Мне стало любопытно. Как человек, который питается опоссумами и подтирает зад листьями, сумел накопить на тысячу акров девственного леса? Но оказалось, Юстас Конвей был не так уж прост. Он скупил эту землю постепенно за деньги, заработанные лекциями в местных школах, где он учил восторженную мелюзгу питаться опоссумами и подтирать зад листьями. Земля, признался он, это единственное, на что он потратил деньги за всю жизнь. Все остальное он мог сделать своими руками – построить, вырастить или убить. Он добывал еду охотой, пил воду из речки и сам шил себе одежду…

Юстас признался, что люди слишком романтизируют его образ жизни. Потому что, когда его спрашивают, чем он зарабатывает на жизнь, он отвечает: «Живу в лесу». Каждый собеседник сразу млеет и мечтательно произносит: «О лес! О лес! Обожаю лес!», – как будто Юстас целыми днями только и делает, что пьет росу с лепестков клевера. Нет, «жизнь в лесу» для Юстаса Конвея означала совсем другое.

Несколько лет назад, к примеру, он охотился на оленя зимой и увидел великолепной красоты восьмилетнего самца, который кормился в кустах. Юстас выстрелил. Олень упал. Юстас не знал, мертв ли олень, и стал ждать, не попытается ли тот подняться и убежать. Олень не шевелился. Медленно и бесшумно Юстас подкрался к тому месту, где упал олень, и увидел, что громадный зверь лежит на боку, а из носа его течет тонкая парующая струйка крови. Глаза оленя двигались – он был жив.

«Вставай, братец! – крикнул Юстас. – Вставай, и я прикончу тебя!»

Олень не двигался. Было невыносимо смотреть, как он лежит там раненный, но стрелять в упор в его прекрасную голову также невыносимо. Поэтому Юстас достал из-за пояса нож и вскрыл оленю яремную вену. Еще живой олень взбрыкнул и начал бодаться. Юстас ухватился за рога, по-прежнему сжимая нож, и началась борьба. Человек и животное продрались через кусты, скатились по откосу; олень брыкался, Юстас пытался направить острые рога в стволы деревьев и камни. Наконец он разжал одну руку и перерезал оленю шею – рассек вены, артерии, горло. Но животное все еще брыкалось. Тогда Юстас ткнул его мордой в землю, прижал голову коленями и удушил умирающего зверя. А потом обагрил руки в его крови и размазал ее по своему лицу. Юстас плакал и смеялся и в экстазе благодарил Вселенную за это чудо – удивительное существо, которое столь мужественно пожертвовало жизнью ради того, чтобы он, Юстас, мог выжить.

Вот что Юстас Конвей понимал под «жизнью в лесу».

Наутро после нашего разговора в баре я и братья пошли гулять в парк Томпкинс-Сквер [13]. Там я с Джадсоном потеряла Юстаса. Я нигде не могла его найти и заволновалась – подумала, что в непривычной среде он беспомощен и уязвим. Но когда наконец обнаружила его, он был занят приятной беседой с такой страшной шайкой драгдилеров, которых никто не хотел бы встретить в темном переулке. Они угостили его крэком; Юстас вежливо отказался, но продолжил разговор о других вещах.

– Йоу, чувак, – обращался к нему один из драгдилеров в тот момент, когда я подошла, – где ты прикупил такую крутую рубаху?

Юстас объяснил, что не купил свою рубашку, а пошил сам. Из оленьей шкуры. Он в деталях описал, как выстрелом из ружья убил оленя, освежевал его («Вот этим самым ножом!»), выдубил шкуру при помощи оленьих мозгов, раскроил ее и сшил рубашку сухожилиями, извлеченными из позвоночника зверя. Он заверил торговцев наркотиками, что это не так уж сложно и при желании они могут сделать то же самое. А случись им посетить его домик в горах, его Черепаший остров, он с удовольствием обучит их всем премудростям выживания в диких условиях.

Я сказала:

– Юстас, нам пора.

Члены шайки пожали ему руку и сказали:

– Ты крут, Юстас. Ты крут.

Вот так Юстас общается со всеми – при любой возможности старается рассказать людям о природе. При этом он не отшельник, не хиппи и не адепт апокалипсических теорий. Он живет в лесу не потому, что прячется от людей, и не потому, что выращивает марихуану, и не потому, что там у него склад оружия на случай неминуемой расовой войны. Он живет в лесу, потому что там его место. И он пытается вдохновить других людей составить ему компанию, потому что верит, что его призвание, ни больше ни меньше, – возродить американский дух, снова научив граждан нашей страны жить на фронтире. Другими словами, Юстас Конвей считает, что его призвание – изменить мир.

