– Нет. Все в порядке. Вот именно. Все в порядке.

Он одолел ступеньки, ощутил под ногами бетонный перрон, услышал высоко над головой, под сводчатым потолком вокзала, переливчатое воркование голубей и наугад побрел по платформе в сторону выхода. Где-то там должна быть Истон-роуд.

Позади в последний раз послышался голос проводника:

– Вас кто-то встречает? Вы знаете, куда вам ехать? Куда вы сейчас собрались?

Священник распрямил плечи и помахал на прощание заботливому проводнику.

– В Скотленд-Ярд, – твердо заявил он.

Вокзал Сент-Панкрас, расположенный прямо напротив Кингз-Кросса, оказался его настоящим архитектурным антиподом. Отец Харт несколько минут простоял на месте, молча любуясь этим великолепным творением современной готики. Он не замечал грохота транспорта, проносившегося по Истон-роуд, и зловония двух дизельных грузоВиков, порыкивавших двигателями на обочине, отец Харт всегда интересовался архитектурой, а это здание казалось ему одновременно и прекрасным видением, и бредом.

Господи, вот чудеса, – бормотал он, наклоня голову несколько набок, чтобы охватить единым взглядом все шпили и башенки Сент-Панкраса. – Немного почистить, и выйдет настоящий дворец. – Он растерянно огляделся, словно в поисках сочувствующего, с которым можно было бы вступить в беседу и обсудить ущерб, нанесенный старинному зданию выхлопными газами и коптящими трубами каминов. – Хотел бы я знать…

По Каледониан-роуд промчалась, уныло и однообразно завывая, полицейская машина, с визгом вылетела на перекресток и свернула на Истон-роуд. Старый священник очнулся от грез, встряхнулся, отчасти сердясь на самого себя, но еще больше страшась того, что ему предстояло. Он становится все более рассеянным. Предвестие близкого конца, не так ли? Харт сглотнул, с трудом проталкивая застрявший в горле комок страха, собираясь с силами. Взгляд упал на громадный заголовок распяленной на стенде утренней газеты, и он, любопытствуя, направился к ней рассмотреть подробности. «Потрошитель наносит удар на Воксхолл-стейшн!»

Потрошитель! Он содрогнулся при виде этого слова, боязливо оглянулся и торопливо прочитал один абзац кровавой повести. Если он начнет вчитываться в нее чересчур пристально, кто-нибудь обратит на это внимание – любопытство к жутким подробностям отнюдь не пристало служителю церкви. Его взгляд выхватывал лишь отдельные страшные слова, не успевая связывать их во фразы. «Перерезал горло… полуобнаженный труп… артерии разорваны… жертвы – мужчины…»

Священник содрогнулся, непроизвольным жестом вскинул руку к горлу, ощупывая его, такое нежное, уязвимое. Воротничок священника не убережет от ножа убийцы. Нож дорогу найдет. Погрузится в горло по самую рукоять.

Эта мысль потрясла его. На подгибающихся ногах Харт отошел от газетного стенда. О, милость божия! Наконец-то он заметил вход в метро. До него каких-нибудь тридцать футов. Он вновь вспомнил, зачем приехал в столицу.

Нащупав в кармане карту лондонского метро, Харт с минуту напряженно изучал сморщенную, покрытую складками глянцевую бумагу. «По кольцевой до Сент-Джеймс-парка, – сказал он себе. И повторил уже с большей уверенностью: – До Сент-Джеймс-парка, по кольцевой. До Сент-Джеймс-парка, по кольцевой». Он повторял и повторял эти слова, твердил их, словно григорианский распев, спускаясь в такт им по лестнице метро. На волне этого ритма Харт добрался до окошечка кассы и не переставал твердить свое заклинание, входя в вагон и усаживаясь. Затем он отважился поднять глаза на других пассажиров, заметил двух немолодых дам, с откровенным любопытством наблюдавших за ним, и кивнул им.

– Так все сложно, – пояснил он, робкой улыбкой напрашиваясь на сочувствие. – Сразу и не разберешь.

– Говорю тебе, это может быть кто угодно, Пэмми, – с нажимом произнесла младшая из Дам, обращаясь к своей спутнице. Она бросила на священника холодный, оценивающий взгляд. – Они как угодно переодеваются, я-то уж знаю. – Не сводя водянистых глаз с подозрительного священника, она вынудила свою морщинистую спутницу подняться на ноги, крепко ухватившись за поручень возле двери, и на ближайшей остановке с шумом увлекла ее прочь из вагона.

