— Я не такого уж плохого мнения об иезуитах, — вмешался он наконец в разговор. — Это культурный орден. И намерения у них, по-моему, благие.

— Это величайший из всех орденов, Том, — с жаром подхватил мистер Кэннингем. — В церковной иерархии генерал ордена иезуитов следует непосредственно за папой.

— Какой тут может быть разговор, — сказал мистер Мак-Кой, — если хотите, чтобы дело было сделано чисто, обращайтесь к иезуитам. У них всюду рука найдется. Я вам расскажу один случай...

— Иезуиты — замечательный народ, — сказал мистер Пауэр.

— И вот что удивительно, — сказал мистер Каннингем, — все остальные монашеские ордена рано или поздно распадались, но иезуитский орден — никогда. Он никогда не приходил в упадок.

— В самом деле? — спросил мистер Мак-Кой.

— Это факт, — сказал мистер Каннингем. — Так говорит история.

— А посмотрите-ка на их церкви, — сказал мистер Пауэр, — Посмотрите, какая у них паства.

— Иезуиты держатся за аристократию, — сказал мистер Мак-Кой.

— Известное дело, — сказал мистер Пауэр.

— Да, — сказал мистер Кернан. — Потому я их и уважаю. Они не то что некоторые представители белого духовенства, невежественные, самоуверенные...

— Они все хорошие люди, — сказал мистер Кэннингем, — Ирландское духовенство пользуется уважением повсюду.

— Еще бы, — сказал мистер Пауэр.

— Не то что духовенство некоторых стран, на континенте, — сказал мистер Мак-Кой, — что и звания своего недостойно.

— Может быть, вы и правы, — сказал мистер Кернан, смягчаясь.

— Разумеется, прав, — сказал мистер Каннингем. — Уж мне ли не знать людей, с моим-то опытом.

Они выпили снова, подавая пример друг другу. Мистер Кернан что-то прикидывал про себя. Разговор произвел на него впечатление. Он был высокого мнения о мистере Каннингеме как о знатоке людей и хорошем физиономисте. Он попросил его рассказать подробнее.

— Исповедовать будет отец Публдом, — сказал мистер Каннингем. — Исповедь будет общая. Мы ведь народ занятой.

— Он будет не слишком суров с нами, Том, — сказал мистер Пауэр вкрадчиво.

— Отец Публдом? Отец Публдом? — сказал больной.

— Ну, вы же его знаете, Том, — убедительно сказал мистер Каннингем. — Такой отличный, жизнерадостный малый! Не чуждается мира сего, как и мы, грешные.

— А-а... Да, кажется, я его знаю. Такой краснолицый, высокий?

— Он самый.

— А скажите, Мартин... Он хороший проповедник?

— Да как вам сказать... Это, знаете, не то чтобы настоящая проповедь. Так, поговорит с нами по душам, знаете, попросту.

Мистер Кернан погрузился в размышления. Мистер Мак-Кой сказал:

— Отец Том Бэрк [5] — вот это был дока!

— Да, отец Том Бэрк, — сказал мистер Кэннингем, — тот был прирожденный оратор. Вы его когда-нибудь слышали, Том?

— Слышал ли я его? — с обидой сказал больной. — Еще бы! Я слышал его...

— А между прочим, говорят, что он был не очень силен по части богословия, — сказал мистер Кэннингем.

— В самом деле? — сказал мистер Мак-Кой.

— Ну, разумеется, не так чтобы уж совсем, знаете. Но все-таки говорят, что иногда в его проповеди было что-то не совсем то.

— Да... вот это был человек! — сказал мистер Мак-Кой.

— Я слышал его однажды, — продолжал мистер Кернан. — Забыл теперь, о чем была проповедь. Мы с Крофтоном сидели сзади в... в партере, что ли... как это...

— В главном приделе, — сказал мистер Кэннингем.

— Да, сзади, недалеко от двери. Забыл, о чем он... Ах да. он говорил о папе римском, о покойном папе. Теперь вспомнил. Честное слово, великолепная была проповедь! А голос! Господи ты боже мой, вот был голос! Он назвал его «Узником Ватикана» [6]. Помню, как Крофтон сказал мне, когда мы выходили...

— Но ведь Крофтон оранжист [7], не так ли? — сказал мистер Пауэр.

