Это, как Макс уже знал, была реклама чая, но не какой-нибудь «Принцессы Нури». О таком чае ни дядя, ни племянник никогда в жизни не слышали. Назывался он «The Silver Leaf» — серебряный лист, хотя правильнее было бы назвать его золотым или платиновым. Чай этот стоил от шестисот долларов за баночку, в зависимости от сорта. Были ещё и варианты в пакетиках — вообще за какие-то безумные деньги. Производители регулярно размещали рекламу своего продукта на разворотах глянцевых журналов, но в основном в таких, каких в обычном киоске или в супермаркете не увидеть. Изредка она появлялась в «Vogue» или в «L’Officiel», но читательская аудитория этих журналов не могла в массе своей позволить себе таких напитков, поэтому реклама печаталась в каких-то элитарных изданиях, которые распространялись эксклюзивно среди обладателей яхт, самолётов, замков, виноградников и личных островов.
Последние пять лет брэнд «The Silver Leaf» позиционировался не как чайный, а как средство для красоты. Что-то вроде: пейте наш чай за бешеные деньги, и от этого вы враз похорошеете и помолодеете сами собой, без кремов и операций. Чай продвигался под слоганом «Beauty. Naturally». Это и дало Максу основания полагать, что его толком никем и никак не стриженые волосы вполне подходят под определение естественной красоты.
Для новой кампании планировалось сделать серию разных по тематике снимков с одной моделью, которая представала бы в разных ситуациях, так или иначе ассоциирующихся с естественностью. Сюжеты ещё не до конца оформились. Воскресенский был известен своим неуживчивым характером и поэтому на немассовых проектах, вроде этого, где не предполагалось координировать работу нескольких моделей, визажистов, парикмахеров, осветителей и костюмеров, обходился без директора съёмок и всё продумывал сам. Как написала Маргарита Полушина, над сюжетами он пока ещё размышлял, но несколько из них были предложены заказчиком и являлись обязательными. На прочие Воскресенский получил карт-бланш — он считался профессиональным и очень креативным фотографом. Но Маргарита в разговоре со Стасом пообещала, что в этой серии излишней оригинальности не будет: всё должно быть максимально естественно.
Заказчику требовалось представить восемь сюжетов (по несколько снимков в каждом). Так как всегда была вероятность, что какие-то из них не устроят тот или иной отдел в компании, сюжетов нужно было сделать больше. Сколько — Маргарита точно не знала. Кстати, выяснилось, что она была агентом Алексея Воскресенского.
В пятницу у Макса должен был быть первый экзамен, и подготовка к кастингу, намеченному на среду, оказалась, мягко говоря, неуместной. Хорошо, что экзамен был по экономике: к ней не надо так серьёзно готовиться, как, например, к какому-нибудь проектированию железобетонных конструкций.
Стас в великий день унёсся из дома с утра пораньше, чтобы организовать всё к прибытию Воскресенского. Тот приезжал в девять утра на московском поезде. Нужно было сначала отвезти фотографа в гостиницу, а потом на отбор. Под последний была арендована лучшая в городе студия. Между этими двумя делами Стас метнулся домой, чтобы привезти Макса. В этом отношении он не доверял ни общественному транспорту, ни даже такси, опасаясь, что племянник куда-нибудь свернёт по дороге.
Макс плохо спал ночью, с ужасом думая про кастинг. Вид у него утром был какой-то усталый и нервный. К обеду, когда дядя приехал за ним на своём белом «Ниссане-Кашкае», он слегка пришёл в себя. В студию парень поехал, вцепившись в тетрадь с конспектами по экономике.
— Оставь ты её в машине! — взмолился Стас, чуть ли не силой выволакивая племянника с переднего сиденья. — Что ты обнял эту драную тетрадку?! Выглядишь как идиот. Форрест Гамп какой-то…
— Щас за «идиота» сам пойдёшь перед камерой вертеться, — пробормотал Макс, но совершенно беззлобно, на автомате.
Стас, пользуясь служебным положением, устроил так, чтобы Марата смотрели первым: так у его кандидата был шанс подглядеть, что его ожидает, что-нибудь запомнить и скопировать — и не выглядеть совсем уж валенком. Сам он, разумеется, предупредил фотографа и прибывшую с ним небольшую команду, что Ларионов — начинающая модель.
