Джейн до этого сказала мне: «Почему ты прямо не сказал правду?» А я ей возразил, что, поскольку Палмер никак не отреагировал на мое имя, когда я заказывал столик, ему пришлось бы поверить мне на слово, и, конечно же, он мог подумать, что у меня не все дома. Джейн сказала, что она подтвердила бы мой рассказ, на что я ей очень резонно возразил, сказав, что тогда Палмер решил бы, что перед ним не один, а два ненормальных. Джейн не сдавалась: «Наверняка кто-нибудь, кто читал «Грин Мэн», уже упомянул: «Подумать только, мистер Палмер, и про вас, и про мистера Эллингтона, и про Фрэда написано в книге какого-то Кингзли Эймиса»». Что ж, достаточно очевидный аргумент, но как часто бывает с очевидным, до него еще надо додуматься.

Так или иначе, когда Палмер появился, чтобы выпить с нами рюмку бренди, я пошел именно по этому пути: дескать, я это я, я написал этот роман и так далее. «Правда?» — сказал он, или что-то в этом роде. Я решил, что тут мы и застряли, но Палмер вдруг сказал: «Да, теперь я припоминаю, что кто-то что-то подобное говорил, но это, должно быть, было года два-три тому назад, — словно от времени все это утратило свою значимость. — Я не очень много читаю», — добавил он.

Так. «Ну, а как насчет мистера Эллингтона, — спросил я, — разве он не читает?» «Нет, его уж никак не назовешь заядлым читателем». Итак, в зависимости от того, с какой стороны на все это посмотреть, я либо проиграл очко, либо выиграл, ибо мой Эллингтон читал запоем — французскую поэзию и все такое. И тем не менее, моя тактика дала некоторые результаты. Палмер очень благородно выдержал перекрестный допрос с целью определить, насколько этот паб был схож с тем, который я описал в романе.

Миссис Эллингтон — блондинка? Оказалось, что миссис Эллингтон больше не было: она давно умерла от белокровия. Живет ли с ним его овдовевший отец? (Я имею в виду отца Эллингтона). Нет, мистер Эллинггон старший с женой живут в Истборне.

Есть ли в доме, в пабе привидения? Насколько известно Палмеру — нет; он проработал там уже три года.

Оказалось, что этому пабу всего около 200 лет, что камня на камне не оставило от доброй половины моего романа, где привидения уже вовсю орудовали за добрых 100 лет до этого.

Так прошел почти весь наш разговор. Разумеется, были вещи, о которых, по той или иной причине, я не мог спросить. Ну, например, любил ли Эллинггон крепко выпить, как мой Эллингтон из романа. Ну и уж конечно я не мог спросить, являлся ли настоящему Эллингтону Бог. В книге Бог приходит к Эллингтону в виде молодого человека, чтобы дать ему несколько практических советов, как обращаться с привидениями, которые, как он, Бог, думает, угрожают ему. Нет смысла тут больше вдаваться в подробности.

Я сказал, что практически все ответы Палмера были однозначно отрицательными. Но один не был, или, пожалуй, я выиграл очки по двум пунктам, так сказать. Один из них заключался в том, что у Эллингтона была 15-летняя дочь, которая жила вместе с ним. Ее звали Мэрилин. Дочь моего Эллингтона звали Эйми, и ей было 13, но я все же угадал довольно точно — слишком точно — и это меня тревожило.

Что же касается второго, то его было труднее увязать с реальностью. Когда я пишу роман, у меня очень редко возникает мысленный портрет кого бы то ни было из героев. Думаю, что многие писатели со мной согласятся. Не знаю почему, но у меня в голове был совершенно ясный образ того, как выглядел мой Дейвид Палмер. А теперь, когда я хорошенько разглядел Джорджа Палмера, который был здесь, стало очевидно, что он был почти таким, каким я представлял его: чуть пониже ростом, другой нос, и все-таки почти точная копия. Мне это не понравилось.

Палмер, то бишь Джордж Палмер, сказал, что у него были дела, и ушел. Я рассказал Джейн то, что только что поведал вам, про сходство. Джейн решила, что это все легко могло быть игрой моего воображения, а я сказал: «Да, наверное». «Так или иначе, — спросила она, — что ты обо всем этом думаешь?»

