В мирное время купцы-мусульмане были лазутчиками хана; когда же появлялась необходимость, они снабжали его войско оружием и верховыми лошадьми. Им принадлежало право доставлять на строительство дворцов и мечетей поделочные камни, еду и одежду для рабов, через них доставались самые дорогие ковры, золотые и серебряные украшения из разных концов света, индийский чай и китайский шелк.

…Отбросив в сторону кинжал, Узбек-хан поднялся с постели и, бесшумно ступая по ковру, прошелся по юрте.

Сон не забывался. Он уже не пугал, но хану было не по себе. Неужели настолько несправедлив мир, что не дано человеку до конца почувствовать себя счастливым?

Хан вдруг понял, что совсем не случайно вспомнилось ему далекое. Все двенадцать лет он думал, как вновь помчатся его тумены по просторам Ширвана, как в смятении и страхе побегут перед кипчакской конницей враги.

Он чингизид, а они не прощают позора. Разве можно забыть унижение, как вслед за его отступающим в беспорядке войском хлынули на земли северного Кавказа, принадлежащие Орде, тумены Чопанбека. Эмир грабил селения, убивал людей, угонял скот, а Узбек-хан, не сопротивляясь, бежал без боя в глубь кипчакских степей.

Давно обрела силы Золотая Орда, способные отомстить за прошлую обиду, но что-то мешало Узбек-хану привести мстительный замысел в исполнение. Сначала под предводительством кипчака Акберена возникла смута в Мавераннахре, и хан, почувствовав, что она может перекинуться на его земли, отложил поход. Затем неспокойно стало в орусутских княжествах. Так и проходили год за годом.

Великий Чингиз-хан учил не прощать обид. Пора подумать, как выполнить его завет. Узбек-хан мудр. Время научило его, что рассчитывать на успех, имея только сильное войско, нельзя. К походу следовало хорошо подготовиться, все узнать о враге и, выждав удобный момент, нанести удар, сильный и беспощадный.

Хан набросил на плечи теплый халат и неторопливо вышел из юрты. Утро только начиналось. Солнце поднялось над невысокой грядой островерхих белых гор. Глубокие тени лежали в их морщинах, и потому освещенные пики и выступы скал казались белее.

Налетел небольшой порыв ветра, и ноздри хана затрепетали, уловив запах мокрых водорослей и соли, – совсем близко, за невысокими холмами, лежало Черное море. По телу Узбек-хана пробежала волна зябкой дрожи, и он плотнее запахнул на обнаженной груди халат.

Прошло семь дней, как приехал он в Крым, чтобы посмотреть на строительство его нового дворца и мечети. Хан был доволен и выбранным местом, и как распоряжались работами два брата Сауыт и Дауыт – мусульманские купцы, которым он поручил это важное дело. Место братья выбрали удачное. Узбеку оно понравилось. Рядом море – стоило только закрыть глаза и прислушаться, и можно услышать его могучее дыхание и плеск волн, накатывающихся на шуршащую прибрежную гальку. На юге темно-синей глыбой высилась гора Карадаг, а если обратить взор на восток, то увидишь большой торговый город Кафу.

Хану пора возвращаться в Сарай-Берке, но он медлил с отъездом. Со дня на день должен прибыть караван купцов-братьев, везущий шелк из Ханбалыка. Вместе с товаром, под видом купца, должен отправиться за море его доверенный человек. Ему предстояло добраться до Египта и от имени хана вступить в переговоры с мамлюками.

Большие надежды возлагал Узбек-хан на свое тайное посольство. Не столько о торговых делах должен вести речь доверенный человек, сколько о единении мусульман Золотой Орды и Египта. Как и Берке, Узбек мечтал сделаться знаменем ислама в Дешт-и-Кипчак и подвластных ему землях. Без поддержки могучего мусульманского государства, каким в это время был Египет, сделать это будет не легко.

Союз с мамлюками дал бы хану уверенность, что если Иран осмелится двинуть свои тумены на Золотую Орду, то получит удар в спину. Объединенная единой религией, подвластная ему Золотая Орда стала бы еще сильнее.