Черепаший остров – идеальный мир площадью тысячу акров, созданный по собственному плану Юстаса, – был задуман как школа, дикий университет, монастырь под открытым небом. После того как Юстас годами изучал примитивные сообщества, после того как дикая природа бесчисленное множество раз способствовала его саморазвитию, у него сложилась целая теория. Он убежден, что современное американское общество сможет избавиться от царящего в нем морального разложения, от жадности и недугов, лишь ощутив тот восторг, что возникает при непосредственном соприкосновении с «высоким искусством и добродетелью природы».

Он верит, что наше постоянное стремление к комфорту уничтожает неприрученную красоту природы, нашей истинной среды обитания, которая очень многому способна нас научить, заменяя ее красотой безопасной, но насквозь фальшивой «среды». Юстас видит перед собой общество, идущее по пути деградации, к которой его подталкивает пресловутая американская находчивость. Умные, амбициозные, вечно стремящиеся к большей эффективности, всего за два коротких века мы создали вокруг себя мир круглосуточного комфорта, где достаточно лишь нажать кнопку, чтобы получить желаемое. Для удовлетворения основных человеческих потребностей, таких как еда, одежда, крыша над головой, развлечения, транспорт и даже сексуальные удовольствия, нам не нужно больше трудиться, исполнять ритуалы и даже осознавать эти самые потребности. Теперь, чтобы получить всё это, нужны всего лишь деньги. Или кредитная карточка. Поэтому никто больше ничего не умеет делать. Все владеют одним узким специальным навыком, который позволяет заработать достаточно денег, чтобы оплатить удобства и услуги, необходимые современному человеку.

Но, заменив все сложности нажатием кнопки, мы что-то потеряли – и Юстас единственный, кто чувствует эту потерю. Наш народ все чаще страдает от депрессии и стрессов, и это неудивительно. Говорят, что все современные удобства служат для того, чтобы сэкономить нам время. Но что мы будем делать в это свободное время? Мы создали систему, которая удовлетворяет все наши потребности, не вынуждая нас прилагать усилия и действовать, и теперь можем заполнить свободное время… но чем?

Ну, прежде всего, для этого есть телевидение – целая куча телепрограмм, которые отнимают часы, дни, недели и месяцы жизни среднего американца. Кроме того, работа. С каждым годом американцы проводят на работе всё больше и больше времени; почти в каждой семье оба родителя (при условии, что семья полная) просто вынуждены работать полный день, чтобы иметь возможность оплатить все товары и услуги. А работа означает время на дорогу. А это означает стресс. Меньше времени на семью и друзей. Еду в машине по пути на работу. Здоровье, которое ухудшается из года в год. (За всю историю человечества ни в одной стране не было столько толстяков и ведущих сидячий образ жизни людей, как в Америке. И с каждым годом средний американец всё набирает и набирает в весе. Такое впечатление, что нам так же плевать на наше здоровье, как и на природные ресурсы: мы считаем, что, если откажет жизненно важный орган, всегда можно купить новый. Мы уверены, что кто-то другой всё за нас сделает. И точно так же мы верим, что кто-то другой посадит новый лес, если мы вырубим старый. Если вообще заметим, что леса больше нет.)

Эта позиция не только эгоистична – она также свидетельствует о том, как далеко мы ушли от истоков. Мы потеряли всякую связь с природой. Вот так всё просто. Мы больше не выращиваем плоды и овощи, поэтому нам незачем обращать внимание на ту же смену времен года. Какая разница, зима на дворе или лето, если клубника продается круглый год? Если круглый год можно поддерживать комфортную температуру 70 градусов по Фаренгейту [14] в жилище, как мы заметим, что близится осень? Должны ли мы готовиться к осени? Проявлять к ней уважение? Или задумываться о том, есть ли связь между конечностью нашего существования и осенью, временем, когда всё живое в природе умирает? А когда снова приходит весна, должны ли мы замечать возрождение всего живого? Нужно ли остановиться ненадолго и, возможно, поблагодарить кого-нибудь за это? Порадоваться этому? Если никогда не выходить из дома, кроме как на работу, нужно ли вообще замечать эту мощную, сокрушительную, невероятную и вечную жизненную силу, которая течет и изменяется вокруг нас беспрестанно?