– Я ненавижу людей, неодобряющих что-либо только потому, что они не думали об этом раньше. – Она протянула руку в сторону часов, как будто там действительно стоял человек и прошептала, – Ромео! О, Ромео. – Я поменяла руки, чемоданы были тяжелы, но Агнесса, казалось, забыла обо мне.

– Мадам. – Она посмотрела на меня и в ее взгляде ясно читалось: «Кто ты, чтобы прерывать меня?»

– Итак продолжим, – сказала она, направляясь в холл. Перед нами оказалась балюстрада. Серый ковер был таким же потертым как и в прихожей. На стенах висели портреты актеров и актрис, певцов и балерин, проекты декораций и зарисовки мизансцен. В общем холл был довольно уютен. Агнесса остановилась перед входом в правую комнату.

– Это зал. Здесь мы принимаем гостей, пойдем, сейчас состоится наш первый серьезный разговор, чтобы избежать дальнейших недоразумений, – она улыбнулась. – Я полагаю, вы голодны.

– Да, – кивнула я. – Я только что из аэропорта, и в самолете я ничего не ела.

– Время завтрака прошло, и я не нахожу удобным беспокоить по любой надобности госпожу Лидди, она не рабыня.

– Мне жаль, – не зная, что сказать, ответила я, чувство голода, терзавшее меня, было ужасным.

– Продолжим.

– Спасибо, – я направилась к выходу.

Она схватила меня за плечи и остановила.

– Нет. Всегда держите свою голову высоко, когда покидаете комнату, – продемонстрировала Агнесса. – Всегда ощущайте себя на подмостках. – Она уже спускалась по коридору.

После ее ухода я вернулась в комнату, слабый рассеянный свет располагал к раздумью. В комнате стоял диван и гармонирующие с ним стулья с высокими спинками. На журнальном столике были раскиданы старые театральные программки. В углу стоял величественный дубовый стол с материалами оперы «Мадам Баттерфляй». В другом углу комнаты стояло фортепиано, оно было открыто, на пюпитре стояли ноты с концертом Моцарта, который я играла в Ричмонде. Мои пальцы вспомнили эту музыку. Полки на стенах были заполнены пьесами, старыми романами и вещами, напоминающими о театре: реквизит, старые карнавальные маски, кастаньеты, и над всем этим надпись: «Приверженный мне Рудольф Валентино».

Мой взгляд упал на фотографию юной Агнессы Моррис, я взяла ее в руки, чтобы лучше рассмотреть. Без тяжелого макияжа она выглядела прекрасной.

– Вы не должны брать вещи без разрешения. – Я подскочила от резкого голоса Агнессы, стоявшей возле двери со скрещенными на груди руками.

– Извините…

– Я не хочу, чтобы студенты чувствовали себя как дома здесь, они должны уважать мою собственность.

– Мне жаль, – сказала я, – возвращая на место фотографию.

– Многие мои вещи не имеют реальной стоимости, но дороги мне как память. – Агнесса подошла к фотографии.

– Это красивый портрет, – заметила я, и ее лицо смягчилось.

– Эта фотография была сделана, когда я впервые вышла на сцену, она многое мне напоминает сейчас.

– Правда? Вы выглядите на ней такой юной.

– Я была не старше тебя, – глаза Агнессы затуманили воспоминания. – Я работала с великим Станиславским, играла Офелию в Гамлете, в газетах появлялись восторженные рецензии. – Я не могла понять ее, так как никогда не слышала о Станиславском. – Садитесь, – резко сказала Агнесса. – Госпожа Лидди скоро принесет вам чай с бутербродом.

Я присела на диван.

– Я немного информирована о вас, – Агнесса поджала губы и как фокусник достала письмо из складок юбки.

«Неподходящее место для письма», – подумала я, но тут же мое сердце упало, я заметила, что это фирменный конверт Катлеров.

– Это от вашей бабушки, она решила представить вас.

– О?!

– Да. – Агнесса подняла глаза и посмотрела мне прямо в лицо. – Она сообщила о некоторых ваших проблемах.

– Моих проблемах?

Что же сообщила бабушка Катлер? Почему? Ухитрилась ли она испортить мнение обо мне еще до приезда? Может, она хотела только удостовериться, сумею ли я воплотить свою мечту?

