Глава 34. …ибо Ты поддержал меня [4]

6 октября 1980 года, Лаллиброх

Брианна договорилась с руководством гидроэлектростанции: теперь она могла инспектировать объекты и ремонтировать обслуживающие их механизмы всего три дня в неделю, а оставшиеся два дня – писать отчеты и заполнять документы дома. Она пыталась расшифровать записи Роба Кэмерона об энергоснабжении второй турбины на озере Эррочти, накаляканные восковым карандашом на обрывке пакетика из-под обеда, и вдруг из кабинета, находящегося в другом конце коридора, донесся шум.

Сперва она бездумно прислушивалась к тихому гудению, приняв его за жужжание мухи, бьющейся в стекло, но вскоре поняла, что муха не может петь псалом «Господь – пастырь мой» [5] на мотив «Святого Колумбы».

Исполнявший песню голос был груб, словно наждак, и то повышался, то понижался, но все же выводил мелодию. Песню прервал внезапный приступ кашля. Невидимый певец тщательно прочистил горло и снова запел, но уже на мотив старого шотландского гимна «Кримонд»:

«К водам тихим» было повторено несколько раз на разный мотив, а затем певец напористо продолжил:

Брианна дрожала, по ее щекам текли слезы, а ко рту она прижала платок, чтобы певец не услышал ее всхлипываний.

– Спасибо, спасибо, – шептала она в платок.

Пение прекратилось, перейдя в гудение, низкое и довольное. Брианна взяла себя в руки и торопливо отерла слезы. Уже почти полдень, он может в любой момент заглянуть сюда и позвать ее на обед.

Роджер сильно сомневался, стоит ли работать помощником хормейстера, и изо всех сил старался, чтобы она этого не заметила. Она втайне разделяла его сомнения, пока он однажды не сказал ей, что детский хор передали ему полностью, и тогда все ее сомнения улетучились. Детей не сковывают условности, они способны беззастенчиво спросить о странностях, о которых промолчат взрослые, и безоговорочно принять их, когда привыкнут.

– Когда они спросили о твоем шраме? – поинтересовалась Брианна у улыбающегося Роджера после первого урока.

– Думаю, секунд через тридцать. – Он двумя пальцами легонько потер пересекающий горло шрам, но улыбаться не перестал. – «Скажите, пожалуйста, мистер Маккензи, что случилось с вашим горлом? Вас повесили?»

– И что ты им ответил?

– Сказал – да, в Америке меня повесили, но я, слава богу, выжил. А у некоторых из них есть старшие братья и сестры, которые смотрели вестерн «Всадник с высоких равнин» и рассказали им об этом фильме, так что я сильно вырос в их глазах. Ребятки наверняка ждут, что раз уж они меня рассекретили, то на следующее занятие я принесу шестизарядный кольт.

Он прищурился точь-в-точь как Клинт Иствуд, и Брианна рассмеялась.

Засмеялась она и сейчас, вспомнив об этом разговоре, а тем временем Роджер заглянул в комнату и спросил:

– Знаешь, сколько существует положенных на музыку версий двадцать второго псалма?

– Двадцать две? – поднимаясь из-за стола, наугад сказала Брианна.

– В пресвитерианском сборнике церковных гимнов их всего шесть, – признался Роджер. – Но его метрика – английская я имею в виду – восходит к 1546 году. Один есть в «Псалтыре колонистов Массачусетского залива», еще один – в старом «Шотландском псалтыре», отдельные фрагменты встречаются то там то сям. Еврейский вариант я тоже слышал; вряд ли он уместен в приходе Святого Стефана. А католики его исполняют под музыку?

– Католики исполняют под музыку все, – сказала Брианна, принюхиваясь к запаху еды с кухни. – Однако псалмы мы обычно поем по-особому. Я знаю четыре разных григорианских песнопения, – важно заявила она, – хотя их гораздо больше.

– Да? Спой!