Отец Харт печально наблюдал это отступление. Их трудно упрекнуть, думал он. В самом деле, никому верить нельзя. Никому и ни за что. Он ведь тоже приехал в Лондон именно затем, чтобы объявить: то, что представляется очевидным, в действительности – неправда. Это лишь видимость истины. Этот труп, скорчившаяся возле него девушка, окровавленный топор. Нет, это лишь видимость. Он обязан убедить их, и тогда… Господи, разве он справится с этой задачей?! Надо верить, что Бог на моей стороне. Бог на моей стороне. Он изо всех сил цеплялся за эту мысль. Я поступил правильно, я поступил правильно, я поступил правильно. Повторяя это заклинание вместо прежнего, он так и дошел до дверей Скотленд-Ярда с ним на устах.

– Черт побери, снова нам расхлебывать конфликт между Керриджем и Нисом! – заявил суперинтендант Малькольм Уэбберли, раскуривая толщенную сигару. Воздух в кабинете мгновенно наполнился зловонным дымом.

– Господи помилуй, Малькольм, открой хотя бы окно, если тебе непременно надо сосать эту гадость! – взмолился его собеседник. Старший суперинтендант сэр Дэвид Хильер был начальником Малькольма, но шеф предпочитал не вмешиваться в дела подчиненных. Сам бы он в жизни не стал курить столь крепкий табак, да еще перед самой встречей со свидетелем, однако у Малькольма свои методы, и до сих пор эти методы вполне себя оправдывали. Поэтому Дэвид Хильер довольствовался тем, что отодвинул свой стул как можно дальше от источника ядовитого дыма и мрачно оглядел замусоренный кабинет.

Хотелось бы знать, как Малькольму удается столь успешно распутывать дела при склонности существовать в подобном хаосе. Папки, фотографии, отчеты, книги – вся поверхность стола завалена ими. На полках шкафа – грязные чашки из-под кофе, набитые доверху окурками пепельницы и даже пара забытых старых кроссовок. Кажется, именно этого эффекта и добивался Уэбберли – комната выглядит, да и пахнет, как логово получившего самостоятельность старшеклассника – грязноватая, прокуренная, но на редкость уютная. Не хватает разве что кровати с мятыми простынями. В такой комнате чувствуешь себя как дома: можно собрать компанию, посидеть, потолковать. Эта обстановка сближает мужчин, составляющих единую команду. Хитрец этот Малькольм, думал Хильер. С виду заурядный сутулый толстяк, но он куда умнее, чем кажется.

Уэбберли поднялся из-за стола и начал борьбу с оконной рамой, ворча, изо всех сил дергая шпингалет, пока ему не удалось в конце концов распахнуть окно.

– Извини, Дэвид. Вечно я забываю об этом. – Он снова уселся за стол, меланхолическим взором окинул царивший на нем беспорядок и произнес: – Честное слово, это уже последняя капля. – Одной рукой он пригладил поредевшие волосы, когда-то рыжие, а теперь они почти совсем седые.

– Дома неприятности? – осторожно посочувствовал Хильер, упираясь взглядом в собственное золотое обручальное кольцо. Трудная тема для обоих друзей, поскольку они с Уэбберли были женаты на сестрах. Даже в Ярде далеко не все догадывались об этом обстоятельстве, и сами мужчины крайне редко вспоминали о нем.

Бывают такие капризы судьбы, которые порождают между двумя друзьями дополнительные сложности, и оба предпочитают их не обсуждать. Карьера Хильера была столь же успешной, как и его брак, семейная жизнь сложилась не просто удачно, а на редкость счастливо. Его жена – само совершенство, надежнейшая опора, умный советчик, любящая мать, источник величайшего наслаждения в постели. Хильер признавал, что супруга сделалась центром и смыслом его существования, так что дети для него лишь приятное дополнение, но по сравнению с Лаурой их роль в его жизни ничтожна. Он засыпал и просыпался с мыслью о Лауре. Со всем, что радовало или тревожило, он первым делом обращался к ней, и жена с готовностью разделяла с ним любую жизненную задачу.