И все это только за сегодня. А в последующие дни кто-то должен водить детей на балет, на футбол, к логопеду, на встречи с другими детьми, на дни рождения. Сходить в магазин и купить костюмы на Хеллоуин, к педиатру – на прививки, к зубному – на чистку. Кто-то должен думать о том, что приготовить, покупать продукты, платить по счетам, выкраивать деньги. Кто-то должен все делать, в то же время успевая на настоящую работу.

Мэрибет вздохнула.

– Просто у меня дома куча четырехлетних детей и много дел на выходные.

Врач окинул ее долгим хмурым взглядом. Мэрибет тоже посмотрела на него, этот человек ей уже разонравился, еще до того, как сказал:

– Вы хоть понимаете, что у вас был инфаркт?

Воспользовавшись телефоном медсестер, Мэрибет позвонила Джейсону и снова включился автоответчик. Она как можно спокойнее рассказала, что происходит: что ее оставляют на ночь, возможно, и на все выходные. Диагноз «инфаркт» она не назвала. Не смогла себя заставить. Как и не призналась, что боится. «Приезжай, как только сможешь, пожалуйста», – попросила Мэрибет автоответчик.

Мэрибет начала заполнять документы для приема в больницу. В некотором смысле это успокаивало, может, потому что казалось привычным. Она уже сталкивалась с подобными анкетами перед кесаревым и перед тем, как Оскару вставляли трубки в уши. Имя, адрес, номер медстраховки, социального страхования. И все сначала. Это внушало какой-то дзен. До тех пор пока не пошли вопросы о семейном анамнезе.

На них Мэрибет всегда терялась. О том, что ее удочерили, Мэрибет узнала в восемь лет. Но тогда это был лишь новый факт о себе: «Я живу на Мейпл-стрит. Мой велик – синий «швинн». Я пишу правильнее всех в третьем классе. Меня удочерили». Мыслей она этому особо не посвящала до тех пор, пока не попыталась забеременеть сама, тогда-то и возникла куча вопросов, на которые не было ответов: Есть ли в семье португальцы? Евреи? Каджуны? Был ли у кого синдром Дауна? Волчья пасть? Болезнь Хантингтона? Бесплодие? Ну, хоть на последний вопрос она могла ответить, по крайней мере, что касается ее биологической матери, но все остальное оставалось загадкой.

А когда родились дети, загадок стало только больше. Оскар получился точной копией отца: такие же карие глаза и слабый подбородок, а Лив в шестнадцать месяцев была блондинкой с зелеными миндалевидными глазами, и суровая, настоящий диктатор, Джейсон шутил, что она уже демонстрирует задатки будущего лидера, вроде Шерил Сэндберг [1] или даже Хилари Клинтон. «Ты уверена, что тебе на оплодотворении не подсунули чужую яйцеклетку?» – этот остроумный вопрос ей задавали не один раз.

Эта шутка задевала. Потому что Мэрибет не понимала, откуда у Лив эти светлые локоны, словно у принцессы, от кого эти яблочно-зеленые глаза, уж не говоря про их пристальный взгляд. От нее? Или от Джейсона? Или от какого-то родственника из ее семейного древа, о котором нет никакой информации? Глядя на дочь, эту генетическую загадку, Мэрибет ощущала если не грусть, то хотя бы просто укол печали. Но размышлять об этом времени не было. Близнецы же.

На вопросы в анкете она отвечать не стала.

Незадолго до десяти в палату ворвался Джейсон.

– Ох, Лоис. – Он воскресил ее старинное прозвище, которым не пользовался уже годами, и Мэрибет заподозрила, что ему тоже страшно. Они были знакомы полжизни и даже после десятилетнего разрыва могли отыскать в темноте чувствительные точки друг друга. Мэрибет знала, что Джейсона опечалила ее госпитализация. Так же было и перед кесаревым сечением, хотя позднее он признался, что пугала не столько предстоящая операция, сколько снившиеся ему кошмары о том, как она умирает при родах.

– Привет, Джейс, – тихонько ответила Мэрибет. Хотелось добавить «я тебя люблю» или «спасибо», но она испугалась, что расплачется, если скажет это. Так что вместо этого Мэрибет поинтересовалась, где дети.

– У Эрла.

Если на эмоциях играть в «камень-ножницы-бумагу», раздражение убивает сентиментальность.

