Отношения между сестрами часто складываются нелегко. Однако наши били все рекорды. Шана проклинала меня, в ее глазах не было ничего, кроме тупого гнева и глубокой депрессии, и я лишний раз задумалась, что же могло произойти сегодня утром, чтобы довести мою закаленную в боях сестру до такого состояния.

– Какое тебе дело? – спросила я резко.

– Ты о чем?

– Ты сказала, мне пойдет пурпурный. Какое тебе дело до моей одежды, до ее цвета и до того, буду ли я в ней выглядеть привлекательно? С чего такой интерес?

Шана нахмурилась, явно озадаченная этим вопросом.

– Да ты… – наконец проговорила она, – тормоз гребаный.

– Это самые теплые слова из всех, что я от тебя когда-либо слышала, – заметила я.

Похоже, победа за мной. Шана возвела глаза к потолку и пусть неохотно, но улыбнулась. Напряжение куда-то испарилось, и мы обе вздохнули спокойно.

Шана может притворяться сколько угодно, но ее надзиратель сообщил мне, что на самом деле сестра с нетерпением ждет моих визитов. Чтобы найти на нее управу во время наиболее острых вспышек ярости, достаточно пригрозить ей лишением этих свиданий. Поэтому мы продолжаем наш бесконечный круговорот встреч и расставаний, который длится уже около десяти лет.

Похоже, Шана привязалась ко мне настолько, насколько это вообще возможно для прирожденного психопата.

– Как у тебя со сном? – спросила я.

– Дрыхну как младенец.

– А книжки читаешь?

– О да. Осилила полное собрание сочинений Шекспира. Никогда не знаешь, где может пригодиться пятистопный ямб.

– И ты, Брут?

Еще одна легкая улыбка. Шана слегка расслабилась и обмякла на своем стуле. Мы еще тридцать минут болтали о всяких мелочах. Именно в таком ключе проходил каждый первый понедельник месяца. Наконец Мария постучала в окошко. Все, наше время вышло. Я поднялась, а сестра предпочла остаться на месте.

– Пурпурный, – напомнила она, когда я накинула на плечи черный пиджак.

– Может, и тебе стоит последовать своему совету, – отозвалась я. – Добавь побольше этого оттенка в свои картины.

– Чтобы дать этим мозгоправам лишний повод покопаться в моей голове? – ухмыльнулась Шана. – Перебьются.

– Тебе снятся черно-белые сны?

– А тебе?

– Мне вообще ничего не снится.

– Наверное, это еще одна твоя особенность. Радуйся. А я вижу сны довольно часто. В основном кроваво-красные. Единственное различие между ними только в том, что иногда с ножом бегаю я, а иногда – наш дорогой папочка.

Шана уставилась на меня, глаза ее внезапно сузились, как у акулы, которая преследует свою добычу.

– Попробуй записывать свои сны или зарисовывать, – предложила я.

– Так а я что, по-твоему, делаю?

– Выплескиваешь на холст свои садистские переживания.

Шана засмеялась, и на этой ноте я направилась к выходу.

– Как она? – спросила я через минуту, когда мы с Марией вдвоем шли по коридору. Обычно по понедельникам больница закрыта для посещений, так что было относительно тихо.

– Трудно сказать. Вы же помните, что с того момента, как Шана совершила первое убийство, минуло почти тридцать лет?

Я безучастно посмотрела на собеседницу.

– Ваш двенадцатилетний сосед Донни Джонсон. На следующей неделе стукнет тридцать лет со дня его убийства, – уточнила Мария. – По этому поводу звонил какой-то местный репортер, хочет взять у Шаны интервью.

Я судорожно моргнула. Каким-то образом до сих пор удавалось не подпускать к сестре журналистов. Хотя позже мне как терапевту и как человеку, посвятившему жизнь тому, чтобы научиться управлять самой собой, придется не раз спросить себя, для чего я это делала. Неужели это могло бы причинить мне боль? Да уж, звучит весьма иронично.

– В любом случае ни на какие вопросы она отвечать не будет, – продолжила Мария. – Оно и к лучшему, если вам интересно мое мнение. Ну то есть мальчишка-то явно уже не сможет ни с кем разговаривать. Так с чего бы его убийца должна?

