— Но, ваше величество, — пробормотал испуганный Рене, — ведь вы же… позволили…

— Молчи, подлец! — крикнула королева. — На этот раз я от казываю тебе в своем покровительстве! Ты будешь арестован, судим и колесован! — Сказав это, королева взглянула на своего фаворита. Но недаром она еще накануне упомянула, что между ней и Рене слишком много секретов; ей опять стало жалко его… — Единственное, что я могу посоветовать тебе, — сказала она, — это бежать, и как можно скорее!

Она показала Флорентинцу на дверь, и на ее лице отразился такой искренний испуг, что Рене понял, насколько неблагоразумно раздумывать над данным ему советом.

Он накинул плащ и подошел, чтобы поцеловать руку королевы.

— Прочь, убийца! — крикнула она, отталкивая его.

Рене поник головой и, выйдя, направился коридором к той потерне, которой он обыкновенно проникал во дворец.

Однако часовой, только что беспрепятственно впустивший его, отказался теперь выпустить обратно, сославшись на приказ короля. Окончательно перепуганный Рене решил попытать счастья на главной лестнице. Часовые, стоявшие у первых ступенек, беспрепятственно пропустили его. То же самое было и с часовыми, стоявшими в низу лестницы.

«Я спасен! — радостно подумал Рене. — Сюда приказ еще не успел дойти!»

Он дошел до главных ворот. Это было последним и притом самым маленьким препятствием. Наряд часовых обыкновенно сидел в кордегардии у ворот, и достаточно было постучаться, чтобы после опроса ворота раскрылись.

Рене постучался.

— Кто идет? — спросил часовой.

— Рене! — ответил парфюмер.

Он думал, что теперь ворота беспрепятственно откроются, но вместо этого из кордегардии вышел Крильон и крикнул:

— Эй, пост, сюда!

— Ваша светлость, — дрожащим голосом спросил итальянец, — кажется, вы не узнали меня? Ведь я Рене Флорентинец!

— Арестуйте мне этого болвана и отберите у него шпагу! — приказал Крильон, не удостаивая парфюмера ответом.

Один из солдат взял у Рене шпагу и подал ее Крильону, Герцог обнажил ее, далеко отбросил ножны и переломил шпагу о колено, причем воскликнул:

— Вот как поступают с проходимцами, которые корчат из себя дворян и только бросают тень на верных слуг короля! Связать этого убийцу!

Рене связали и отправили в Шатле. Крильон отправился сопровождать его.

В то время губернатором Шатле был старый сир де Фуррон, ненавидевший всех иностранцев-авантюристов, а следовательно, и королеву-мать. Сир де Фуррон по верности долгу и бесстрашию был своего рода маленьким Крильоном.

— Месье, — сказал ему герцог, — видите ли вы этого субъекта. Это Рене Флорентинец, убийца, которого скоро казнят колесованием.

— Давно бы следовало! — ответил губернатор.

— Вы отвечаете мне за него своей головой!

— Отвечаю! — спокойно согласился Фуррон.

Когда на Рене надели кандалы и втащили его в камеру, он понял, что теперь ему уже нечего ждать.

«Ах! — подумал он. — Почему я не послушал сира Коарасса, этого проклятого беарнца, который читает будущее в звездах?!»

А тем временем, когда Рене поминал сира де Коарасса, по следний сидел с Ноэ на набережной, выжидая, когда на колокольне пробьет десять часов.

— Ну-с, голубчик Ноэ, — сказал он, — как, по-твоему, я справился с ролью астролога-предсказателя?

— Очень хорошо! Но я думаю, что Пибрак прав и что Рене скоро освободят, и так как рано или поздно он поймет, что мы попросту мистифицировали его, то…

— Знаешь тогда что, Ноэ? Тебе надо похитить Паолу!

— Но ведь вы сами недавно согласились, что это опасно!

— Да, но теперь я думаю устроить это иначе. Если Паола согласится добровольно оставаться твоей узницей, то мы можем поместить ее вместе с Годольфином, и его уже не надо будет держать на запоре. А Паола будет нам отличной заложницей!

— Что же, — сказал Ноэ, — это, пожалуй, хорошая идея, и я подумаю о ней. А пока я пойду позондирую почву в этом направлении!

— Ну а я пойду злословить о принце Наваррском! — смеясь, сказал Генрих.

Десять ударов колокола гулко понеслись в воздух. Когда Генрих подошел к потерне, Нанси уже поджидала его. Она взяла его за руку и повела по темной лестнице.

— Однако! — сказал принц. — Почему это мне кажется, что сегодня мы поднимаемся выше?

— Так оно и есть!

— Значит, Лувр подрос в эту ночь?

— Разумеется нет!

— В таком случае принцесса переселилась этажом выше?

— Тоже нет!

— Но… тогда…

— Разве вы не слыхали, что короли иной раз венчаются через уполномоченных ими на это лиц? — шепнула Нанси.

— Разумеется слыхал!

— Ну, так сегодня и принцесса поступает так же!

— То есть?

— То есть на свидании буду я!

Сказав это, Нанси открыла дверь и ввела принца в очарова тельную комнатку.

— Здесь я живу, — сказала Нанси. — Можете броситься к моим ногам; все, что вы мне скажете, будет добросовестно передано по назначению доверительнице! — Она принялась хохотать словно сумасшедшая, закрыла дверь, задвинула засов и продолжала: — Да ну же, бросайтесь к моим ногам!

Генрих взглянул на нее: Нанси была очаровательна.

IV

Генриху было около двадцати лет, Нанси — не более шестна дцати. Если камеристка была насмешлива, то Генрих отличался смелостью. Белокурые волосы и голубые глаза Нанси сразу вскружили ему голову и заставили забыть и о принцессе Маргарите, и о красотке-еврейке. По своему обычаю, принц сейчас же приступил к решительным действиям. Он протянул руку, чтобы обнять Нанси за талию, но девушка ужом вывернулась из его объятий и, насмешливо улыбаясь, заметила:

— Моя доверенность не простирается так широко!

— То есть… как это? — спросил Генрих.

— Да ведь вы же знаете, что я олицетворяю здесь собой особу принцессы! — смеясь, ответила Нанси.