– И что дальше делать будешь? – спросила она с искренним интересом.

Тони повернул голову, намереваясь ответить, но женщина спустила курок, и на этом все окончилось. Ранним утром пара девчонок, возвращаясь из «Берега Слоновой Кости», обнаружила его труп, окруженный белыми и черными кошками.

– Мы по колено в этих кошках утонули, – объясняла полиции одна из них. – Было так прикольно. А потом – глянь, этот чувак.

Когда подруге Тони рассказали, как внезапно тот умер, девушка ответила, что Тони, узнай он, наверняка понравилось бы. Он был укоренен в мире живых, но не цеплялся за это существование. Она сказала: Тони полагал, что, нарезав свою жизнь нанометровыми дольками, можно растянуть ее в вечность.

И добавила:

– Разумеется, пока тебе это интересно.

3

Плавая с угрями

Саудади, пятница, четыре часа утра. Двое агентов и проволочный жокей в подвальной камере старого управления Полиции Зоны на углу Юнимент и По трудились над клиентом.

Помещение было тесное и холодное, оборудованное сложной системой потолочных ламп, с ретробольничными потрескавшимися белыми кафельными плитками на полу. Клиент был привязан ремнями к столу из нержавеющей стали; трубки торчали из многих его естественных отверстий. Ему в мозг ввели проволоку, и при каждом новом ее перемещении клиент издавал щенячий визг или сучил конечностями. Никто не ожидал особых результатов. Шел период калибровки. Проволочный жокей то и дело, откинувшись на стуле, отводил глаза от зеленых окуляров и массировал копчик. Он устал и сам не понимал, чего ищет. Клиент, новочеловек с характерной ударной волной ярко-рыжих волос, принимал новые позы и выражения с очередным сдвигом проволоки.

Клиент был наг, дергался в слабых конвульсиях и выделял феромоны широкого спектра действия. Он, казалось, рад был угодить им. Он рассеянно смеялся и подмигивал. Закатывал глаза, словно желая заглянуть себе в голову, и произносил, подделываясь под актера из старых фильмов:

– Нынче вечером видок у меня неважнецкий.

– Надо оператора позвать, – предложил проволочный жокей. – Тогда мы узнаем все, что знает этот чужак.

Агенты переглянулись.

– Ну и организуй это, если хочешь, – сказал один.

Никому не хотелось. Вызвать оператора означало признать провал. Все трое бросали нервные взгляды на четвертого человека в камере.

У женщины был вид крутой и безжалостный, достижимый лишь основательной перекройкой. Светлые волосы коротко острижены. Она стояла неподвижно, как статуя, источая слабую ауру скучающей сексуальности, словно спустилась сюда лишь оттого, что ей нечем было больше заняться в этот час пятничной ночи, когда хозяин собаку на улицу не выгонит. Карьера ее началась года за два до этих событий, под начальством Ленса Эшманна, легендарного следователя Полиции Зоны, ныне покойного. Не продвинувшись дальше его ассистентки, женщина тем не менее задержалась в управлении даже после того, как Эшманн сгинул в Зоне Явления, окружавшей Саудади. Ходили слухи, что у нее связи с крупными шишками, но никто в точности не знал, какими именно; собственно, агенты не могли взять в толк, какого вообще хрена она тут делает. Они рады были бы поступить по ее совету, но им совсем не нравилось, как она смотрит на яркие лампы и грязный воздух над головой клиента, так что агенты вздохнули с облегчением, когда спустя час ассистентка ушла на линию.

– Пришлите мою машину ко входу в управление, – сказала она. И агентам: – Ребята, придется снова. Нет, я имею в виду именно это.

Она уже была на полпути к выходу из здания, когда клиент разорвал ремни и сел на столе. Одновременно все присутствовавшие в камере услышали, как тихий мягкий голос говорит:

– Меня зовут Перлант [4], я из будущего.