– Да, – кивнула Агнесса, – о ваших проблемах в школе, как вас вынуждены были переводить из школы в школу из-за обычных возрастных проблем.

– Она сообщила вам это?

– Да, и я довольна, что она так поступила.

– Но у меня не было неприятностей в школе, я всегда хорошо училась…

– Нет смысла пытаться что-либо отрицать, здесь черным по белому все написано, – Агнесса потрясла письмом. – Ваша бабушка очень уважаемая женщина, и вы, наверное, разбили ее сердце, если она решилась написать такое. Вы обременяли свое семейство, особенно бабушку.

– Это не так, – возразила я.

– Пожалуй, – она театрально взмахнула рукой, – будущее все покажет.

– Покажет?

– Как вы себя поведете под моей опекой, – объяснила она.

– Что еще пишет бабушка?

– Это конфиденциально, – провозгласила Агнесса, пряча письмо обратно.

– Но эта информация касается меня!

– Это не аргумент, – сказала Агнесса и добавила прежде чем я успела возразить, – ваши неудачи в прошлом вынуждают меня назначить испытательный срок.

– Как? Я же только прибыла и еще ничего плохого не сделала.

– Однако, это – предосторожность, которой я должна придерживаться. Вы не должны нарушать одно правило, – предупредила она, покачивая указательным пальцем. – Нельзя приходить позже десяти в будни и позже полуночи в уикэнды, и я должна знать, где вы. Запрещается чрезмерный шум, любая порча имущества. Поймите, вы только гость в моем доме.

– Да, мадам, – согласилась я, – но все же, если письмо от моей бабушки и обо мне, вы не могли бы сообщить, что она пишет?

Прежде чем Агнесса успела ответить, в комнату вошла полная женщина с седыми синеватыми волосами, дружелюбным взглядом, неся поднос с бутербродами и чаем. Из рукавов синего с желтыми манжетами платья выглядывали ее маленькие пухлые пальчики. На лице женщины играла добрая улыбка.

– Это наша новая Сара Бернар? – спросила она.

– Да, миссис Лидди, это наша новая примадонна, – усмехнулась Агнесса, – Дон, это госпожа Лидди, человек, на котором действительно держится весь дом. Вы должны ее слушаться так же как и меня. Иного я не потерплю, – подчеркнула она.

– О, спасибо, мисс Моррис. Здравствуйте, Дон, – сказала Лидди, ставя поднос на журнальный столик. – Добро пожаловать.

– Спасибо.

Обе женщины посмотрели на меня, и я почувствовала себя как на сцене.

– Дон, – сказала Лидди, – большую часть утра я провожу на кухне, и если я понадоблюсь, подходите. Накрывать на стол и убирать помогают все.

– Да, – подтвердила Агнесса, пристально посмотрев на меня, – мы здесь работаем все, и девушки, и юноши, моем окна, убираем, надеюсь, дорогая, вы не будете возражать?

Я покачала головой.

Взгляд Агнессы выражал сомнения.

– Здесь мы репетируем, – голос ее потеплел. – Вы брали уроки игры на фортепиано?

– Немного.

– Хорошо, будете играть нам на наших артистических собраниях. Я их периодически устраиваю. На собраниях поют, музицируют, проигрывают этюды. Но это будет позже, когда начнется учебный год. Летом у меня проживает немного студентов, сейчас только двое. Осенью же приедут еще трое, близнецы Белдок и Дональд Росси, новичок как и вы. Триша Крамер согласилась разделить комнату с вами. Если не сможете ужиться, я буду вынуждена переселить вас на веранду или попросить уехать. Триша – восхитительная молодая леди и многообещающая балерина, и было бы ужасно, если что-нибудь ее здесь огорчит. Ясно ли я выражаюсь?

– Да, мадам.

– И особенно не хочу нарушать покой другого студента, – предупредила Агнесса, – Артура Гарвуда. – Она многозначительно покачала головой. – Он – чувствительный молодой человек, обучающийся игре на гобое. Его родители весьма известны: Бернард и Луиса Гарвуд. Они играют в оркестре филармонии Нью-Йорка. Ну что ж, вижу, что вы насладились нашей небольшой сценой. А теперь я покажу вам остальные помещения и провожу в комнату.

– Спасибо. Должна ли я отнести поднос на кухню?

– Да, но бабушка писала, что вы обычно надеетесь на слуг.