– У Яблонски? Ты что, шутишь?

– Было уже поздно.

– И ты оставил их у этого мизантропа и, возможно, алкоголика, который живет под нами? А бумажки с надписью «Дети для битья» ты на них не повесил?

– Ну хватит. Эрл сварлив, но неплохой мужик.

– Блин, Джейсон. А почему к Уилсонам не отправил?

Уилсоны – родители близнецов, которые жили в этом же районе.

– Не подумал, – ответил муж. – Дети устали, поэтому я попросил Эрла посидеть у нас. Могу сейчас позвонить Уилсонам, но они, наверное, уже спят.

– Забудь.

Он сел на край кровати.

– Ты как?

– Хорошо. Просто хочу, чтобы все поскорее закончилось. Может, завтра попросишь Уилсонов взять их к себе? – после паузы добавила Мэрибет. – Лив вместе с Тесс на балете.

– Точно, балет.

– А у Оскара футбол.

– Разберемся.

– Как? От меня проку не будет. Надо просить кого-то помочь.

– Ладно, позвоню Уилсонам. – Джейсон полез за телефоном.

– Не сейчас. Уже поздно. Отправь эсэмэс или письмо, или завтра с утра позвони.

Он кивнул.

– А в воскресенье?

В воскресенье они приглашены на день рождения. После которого у Лив назначена встреча с подружкой, а Оскару надо к логопеду. Даже думать об этом сейчас не хотелось.

– Не знаю, Джейсон.

– Можно их к Лорен на выходные отправить. – Это его младшая сестра, которая жила неподалеку от Бостона с мужем и четырьмя детьми.

– А как туда добраться? И обратно?

– Могу попросить ее заехать. Она уже в курсе.

– Ты ей рассказал?

– Ну да. Позвонил из такси. Она была с папой, когда у него случился инфаркт. – С отцом Джейсона, Элиотом, это произошло после семидесяти лет, когда уже время. – Ну, так что насчет Лорен?

Мэрибет обхватила голову руками. Даже в лучшие времена от попыток состыковать все в выходные у нее пухла голова, словно у авиадиспетчера, а сейчас ей даже не удавалось удержать самолеты в воздухе.

– Не знаю. Можешь решить все без меня? Пока это не закончится.

Джейсон руками нарисовал вокруг нее силовое поле.

– Ты теперь под куполом.

Пришли санитар и медсестра с каталкой.

– Ввести вам легкое седативное? – спросила сестра.

– Лучше тяжелое, – мрачно ответила Мэрибет.

Когда Мэрибет готовили к транспортировке, Джейсон сжал ее руку и все твердил: «Не беспокойся, все будет хорошо». Он всегда так говорил. Мэрибет в это не верила, но ценила его тихий оптимизм, который уравновешивал ее склонность ждать, что стакан вот-вот совсем опустеет, как характеризовал это муж.

Сейчас ей хотелось верить его словам. Очень. Но, когда Джейсон наклонился и поцеловал ее в лоб, она ощутила его дрожь и невольно задумалась, а верит ли он в это сам.

Но потом начало действовать седативное, и все стало таким мягким и приятным. Мэрибет услышала, как Джейсон сказал, что любит ее, и ответила, что тоже любит его. Или ей показалось. Наверное, просто почудилось.

В лаборатории настроение стало таким легким и праздничным, как и подобает в пятницу вечером. Рентгенологи и сестры обменивались шутками, а Мэрибет в наркотическом дурмане наблюдала за всем этим. Когда ввели катетер, она ощутила давление, но не почувствовала, как его направили к сердцу. А от контрастного вещества стало тепло, как-то странно, но не сказать, что неприятно.

– Мэрибет, покашляйте, пожалуйста, – попросил кто-то.

Она покашляла.

– Отлично.

В этот момент она что-то ощутила и удивилась, разве ей не говорили, что к этому моменту она уже ничего чувствовать не будет?

– Что это было? – послышался чей-то голос.

– Давление падает!

Настроение резко сменилось, словно туча закрыла летнее солнце. Потом все пошло очень быстро. Хором зазвучали сигналы тревоги, все резко засуетились. На лицо надели маску. В самый последний момент перед тем, как все потемнело, Мэрибет подумала – не столько с ужасом, сколько с благоговением, – насколько легко можно со всем расстаться.