Все уходят.

Мысль об этих страшных событиях не дает мне покою! Ничто не может меня занять, ничто не может рассеять. Все передо мною эти картины, эти заботы. Теперь король скажет, что это - последствия моей доброты, моей снисходительности. А все же совесть моя каждую минуту говорит мне, что я делала так, как всегда полезнее, всего лучше. Неужели мне должно было с самого начала бурею гнева раздуть и разлить вокруг этот пожар? Я надеялась, что окружу его, что он погаснет сам собой. Да, все, что я сама себе говорю, все, в чем я глубоко уверена, оправдывает меня перед самой собою; но как воспримет это брат мой? Нельзя отрицать, что задор чужеземных учителей растет со дня на день. Они ругались над нашей святыней, они расшатывали неповоротливую мысль простонародья и вели его на путь сумасбродства. Нечестивые души смешались с возмутителями, и совершились ужасные дела, о которых страшно подумать и о которых теперь именно я обязана известить двор как можно скорее, пока не предупредила меня общая молва, чтобы король не подумал, что от него хотят скрыть нечто худшее. Я не вижу никакого способа, ни сурового, ни мягкого, отвести беду. О, что такое мы, великие мира, на морском гребне человечества? Мнится нам, что мы им властвуем, а оно швыряет нас вверх и вниз, взад и вперед.

Макьявель входит.

П р а в и т е л ь н и ц а. Составлены ли письма к королю?

М а к ь я в е л ь. Через час благоволите их подписать.

П р а в и т е л ь н и ц а. Достаточно ли обстоятельно написали вы доклад?

М а к ь я в е л ь. Обстоятельно и подробно, как то любит король. Я излагаю, как сначала в Сент-Омере возникло иконоборческое неистовство. Как яростная толпа, запасшаяся палками, топорами, молотками, лестницами, веревками, сопровождаемая малой кучкой вооруженных, сперва врывалась в часовни, в церкви, в монастыри, изгоняла людей богобоязненных, взламывала запертые ворота, все ниспровергала, опрокидывала алтари, разбивала статуи святых, губила все иконы, все, что только находила священного и освященного, - все громила, рвала, растаптывала. Как, подвигаясь дальше, толпа разрасталась, как жители Иперна отворили перед нею ворота. Как она с неимоверною быстротой разорила собор, сожгла библиотеку епископа. Как громадная лава людей, охваченная тем же безумием, разлилась по Менину, Комину, Фервику и Лиллю, нигде не встречая отпора, и как в одно мгновение ока почти по всей Фландрии этот чудовищный заговор обнаружился и осуществился.

П р а в и т е л ь н и ц а. Ах, как снова мне больно, когда опять слушаю этот рассказ! И к этому присоединяется ужас, что бедствие будет все разрастаться и разрастаться. Скажите, что вы об этом думаете, Макьявель?

М а к ь я в е л ь. Не гневайтесь, ваше высочество, ежели мысли мои представятся столь подобными химерам. И хотя вы постоянно бывали довольны моею службой, но редко благоволили пользоваться советами моими. Часто в шутку изволили вы говорить: "Ты слишком далеко глядишь, Макьявель! Тебе бы быть историком. Кто действует, должен озабочиваться ближайшим". И все же не рассказал ли я заранее этой истории? Не видел ли я вперед всего, что случилось?

П р а в и т е л ь н и ц а. Я тоже многое предвижу, чего изменить не в силах.

М а к ь я в е л ь. Скажу лишь одно слово вместо тысячи возражений. Вам не подавить нового учения. Допустите существование его последователей, отделите их от верных католической церкви, дайте им храмы, введите их в общий гражданский порядок, но ограничьте их - и вы сразу возмутителей приведете к спокойствию. Всякие другие средства тщетны - и вы ввергнете страну в разорение.

П р а в и т е л ь н и ц а. Разве забыл ты, с каким отвращением брат мой отверг самый мой вопрос, нет ли возможности терпимо отнестись к новой вере? Разве забыл ты, что в каждом письме своем он внушает мне ревностнейшее оберегание истинной веры? Что он и мысли не допускает о восстановлении мира и единения - ценою религии? Не содержит ли он сам, в провинциях, неизвестных нам шпионов для распознавания тех, кто склонен к новому образу мыслей? Не называл ли он нам, к нашему изумлению, и такого-то и такого-то из близко к нам стоящих, кто втайне предался ереси? Не предписывал ли он суровости и проницательности? И я должна проявить мягкость, я должна склонять его к потворству и терпимости? Неужели я не потеряла бы его доверенность, его доброе мнение?

М а к ь я в е л ь. Я знаю очень хорошо: король повелевает, король доводит до вашего сведения свои замыслы. Вы должны восстановить спокойствие и согласие путем мероприятия, которое еще более раздражит умы, которое неминуемо раздует пожар войны по всем местам. Обдумайте, что совершаете вы. Крупнейшие купцы вовлечены в движение, дворянство, народ, солдаты. К чему упорно стоять за свой образ мыслей, когда все вокруг нас меняется? Когда бы какой-нибудь добрый дух смог внушить Филиппу, что пристойнее королю править гражданами двух вероисповеданий, нежели при посредстве одной части уничтожать другую!

П р а в и т е л ь н и ц а. Ни слова больше об этом! Я отлично понимаю, что политика редко в состоянии соблюдать честность и верность, что она вытравляет из сердца прямоту, добросердечие, сговорчивость. В делах мирских это, к сожалению, даже слишком верно. Но неужто нам и с богом забавляться так же, как между собою? Неужто нам оставаться равнодушными к своему испытанному вероучению, за которое столь многие принесли в жертву жизнь свою? Неужели должны мы променять его на пришлые, безвестные, противоречивые новшества?

М а к ь я в е л ь. Только по этой причине не думайте обо мне хуже, чем до сих пор.

П р а в и т е л ь н и ц а. Знаю тебя и верность твою и допускаю, что можно быть добропорядочным и рассудительным человеком, даже и сбиваясь с прямой лучшей дороги к спасению души своей. Есть еще, Макьявель, и такие люди, которых приходится мне и почитать и порицать.

М а к ь я в е л ь. Кого вы имеете в виду?

П р а в и т е л ь н и ц а. Должна признаться - Эгмонт сегодня до самой глубины души взволновал меня.

М а к ь я в е л ь. Каким поступком?

П р а в и т е л ь н и ц а. Все той же обычной беспечностью и ветренностыо. Я получила ужасное известие, когда шла из церкви, сопровождаемая многими и среди них Эгмонтом. Я не могла скрыть своей скорби, вслух жаловалась и воскликнула, обращаясь к нему: "Смотрите, что происходит в вашей провинции! Это допускаете вы, граф, на которого король во всем положился?"