— В двадцать-то лет? — фыркнула Маргарита, оказавшаяся невысокой брюнеткой воинственного вида, с мальчишеской стрижкой и въедливыми зелёными глазами. — Что-то поздновато начал.
Первым этапом стала стандартная студийная съёмка перед однотонными фонами в разном освещении. Макс из противоположного тёмного конца большой студии смотрел, что делает Марат: в принципе, ничего сложного. Того, чего он боялся больше всего, вообще не было. На записях он часто видел, что модель должна «работать», то есть принимать разные позы и менять выражение лица без подсказки, из головы. Вот если бы ему сказали, как встать и как смотреть, он бы сделал, но выйти к незнакомым людям и начать кривляться перед ними он бы не смог. Марата просто фотографировали. Не совсем как на паспорт, конечно: просили повернуться, улыбнуться, наоборот, нахмуриться, задуматься, расслабиться и так далее.
Когда очередь дошла до него, Макс поплёлся в пятно света. Дядя шептал ему какие-то напутствия, но он ничего не слышал: сосредоточился на том, чтобы принять бодрый и позитивный вид, хотя шёл он как на расстрел.
Как он и думал, фотографа и его ассистентов ему практически не было видно, так как глаза слепил свет, а люди наполовину были скрыты за фотоаппаратами, штативами, отражателями и осветительными приборами. Снимали его сразу на две камеры, видимо, чтобы получить несколько ракурсов.
Команды — ну да, натуральные команды, как собачке, — Максу давала ассистентка. Сам Воскресенский только фотографировал, изредка бросая какие-то непонятные фразы, от которых помощница и осветители начинали бегать и что-нибудь подкручивать. Из всего сказанного до Макса дошёл смысл только последней реплики, когда «звезда» прямо-таки наорал на несчастную ассистентку из-за какого-то штатива:
— Опять этот штатив! Кто его мне поставил?! Соня! Соня, ну что за хуйня! Сколько раз говорил, в ремонт сдать или выкинуть к… ладно, не при дамах…
Макс чуть не завертел головой, ища, где тут дамы. Ассистентка Соня на даму не походила. Она была здоровая, как лошадь, выше Макса ростом, широкоплечая и сутуловатая и говорила хриплым прокуренным голосом. Лицо парень толком рассмотреть не мог, но из женских признаков у Сони присутствовали большая грудь и каштановая коса до пояса.
— Регулировка совсем никакая! — ругался Воскресенский. — Падает сразу на полметра вниз. Кто мне опять поставил эту дрянь?! Вот этот, смотри, плавно работает. Плавно, понимаешь?!
«Ага, скажи ещё, что не можешь творить в таких нечеловеческих условиях!» — думал про себя Макс.
— Невозможно работать! — отозвался фотограф, как будто услышав его мысли.
В общем, Воскресенский Максу сразу не понравился. Он оказался скандальным, высокомерным и вечно всем недовольным типом. На моделей он вообще внимания не обращал, словно их и не существовало.
Потом весь табор переехал в другое помещение — Воскресенскому понадобилось естественное освещение и какое-то особенное окно. Через несколько минут Марата пригласили туда. Дверь закрылась.
После того как Максу освежили макияж, он сердито покосился на дядю.
— И что они там делают?
— Понятия не имею, — пожал плечами Стас. — Увидишь.
— Знаешь что? Ты мне по гроб жизни будешь должен за это шоу!
— Тише ты! — шикнул на него Стас. Он, разумеется, никому не сказал, что Макс — его родственник, поэтому они не должны были разговаривать слишком уж по-семейному.
Подошла очередь Макса. Он неуверенными шагами вошёл в комнату, оказавшуюся обыкновенным офисным кабинетом. Большое окно с низким широким подоконником было распахнуто настежь, снятые жалюзи валялись тут же на полу.
Макс наконец-то смог рассмотреть Воскресенского. До этого он понял только, что это здоровый темноволосый дядька в голубых джинсах и, несмотря на летнюю жару, светло-серой водолазке. Коротко остриженные волосы фотографа и правда были тёмными, но виски оказались почти полностью седыми, становясь белыми очень резко, без всякого перехода, как по линии.