Брианна лихорадочно принялась вспоминать слова двадцать второго псалма и облекла их в самое простое песнопение – в детстве она пела его часто и запомнила лучше прочих.

– Впечатляет, – признался Роджер, когда она умолкла. – Исполнишь вместе со мной? Хочу спеть его детям, пусть послушают. С григорианскими песнопениями они точно справятся.

Кухонная дверь распахнулась, и к ним выбежала Мэнди в обнимку с мистером Полли – набивной игрушкой, которая некогда была птицей неведомого вида, а теперь напоминала неопрятный всклокоченный мешок с крыльями.

– Суп, мама! Идем есть суп! – закричала Мэнди.

И они ели суп – «Куриную лапшу Кэмпбелла» из банки, заедая бутербродами с сыром и солеными огурцами. Энни Макдональд готовила посредственно, но съедобно – уже хорошо, особенно если вспомнить, что́ они ели, сидя у чахлого костерка на промокшей вершине горы, или как доставали из золы подгоревшие остатки пищи. Брианна с теплотой взглянула на газовую плиту марки «Ага», благодаря которой кухня была самым уютным местом в доме.

– Спой мне, папочка! – попросила Мэнди и растянула в улыбке губы с ободком горчицы. Между зубов у нее застрял сыр.

Роджер откашлялся, прочищая горло.

– Спеть? А что именно?

– «Тли сипых мысонка»!

– Хорошо. Только ты пой со мной, чтобы я не сбился. – Он улыбнулся дочери и принялся стучать по столу черенком ложки, отбивая ритм.

– Три слепых мышонка… – запел он и указал ложкой на Мэнди.

Та глубоко вздохнула и подхватила:

– Тли сипых мысонка!

Пела она громко, но с ритма не сбивалась. Удивленно подняв брови, Роджер посмотрел на Бри и продолжил песню. Так, чередуясь, они спели ее пять или шесть раз, пока Мэнди не надоело.

– Плостите, – сказала она, встав из-за стола. И ушла, покачиваясь, словно низко летящий шмель, по пути задев дверной косяк.

– Что ж, чувство ритма у нее определенно есть, – сказал Роджер и добавил, услышав громкий звук падения в коридоре: – В отличие от координации. Со временем станет ясно, есть ли у нее музыкальный слух. У твоего отца отличное чувство ритма, а спеть одну и ту же ноту одинаково он не мог.

– Примерно то же ты делал в Фрэзер-Ридже, – вдруг сказала Брианна. – Пел строчку из псалма и просил людей повторить ее.

Вспомнив об этом, Роджер слегка изменился в лице. В то время он вновь обрел свое призвание, и эта определенность изменила его. Брианне он тогда казался очень счастливым, у нее сердце щемило от вида его горящих вдохновением глаз.

Роджер улыбнулся и салфеткой стер с ее щеки пятно горчицы.

– Это устаревший способ пения. Хотя кое-где на островах до сих пор так поют, строка за строкой, а может, и в удаленных уголках гэльтахта [6] тоже. Американские пресвитериане так не поют.

– Неужели?

– «Правильно – петь, не дробя псалом на строки, – процитировал Роджер. – Практика чтения псалма строка за строкой зародилась во времена невежества, когда большая часть паствы не умела читать. Так или иначе, от этой традиции нужно избавляться, пусть она и удобна». Так написано в «Конституции американской пресвитерианской церкви».

«Значит, ты все-таки хотел принять духовный сан, пока мы были в Бостоне», – подумала Брианна.

– Времена невежества? Интересно, что сказал бы Хирам Кромби про наше время!

Роджер усмехнулся.

– Это по большей части правда. Многие в Ридже не умели читать. Но я не согласен с утверждением, что мы пели псалмы таким образом лишь из-за невежества или отсутствия книг. – Задумавшись, он лениво подцепил полоску лапши и принялся ее жевать. – Конечно, хоровое пение – это замечательно. Однако пение с повтором строки за строкой, как мне кажется, сплачивает людей, они обращают больше внимания на то, что именно поют, на то, что именно происходит.