— Никит, а ведь она, наверное, стоит прилично? — предположил Олежка.

— Тридцать семь тысяч евро, — Никита довольно помахал перед ним договором продажи. — Сейчас, наверное, дешевле… А может, наоборот, дороже. В ценообразовании на лошадей я не особо разбираюсь. Вдруг они с возрастом только дорожают, как бренди.

— Вот это вряд ли… Так что, будешь продавать?

— Конечно, — Никитин голос звучал гораздо бодрее, чем когда они сидели за столом: оказывается, с финансами у него дела обстояли очень даже неплохо. И как это он раньше про лошадь не вспомнил?

— А не жалко тебе её?

— Как сказать… Я на этой лошади за всё время четыре раза успел покататься. Может, пять. Потом уехал учиться. Короче, это не собака, с которой десять лет в одном доме прожил. Продам без сострадания.

— Только вряд ли быстро, — с сомнением заметил Олежка.

— Изучу этот вопрос, — пообещал Никита, укладывая папку с документами обратно в коробку.

Потом они с Олежкой перебрались на балкон. Вместо перил была поставлена широкая столешница, так что получалось что-то вроде барной стойки в длину всего балкона — можно было сидеть за ней и любоваться видами с высоты семнадцатого этажа. Никита так и сделал: отставил надоевшее пиво в сторону, руки положил одна на другую, как школьник за партой, и упёрся в них подбородком. От трёх бутылок расслабило и пригрузило.

В узкий просвет между соседними домами было видно автостраду — пульсирующий в густых сумерках поток огней, а в другой просвет, ещё более узкий, — желтоватое зарево от фонарей над кольцевой.

— Отсюда красиво, — заметил Олежка, поняв, на чём подвис Никита. — Можно втыкать часами. А вблизи я МКАД ненавижу.

— Это потому, что ты живёшь по эту сторону, а не по ту, — не удержался Никита.

По ту сторону была Москва: внешне никаких отличий, всё те же жилые кварталы с кусками промзон между ними, однако формально — Москва. Город возможностей. Неисчислимых возможностей согнуть тебя, сжевать и выплюнуть косточки. Никита знал, что не пропадёт и выберется, именно благодаря тому, что возможности здесь для этого были. Это не городок на Северном Урале, куда после окончания вуза честно вернулся Артём и оказался в ситуации, когда оставалось лишь биться лбом о стену: место на единственном предприятии, где специалист его профиля мог быть востребован, уже было занято, а освободись оно, туда сразу выстроилась бы очередь из родни и друзей руководства. Артём, покрутившись на родине полгода, уехал назад в Москву. Правда, работать по специальности он и тут не стал.

— Может, передумает ещё, — Олежка щёлкнул зажигалкой над ухом у Никиты.

Тот вспомнил, как прошлой осенью говорил примерно то же самое нажравшемуся в сопли Олегу, когда того «уволил» мужик, с которым они долго — и тайно — встречались. Мужик был успешным кардиологом, и в тридцать девять его вдруг настиг кризис среднего возраста. Он внезапно почувствовал, что прожил жизнь зря, потому что только дом построил, а ни дерева не посадил, ни сына не родил. Никита не знал, насколько успешно произошла посадка дерева, но сына этот мудак какой-то девке заделал и собрался на ней жениться. Олежка удивил и Никиту, и Артёма своей бурной и тяжёлой реакцией на расставание: у него, по-видимому, всё было серьёзно. Трёхдневное Замкадышево бухание закончилось торжественным спуском вещей бывшего в мусоропровод и клятвой никогда больше не связываться с бишками, принесённой на «Основах маркетинга» Котлера; это было самое близкое к Библии, что нашлось в квартире.

Олежкин бывший, естественно, не передумал, и Никита был уверен, что Влад тоже не передумает. И даже если бы и передумал — он для себя уже всё решил. Там, у Влада в квартире он чувствовал себя униженным и выброшенным, как старая тряпка; а потом ему резко похорошело. В расставании была и положительная сторона: ему больше не надо будет притворяться.

— Я не передумаю, — сказал он, когда Олежка уже и не ждал его ответа.

— Да ладно, позвонит и побежишь.

— Нет. И он не позвонит, у него теперь Злата, — уныло ответил Никита. — Свадьба скоро.

— Да ясно же, что без папаши он на неё и не посмотрел бы. Захочется мужского тепла, вот увидишь…

— За ним папаша следит, чтобы ни-ни, а то в Думу не пустит.

— А прикинь, Влад будет свою женушку обхаживать, а с выборами его наебут! — злорадно заявил Олежка. — И останется у него одна Злата без мандата.

— Это мы с тобой два безмандата, — зло отозвался Никита. — Неудачники… По уши в кредитах, а мужики шлют на хуй, стоит удобной бабе появиться.

***

Утро воскресенья у Никиты наступило ближе к полудню. Проснулся он от звона посуды на кухне: Олег, судя по запаху, что-то жарил.

Вчера, когда он ехал из аэропорта домой, думал о том, что на следующий день — вот счастье! — не надо на работу. Они с Владом поваляются в кровати с утра, потом неспешно сделают кофе, выпьют его в постели и опять поваляются… О чём он точно не думал, так это о том, что проснётся на разложенном кресле в квартире Олежки с мутной после вчерашнего головой, переполненным до боли мочевым пузырём и мыслями о мудацком Бусыгинском поступке. И попробуй решить, что из этого хуже…

Когда он вышел из ванной, оказалось, что Олег уже разморозил и поджарил блинчики с мясом. Никита, когда зашёл на кухню, бросил взгляд на валяющуюся возле мойки разорванную картонную упаковку, перевернул отогнутый край и произнёс:

— «Арбатские Премиум». Это Яковлева проект, замдира нашего.

— Да? — равнодушно переспросил Олежка. — Первый раз вижу, честно говоря. Взял по акции.

— Остатки распродают, они отказались от этой марки. Заказчик — Бусыгинский конкурент, не особо серьёзный, конечно. Яковлев хотел часть моих ребят себе оттянуть на два часа в день, прикинь! Я упёрся и не дал. Это же в чистом виде конфликт интересов. Мы Бусыгину тоже блины и пельмени продвигали. Он крупнейший клиент, и если мы будем одновременно на конкурента работать, это же… Пиздец, короче.

— Но он всё равно сделал?

— Сделал, но своими силами. Своей командой, то есть. Когда концепт согласовывался, они меня попросили высказаться. Я и высказался. Наверное, тоже не совсем прав был. В смысле, не по-деловому разговор повёл, а просто с ноги объявил, что хуйня. Сказал, что и дизайн хуйня, и идея тупая, и что с позиционированием проёб — на премиум не тянет. Что, блядь, потребители того премиума, на который они замахиваются, замороженные пельмени по определению не жрут. Ну, Яковлев решил, что я вроде как завидую и вставляю палки в колёса, потому что не мой проект.