Я ответил, что, конечно же, это все-таки могло быть совпадением. «Ну а что бы это могло быть, если нет?» — спросила она. Именно этот вопрос крутился и у меня в голове, пока мы беседовали с Палмером. Трудный вопрос. Чувствуя себя полным идиотом, я сказал, что, может быть, мы забрели в какой-то параллельный мир, немного напоминающий тот, что я выдумал в книге: что-то наподобие научно-фантастического рассказа.

Джейн не рассмеялась и не шарахнулась от меня. Посмотрев кругом, она заметила газету, которую кто-то оставил на стуле. Это была свежая «Санди Телеграф». «Если мы находимся в мире, параллельном реальному, то он во многом должен отличаться от него. Утром ты прочел почти всю «Телеграф», настоящую «Телеграф». Просмотри эту, может быть она чем-то отличается». Я заглянул в газету; все то же самое: та же первая страница, та же статья о профсоюзах, те же письма читателей, даже кроссворд был тот же самый, до последнего вопроса. Я с облегчением вздохнул.

Однако это продолжалось недолго, потому что еще одно совпадение начинало приобретать четкие очертания. Когда все это произошло, была жаркая августовская ночь, и Эллингтона не было дома. Именно в жаркую августовскую ночь, когда Эллингтон вернулся домой, это чудовище, Грин Мэн, наконец приобрело форму и тяжело побежало по дороге, чтобы разорвать на части молодую Эйми Эллингтон. Этот отрывок начинается на 225-ой странице в моей книге, если вам интересно.

Еще одной отвратительной маленькой деталью было то, что, в отличие от некоторых писателей, которых я мог бы назвать по имени, я выдумываю всех своих героев, за исключением, может быть, нескольких второстепенных персонажей тут и там. Я имею в виду то, что я не занимаюсь придумыванием других имен людям, которых я знаю, с тем, чтобы потом их упрятать в свои романы. Но, разумеется, никак нельзя избежать того, чтобы не дать хоть чуточку самого себя всем героям, даже когда речь идет о неприветливом автобусном кондукторе, который возникает на пол-страницы и потом навсегда исчезает.

Это, разумеется, ярче всего проявляется у главных действующих лиц. Так вот, никто из моих героев не является мною, но никак нельзя избежать того, чтобы они не напоминали меня какими-то чертами; у одних они явственнее, чем у других, а Эллингтон в том романе как раз и был одним из явственных, так сказать: я гораздо больше похож на него, чем на другие персонажи. И особенно, я более всего похожу на моего Мориса Эллингтона из книги, чем реальный Эллингтон, которого, как оказалось, зовут Джон. Извините, я наверное утомил вас, но я хочу, чтобы все было предельно ясно.

Итак, если, по какому-то фантастическому случаю, Грин Мэн, чудовище, намеревалось появиться здесь, то казалось, что оно вероятнее всего пожалует именно этой ночью. И кроме того, казалось, что я больше подходил на роль отца молодой девушки, которому в романе удается спасти ее от чудища, чем папаша Мэрилин. Вы, конечно, понимаете.

Я постарался объяснить все это Джейн. Наверное, мне удалось все ей растолковать, ибо она тут же сказала: «Нам лучше заночевать здесь». «По возможности, — ответил я, — если есть свободная комната». Как оказалось, свободная комната была и — что очень важно — в передней части дома, потому что чудовище в книге появляется именно с той стороны.

Мы просидели в баре до закрытия. В какой-то момент я сказал Джейн: «Ты не думаешь, что я сошел с ума? Что я глупый?» «Напротив, я считаю, что ты поступаешь крайне рассудительно и практично», — ответила она. Ну, слава Богу. Видите ли, Джейн верит в привидения. Мое отношение к ним точно такое же, как у того человека, который сказал: «Я не верю в привидения, но я их боюсь».

Это воскрешает в памяти один из самых странных моментов во всей этой истории. От природы я очень нервозный. Я никогда не летаю на самолете и не вожу машину (за рулем всегда Джейн). Я даже не слишком люблю оставаться один в доме. Но как только мы решили переночевать здесь, все беспокойство и, чего греха таить, то довольно сильное чувство страха, которое я начал испытывать, как только стали всплывать все эти совпадения, как рукой сняло. Я чувствовал уверенность. Мне казалось, что я знаю, что смогу сделать все, чего бы от меня не потребовалось.