— Да, конечно, — сказал мистер Кернан, — к тому же завзятый оранжист. Мы тогда пошли в пивную Батлера на Мур-Стрит, честное слово, я был взволнован как никогда и помню, он мне сказал, вот так, слово в слово: «Кернан, — говорит, — мы с вами поклоняемся разным алтарям, — говорит, — но вера наша едина». Меня даже поразило, как это он здорово сказал.

— Правильные слова, — сказал мистер Пауэр. — В церкви всегда были прямо толпы протестантов, когда отец Том говорил проповедь.

— Между нами не такая уж большая разница, — сказал мистер Мак-Кой. — Мы одинаково верим в...

Он на мгновение замялся.

— ...в спасителя. Только они не верят в папу римского и в Пресвятую Деву.

— Но, разумеется, — сказал мистер Кэннингем спокойно и внушительно, — наша религия — единственно истинная, наша древняя, святая вера.

— Даже не говорите, — сказал мистер Кернан с горячностью.

В дверях спальни показалась миссис Кернан; она объявила:

— К тебе гость пришел!

— Кто?

— Мистер Фогарти.

— А-а, идите-ка сюда!

Бледное продолговатое лицо появилось в освещенной части комнаты. Линия бровей, изогнувшихся над приятно удивленными глазами, повторяла дугообразную линию свисающих усов. Мистер Фогарти был скромный бакалейщик. В свое время он был владельцем одного из дублинских баров, но потерпел крах, потому что его финансовое положение позволяло ему иметь дело лишь с второразрядными винокурами и пивоварами. Тогда он открыл небольшую лавку на Глэзневин-Роуд, где, как он надеялся, его манеры помогут ему снискать благоволение местных хозяек. Он держался непринужденно, заговаривал с маленькими детьми, говорил медленно и раздельно. Вообще был человек культурный.

Мистер Фогарти принес с собой подарок — полпинты хорошего виски. Он вежливо осведомился о здоровье мистера Кернана, поставил свой подарок на стол и, почувствовав себя равным, присоединился к компании друзей. Мистер Кернан весьма оценил подарок: он помнил, сколько он должен мистеру Фогарти по старым счетам. Он сказал:

— Я никогда в вас не сомневался, старина. Открой-ка, Джек, ладно?

Мистер Пауэр снова исполнил обязанности хозяина. Стаканы ополоснули, в каждый налили по маленькой порции виски. Разговор явно оживился. Мистер Фогарти, сидя на краешке стула, слушал с особенным вниманием.

— Папа Лев XIII [8], — сказал мистер Кэннингем, — был одним из самых ярких людей своей эпохи. Его великим начинанием было воссоединение римско-католической церкви с православной. Это была цель его жизни.

— Мне приходилось слышать, что он был одним из культурнейших людей в Европе, — сказал мистер Пауэр. — Это помимо того, что он был папой.

— Да, — сказал мистер Кэннингем, — пожалуй, самым культурным. Его девиз, когда он вступил на папский престол, был «Lux на Lux» — «Свет на свету».

— Нет, нет, — сказал мистер Фогарти нетерпеливо. — По-моему, здесь вы не правы. Его девиз был, по-моему, «Lux в Tenebris» — «Свет во тьме» [9].

— Ну да, — сказал мистер Мак-Кой, — Tenebrae.

— Позвольте, — сказал мистер Кэннингем непреклонно, — его девиз был «Lux на Lux». A девиз Пия IX, его предшественника, был «Crux на Crux», то есть «Крест на кресте» [10]; в этом и есть разница между их понтификатами.

Поправку приняли. Мистер Кэннингем продолжал:

— Папа Лев, знаете, ученый и поэт.

— Да, у него волевое лицо, — сказал мистер Кернан.

— Да, — сказал мистер Каннингем. — Он писал стихи на латыни.

— Неужели? — сказал мистер Фогарти.

Мистер Мак-Кой с довольным видом отпил виски, покачал головой, выражая этим свое отношение и к напитку и к тому, что сказал его друг, и сказал:

— Это, я вам скажу, не шутка.

— Нас этому не обучали, Том, — сказал мистер Пауэр, следуя примеру мистера Мак-Коя, — в нашей приходской школе.

— Ну и что ж, хоть обстановка там не парадная, немало дельных людей вышло оттуда, — сказал мистер Кернан нравоучительно. — Старая система была лучше — простое, честное воспитание. Без всяких этих современных вывертов...