Тут ситуация принялась стремительно меняться. Выкройка ассистентки активировалась и перехватила контроль над окружением, тщательно заглушая любую электромагнитную активность, кроме собственной. Свет погас. Сигнальная проводка жокея вырубилась. Выкройка агентов тоже отключилась. Шесть с половиной тысяч резидентных нанокамер управления, паривших в воздухе, как рыбья икра, вспыхнули и сгорели. Что бы им удалось записать? Серебристые слизистые контуры рябили, соединяя разные участки камеры: при внимательном исследовании они оказались бы призрачными следами движения женщины на колоссальных скоростях. Каждый контакт замедлял ее на долю секунды, частично восстанавливая исходный образ, замораживая в любопытном полуобороте: вот она смотрит через плечо в угол у потолка, вот скашивает голову под нечеловеческим углом, вот лицо ее озаряется жизнерадостной улыбкой.

Через пятнадцать секунд после запуска процедуры выкройка ассистентки отключилась. Агенты валялись в противоположных углах камеры. Проволочный жокей сидел, прижавшись спиной к стене, блюя и тяжело дыша, скованно вытянув перед собой ноги. Один его глаз вывалился из глазницы и повис на ниточке, второй словно бы утонул в черепе. Тело новочеловека медленно скатилось со стола под ноги ассистентке. Она посмотрела на него пару мгновений, будто ожидая развития событий, затем развернулась и вышла. Нанокамеры активировались снова. В камере некоторое время было тихо, затем послышались негромкие булькающие звуки: это опорожнялся кишечник проволочного жокея.

В переулке, отходящем от Туполев-авеню, под вертикальными струями ливня парило облаченное в темно-синюю куртку от Сэди Барнэм тело человека по имени Тони Рено, выполняя медленные, как у плывущей рыбы, движения футах в восьми над тротуаром. Тони был мертв. На сцене уже появились люди в униформе, возглавляемые худощавым полицейским по фамилии Эпштейн. Тони висел, отвернувшись от них и подставив спину дождю, выгнувшись и бескостно болтая конечностями. Вода стекала по его рукам и ногам, заливала копам глаза, а те стряхивали ее с лиц и кутались в дождевики, моргая, точно стайка вылезших на свет бесформенных зверей.

– Вот в таком положении вы его и нашли? – предположила ассистентка.

– Нет. Он находился ниже.

– Трудно начать с более низкой позиции, чем Тони.

Эпштейн проигнорировал реплику.

– Когда я здесь появился, – пояснил он, – тело лежало на земле, как обычный труп. Потом стало подниматься в воздух. Не так быстро, чтобы это замечалось глазом, но, если отвернуться на некоторое время, замечаешь, что он немного прибавил высоты. Минут за двадцать он переместился вот в такое положение. – Ассистентка бесстрастно взглянула на него. Эпштейн пожал плечами. – Ну, может быть, тридцать.

– Мне нужно войти в один из тех домов, – сказала ассистентка.

– Мертвые обычно не летают, – произнес Эпштейн.

Копы барабанили в дверь, пока им не открыли. Дом был четырехэтажный, без лифта, с выкрашенными ярко-коричневой краской коридорами, где воняло средством от тараканов. К западу от Туполев-авеню до самой Радиа-Марелли все дома были такими: крольчатники, оседающие в разветвленные туннели переулков, и затопленные подземелья. Тут бродили стайки туристов, вкушая прелести преступного мира, познавая экономику дешевых борделей, футурологических стыковок и в особенности бакоферм, где при желании можно было перевоплотиться хоть в растение с далекой планеты. Ассистентка поднялась на второй этаж, распахнула окно в коридоре и уставилась вниз на плавающий труп.

– Видите что-нибудь? – поинтересовалась она.

В воздухе над телом Тони Рено что-то мерцало: очень бледная синяя рябь, подобная всенощному сиянию неоновых реклам на соседней улице. Куртка от Сэди Барнэм распахнулась, обнажая грудную клетку и подчеркивая изогнутую наготу тела ниже диафрагмы. Что ни говори, а Тони при жизни держал себя в хорошей форме. Лицо его было восково-бледным, на нем застыло выражение крайнего изумления. Трудно было сказать, каким образом его так подвесили.

– Я вижу, как на тело падает дождь, – сказал Эпштейн, – но не достигает его.