– Держите меня в курсе.

– Разумеется.

На выходе я забрала свою сумочку, отметила время выхода и направилась к машине, припаркованной на огромной стоянке в сотне метров от разваливающегося, огороженного колючей проволокой здания, которое уже давно служит моей сестре домом.

На пассажирском сиденье лежал яркий пурпурный кардиган, который мне пришлось снять перед входом в больницу. Согласно правилам посетители должны быть одеты наименее броско, чтобы не нервировать пациентов, поэтому пришлось также снять все украшения. И купленную всего две недели назад кофту – клянусь, первую вещь пурпурного цвета в моем гардеробе.

Снова оглянулась на кирпичное строение. Разумеется, в нем, как и в любом другом здании, полно окон. Видно даже маленькое окошко изолятора, где коротает дни моя сестрица. Но с такого расстояния, неуклюже сгорбившись за рулем внедорожника с тонированными стеклами, я вряд ли сумею ее разглядеть…

Шану всегда было трудно понять, у нее очень своеобразный взгляд на вещи. Но теперь я стала подозревать, что то же самое она думает обо мне.

Наконец я завела машину и поехала в центр Бостона, где меня ждал еще один долгий рабочий день и десятки пациентов, нуждающихся в помощи и утешении, включая мою новую подопечную, детектива из бостонского департамента, которая совсем недавно получила ранение при исполнении служебных обязанностей.

Обожаю свою работу. Всегда с нетерпением жду сложных задач при знакомстве с новыми пациентами, и, как подобает человеку с моей особенностью, все свои сеансы начинаю привычной фразой:

– Пожалуйста, расскажите мне о своей боли.

Глава 2

Сердцем Ди-Ди всегда чувствовала, что удача на ее стороне. Но вот разум никак не хотел этого признавать.

Проснулась она поздно, после десяти, и это ее изрядно смутило. Если бы кто-нибудь сказал, что доблестный детектив в понедельник утром проспит до десяти часов, она, несомненно, обвинила бы его в наглой лжи. Утро для того и существует, чтобы встать пораньше и отправиться на работу. Выпить чашку черного кофе, встретиться с коллегами и, может быть, съездить на новое место преступления.

Ди-Ди любит черный кофе, любит своих коллег и запутанные расследования.

Ее не прельщала идея провести еще одну тревожную ночь, то и дело просыпаясь от ночных кошмаров. Уже больше месяца ей снятся мрачные тени, которые распевают любимую детскую песенку ее сына, а затем обретают человеческую форму и бросаются за Ди-Ди в погоню.

Каждую ночь она убегает от них, но каждый раз опытный сержант полиции, детектив Ди-Ди Уоррен падает во тьму, покоряясь ужасной судьбе. Потому что, хоть сердцем она чувствует, что удача всегда на ее стороне, разум отчаянно отрицает этот факт.

На прикроватной тумбочке стояла радионяня. Однако из детской не доносилось ни звука. Скорее всего, Алекс отвел Джека в садик, а сам отправился на работу в полицейскую академию. Ди-Ди же в это время…

Ди-Ди весь день посвятила тому, чтобы выбраться из постели.

Она поднималась очень медленно. Любое движение мгновенно отдавалось резкой болью в левом плече и руке, поэтому за последние несколько недель ей пришлось до совершенства оттачивать способность более или менее безболезненно переворачиваться на правый бок и из этого положения свешивать ноги на пол, чтобы сесть. После всего этого ей приходилось ждать еще несколько минут, пока восстановится сбившееся дыхание.

Прежде чем встать, ей нужно было собраться с силами, потому что это причиняло по-настоящему много боли. За эти шесть недель детектив не просто не смогла привыкнуть к боли, но только еще больше ее возненавидела.

Напряженные мышцы. Воспаленные сухожилия. Нервы на пределе. Роковой выстрел и отрывной перелом. От плечевой кости откололся приличный кусок. Буквально за несколько секунд Ди-Ди получила достаточно повреждений для того, чтобы в сорок четыре года чувствовать себя Железным Дровосеком, неспособным повернуть голову или поднять руку. Сержанту сказали, что хирургическое вмешательство не поможет. Только мужество, терпение и физиотерапия, которая два раза в неделю заставляла ее кричать от боли.