Пожалуй, из всех ханов, которые были до него, лишь Узбек понимал, что сбор податей с купцов, ведущих свои караваны через его земли, – дело не совсем надежное. В любое время Иран мог прервать, закрыть одно из ответвлений Великого Шелкового пути и лишить казну Орды большей части получаемого ею золота. Чтобы этого не произошло, хан хотел завладеть иранскими приморскими землями и городами. Тогда ничто не грозило бы благополучию Золотой Орды, а трон хана никогда бы не покачнулся. Поэтому и нужна победоносная война с Ираном, а кто, как не мамлюки, люто враждующие с потомками ильхана Кулагу, могли стать верными союзниками?

Для хана-кочевника мечта об овладении морскими путями была дерзкой. Но Узбек верил в успех. Если удастся заключить союз с мамлюками Египта, то не окажется силы, способной противостоять этому союзу. Золотая Орда и Египет приведут в трепет народы и государства подлунного мира. Узбек понимал, что минули времена, когда все можно было решить только войском и жестокостью. В исламе, который широко распространялся в его владениях, видел хан огромную силу, способную объединить и заставить народы повиноваться. И потому он не следовал примеру великого Чингиз-хана, который одинаково относился ко всем религиям. В молодые годы после недолгих раздумий он принял мусульманство, а когда родились сыновья Таныбек и Джанибек, велел совершить и над ними обряд обрезания. Узбек отдал сыновей в медресе, где седобородые улемы учили их арабскому языку и заставляли читать Коран.

Выбрав путь, Узбек-хан заставил последовать своему примеру эмиров, нойонов, беков и даже нукеров. Тот, кто нарушал законы, установленные пророком Мухаммедом, считался неверным и должен был умереть. Только тот, кто пять раз в день творил намаз и соблюдал пост, мог рассчитывать на милость хана.

Имамы, муфтии, кари, мюриды, купцы, видя в Узбек-хане ревностного мусульманина, начали повсюду прославлять его деяния, называть достойным продолжателем дела пророка Мухаммеда.

Широкое распространение ислама в степи еще больше сблизило монголов и кипчаков. Рушились освященные веками устоявшиеся обычаи и законы, по которым жила монгольская знать. И порой чтобы сохранить голову при хане-мусульманине, приходилось отказываться от заветов, оставленных великим Чингиз-ханом.

Вместе с исламом пришла в Дешт-и-Кипчак новая культура, стало сказываться сильное влияние арабов и персов.

В безбрежной степи, где кипчаки знали только то, что оставили им предки – саки, сарматы, где на курганах в бессонном карауле стояли каменные идолы – обатас, а люди украшали свою одежду узорами, напоминающими завитки рогов горных баранов – архаров, вместе с Кораном, четками и чалмой появились буйные в своем красочном многоцветье арабские и иранские ковры, дорогое оружие. Вместе с арабской письменностью пришли в Дешт-и-Кипчак книги, легенды и сказания – «Тысяча и одна ночь», «Четыре дервиша», «Заркум», «Сал-сал».

Медленно, но уверенно входили в жизнь кипчаков и мусульманские обряды, связанные с женитьбой и похоронами, с соблюдением постов и обрезанием мальчиков. В золотоордынских городах строили мечети с диковинными голубыми куполами и высокими минаретами, со стенами, украшенными причудливой арабской вязью. Для детей степняков и монгольской знати открывались медресе.

В «Пояснении к Корану», написанном последователем пророка Мухаммеда халифом Османом, сказано: «Насколько бы ни был сильным правитель народа, но если он сам плохо выполняет заповеди Корана, он не сможет заставить подвластный ему народ следовать путем пророка Мухаммеда».

Узбек-хан стал самым ревностным мусульманином в Золотой Орде. Он все делал по установлениям пророка. Хан построил гарем, где находились четыре его жены и множество аманат-кум – наложниц. Пять раз в день, согласно заповеди Мухаммеда, совершал намаз, и если наступало время молитвы, хан приказывал своим воинам даже прекращать битву.

Весь март месяц, когда наступал праздник науруз, Узбек, как и положено правоверному мусульманину, соблюдал пост. Поев на рассвете, он не брал в рот даже макового зернышка до того часа, пока не уходило за край земли солнце и в небе не вспыхивала первая робкая звездочка, а муэдзин с высокого минарета не прокричит трижды голосом печальным и тягучим: «Аллах акбар!» – «Аллах велик!».